– Но ты уверена? – спросил он. – Неверный возлюбленный?

Он попытался не выдать охватившие его чувства.

– Нет, – ответила она. – Совершенный возлюбленный.

Он сбрил бороду и поэтому мог внимательно ее рассматривать, не опасаясь быть разоблаченным. Она не притворялась. Она действительно пребывала в печали и говорила о нем, словно некогда он делил с ней ложе, разделив свое тело пополам, как раскалывают миндаль для гостей. И тогда он крикнул:

– Мария!

Она вздрогнула, у нее перехватило дыхание, и она издала короткий крик, похожий на крик пика наслаждения, а потом вдруг почувствовала внезапную слабость. Она еще долго дрожала от ужаса, но постепенно успокоилась. Она подползла к нему, потрогала ноги. А затем поцеловала их.

– Не прикасайся ко мне, – сказал он.

Он был другим. Да, она любила одного человека, и этот человек стал другим. Он не был больше Мессией, да и не хотел быть таковым. Он хотел обладать женщиной, не имевшей памяти. И позднее, а именно вчера, он нашел такую, дочь рыболова, муж которой был равнодушным или бесплодным. Сегодня он вновь встретится с ней. Или завтра.

Он проснулся от предрассветного холода, растер ноги, по-прежнему ничего не чувствовавшие после сна, и умылся морской водой. Ветер стих, а небо было затянуто облаками. Неподалеку к берегу пристала лодка с безжизненным парусом. Та самая лодка которая вечером вышла в море. Четверо мужчин с обнаженными торсами спрыгнули в воду, вытащили лодку на берег, а потом бросили якорь, сразу же зарывшийся в песок.

– Хорош ли улов? – крикнул Еммануил.

– Нет, – ответил Симон-Петр.

– Куда вы ходили?

– По направлению к Курси.

– Если вы, не теряя времени, отправитесь в Вифсаиду, вы наловите множество сазанов и щук.

Он говорил так уверенно, что они слегка растерялись и ничего не сказали в ответ, а только разглядывали его.

– Да что ты об этом знаешь? – наконец откликнулся Иоанн.

– Отправляйтесь, пока вода не замутилась, и расставьте сети недалеко от берега.

Они все еще колебались. Потом вытащили якорь, то и дело бросая на Еммануила недоверчивые взгляды. Иоанн, Иаков, Нафанаил и Филипп толкали лодку, пока вода не поднялась до подмышек а затем взобрались на нее и сели рядом с Симоном-Петром и Андреем. Они не сводили глаз с этого безбородого незнакомца, который утверждал, что знает, где рыба, пока тот не скрылся из виду.

Он совершил омовение, немного поел и принялся их ждать. Лодка находилась в сотне локтей от берега, когда Иоанн встал на нос, сомкнул руки перед собой, нырнул и поплыл вперед. Выйдя на берег, он даже не отдышавшись и не стряхнув с себя воду, бросился Еммануилу в ноги, в страстном порыве обнял их и встал только после того, как Еммануил опустил руку ему на голову, а затем немного приподнял за плечи, чтобы заключить в свои объятия. Молодой человек рыдал. Вокруг них стояли другие. Они касались лица и рук Еммануила, целовали его руки, которые он так и не снял с плеч Иоанна.

Иоанн никак не мог успокоиться. Из глаз всех остальных тоже лились слезы.

– Лодка может уплыть в открытое море, – сказал Еммануил. – Бросьте якорь. И вытащите свой улов.

Но Иоанн не пошел с ними. Он никак не мог оторваться от Еммануила.

Они вытащили сети, готовые лопнуть под тяжестью пойманной рыбы. Иоанн смотрел на них, а они, восхищенные, не знали, на что смотреть: то ли на богатый улов, то ли на вновь обретенного учителя. А вот Еммануил не смотрел на них. Его взгляд был похож на косые лучи заходящего солнца. Теперь, когда он нашел их, он их терял. Нет, он не чувствовал горечи и не упрекал их за то, что они бросили его. Просто они были людьми, обыкновенными людьми, которые ушли, потому что их жизням угрожала серьезная опасность. А теперь их переполняли разные чувства. Да и сам он был взволнован. Он их потерял, поскольку уже доживал тот короткий период, который был ему отведен в этой жизни.

– Разведите костер, – сказал Еммануил. – Мы пожарим немного рыбы. И найдите Фому.

Он дал Иуде несколько монет, чтобы тот, разыскивая человека из Дидима, купил хлеба.

Когда Фома пришел, почищенная и выпотрошенная рыба уже жарилась. Бедный Фома, снедаемый сомнениями!

– Ты действительно Иисус? – спросил Фома, наклоняясь к выбритому лицу того, кого называли Еммануилом.

Иисус показал свои запястья.

– А рана, рана на боку? – не унимался Фома.

Иисус приподнял платье. Под ребрами краснел тонкий шрам.

– Любите ли вы меня? – спросил он, прежде чем преломить хлеб.

Они сказали:

– Больше всего на свете.

– Пасите овец Моих. Кто веровать будет, спасен будет.

Закончив трапезу, они зарыли остатки еды в песок. На берег пришли другие рыболовы, чтобы полюбоваться столь богатым уловом.

– Почему ты вернулся? – спросил Фома.

– Разве я не назначил вам встречу в Галилее?

«Но как он узнал, что не умрет? – думал Фома. – Что не умрет на кресте?»

– Думайте о будущем. Когда вы были молоды, то препоясывались сами и ходили, куда хотели; а когда состаритесь, то прострете руки свои, и другой препояшет вас, и поведет, куда не хотите.

Начал моросить мелкий дождь. Костер догорал. Еммануил встал и оперся на посох. Он думал о том, что накануне сказал ему грек. О том, что он потерпел поражение.

Несомненно, несомненно. В Капернауме жизнь продолжалась, словно ничего и не произошло. Как и в других городах Палестины. Каиафа по-прежнему был первосвященником, а Храм по-прежнему стоял. И Отец хранил молчание.

Нет, нельзя было заставлять Отца вмешиваться в дела человеческие.

Еммануил сделал несколько шагов. Они смотрели на него, стоя вокруг догоравшего костра.

Или у Отца были другие планы.

Еммануил обернулся и позвал Иоанна. Тот стремглав подбежал к нему.

– Моя мать жива?

– Да.

– Ты самый молодой. Позаботься о ней, словно она твоя мать.

Потом Еммануил позвал Фому. Он не смог сдержать улыбки глядя на этот бородатый комок сомнений и упрямой веры.

– Не позволяй себе более заблуждаться, Фома. Тело и душа образуют единое целое.

– Куда ты направляешься? – спросил Фома.

– Следуй моим словам, вот и все.

– Куда ты направляешься? Я иду за тобой от самой Антиохии и имею право знать.

– На восток.

Еммануил повернулся к остальным. Они подбежали к нему.

– Помните, конец есть начало.

Еммануил пошел вдоль берега. Они смотрели ему вслед до тех пор, пока он не повернул на дорогу, ведущую на север, в Хоразин и к озеру Мером.

– Значит, он восстал из царства мертвых, – прошептал Фома.

– Это мог сделать только Сын Божий, – сказал Симон-Петр.

Они рассортировали рыбу и, взвалив сети на плечи, пошли в город.

Послесловие

Когда я приступил к созданию этого произведения, меня весьма смущала его амбициозность, не говоря уже об объеме. И поэтому я решил, что каждый откровенно романический вымысел буду сопровождать примечанием. Однако очень скоро стало ясно, что число примечаний может превысить две тысячи и их написание потребует такого же труда, как и само произведение. Мой консультант господин Тэрон Рэн из Нью-Йорка высказался против столь объемного приложения, которое должно было занять почти четыреста страниц, причем набранных мелким шрифтом! И я решил избавить себя от того, что с успехом можно было принять за выставление напоказ моей эрудиции. В конце концов, произведение – это территория автора.

Тем не менее число примечаний, самых необходимых с моей точки зрения, росло с каждым годом. Их объем сопоставим с объемом этой книги. В них я прокомментировал и тот необычный факт, что два человека, пришедшие к Пилату за разрешением забрать тело Христа, являлись, как об этом пишут – весьма опрометчиво – Марк и Лука, членами Синедриона, и то, что Христос нес на Голгофу не крест, как утверждают евангелисты – если только переписчики их трудов не внесли изменения от себя лично, – а только перекладину этого орудия мучительной смерти, Я считал, что нужно подчеркнуть бросающиеся в глаза неправдоподобные места из Евангелий, такие как описание толпы, которая, требуя от Пилата послать Иисуса на смерть, заявляет, что у нее только один царь и царь этот – цезарь. Этот эпизод в корне противоречит историческим фактам, поскольку ни один простой иудей никогда не был допущен к представителю римского императора и уж тем более не мог кричать в его присутствии.