Мужчины неуверенно кивнули. В течение нескольких минут они рассматривали Иисуса с головы до пят. Иисус же скользил взглядом по полкам, заваленным свитками, которые отличались один от другого только степенью потертости и, следовательно, количеством засаленных мест, оставленных пальцами.

– Когда ты пришел? – спросил более пожилой из них.

– Между восемью и девятью часами.

– Откуда ты пришел и кто твой отец?

Иисус ответил двумя фразами.

– Какой Иосиф из Давидова колена был твоим отцом? – вновь спросил более пожилой. – Я хорошо знаю Вифлеем, поскольку родился там. В городе жил Иосиф, сын Иакова. Он был фарисеем, священником и главным поставщиком древесины для строительства Храма. Я знал его. Но он был очень старым.

– Это мой отец.

– Значит, ты сын священника, – заметил более молодой. – Но почему же ты пришел сюда из Галилеи, если твой отец был приписан к Храму? Ты образованный человек?

Еще две фразы.

– Иосиф был назореем, – заметил более пожилой.

– Он заставил тебя принять обет?

– Нет.

Они сели.

– Что вынудило тебя прийти сюда?

Иисус признался, что и сам не знает. И вообще, эти бесконечные экзамены…

– Иоканаан, – сказал он, помолчав, махнул рукой и, понизив голос, добавил: – Надежда. Отчаяние.

– Надежда? – переспросил более пожилой.

Если они не знали, что можно не терять надежды, то что им ответить?

– А еще? – настаивал более пожилой.

– Надежда и отчаяние – эти две стороны одной медали. Более молодой священник как будто стряхнул с себя сонное оцепенение.

– Почему мой отец умер в печали? – заговорил Иисус. – Потому что духовенство Иерусалима продало римлянам и их прихвостням Закон за несколько милостей.

Более пожилой уставился в потолок и сказал:

– Никто не нуждается в священниках, чтобы соблюдать Закон.

– Для чего нужен одинокий пшеничный колосок в опустевшем поле? – возразил Иисус.

– В какой Книге это написано? – поинтересовался более молодой.

– Ни в какой.

Они продолжали его расспрашивать.

– Где твоя мать? – спросил более пожилой.

– В Галилее, вместе с моими братьями.

– Ты женат?

– Нет.

– Но как молодой и здоровый человек может рассуждать столь страстно?

– В этом нет моей заслуги. Просто моя голова не оставляет мне времени для безделья.

– Но разве в Книгах не написано, что мужчина должен взять жену и родить детей?

– Поступит ли разумно сеятель, если засеет пшеничными зернами солончаки?

– В какой Книге… – начал более молодой, но вовремя остановился.

– В наше сообщество не так легко вступить, – сказал более пожилой, не глядя на Иисуса. – Нам нет необходимости бесконечно пополнять свои ряды. Мы нуждаемся лишь в тех, кто сам нуждается в нас. Скажу откровенно: мы нуждаемся в лучших из них. Мы не зелоты и не собираемся создавать армию. Ни одна армия в мире не в состоянии отсрочить конец света хотя бы на мгновение.

Он скрестил руки и выдержал паузу.

– Сегодня вечером, после трапезы, тебе вновь станут задавать вопросы. Но на этот раз тебя будет спрашивать Совет Двенадцати. Если твои ответы нас удовлетворят, ты станешь новообращенным. Это испытание длится два года. И только в том случае, если сумеешь выдержать его с честью, ты будешь принят в наше сообщество. Малейшая оплошность – и мы будем вынуждены изгнать тебя из наших рядов, временно или окончательно. Готов ли ты подчиниться нашей дисциплине?

– Дисциплину нельзя нарушать до тех пор, пока она справедлива.

– Прекрасно, – сказал более молодой раввин, вставая, чтобы проводить гостя.

Однако Иисус всем своим видом показывал, что не намеревается уходить. Он внимательно наблюдал за обоими раввинами. Те, в свою очередь, тоже пристально смотрели на него.

– Ты что-то хочешь сказать? – наконец спросил более молодой.

– А иудеи за пределами пустыни? – спросил Иисус. – Разве можно бросать их на произвол судьбы?

Более пожилой откинулся на спинку стула и принялся разглядывать потолок, а более молодой недовольно нахмурил брови.

– Никто не возделывает моря, – сказал он. – Даже если бы все пророки вернулись на землю и разошлись по всем городам Израиля, они не сумели бы спасти ни единого человека. Свиток времени развернут. Осталось прочитать всего лишь несколько слов. Когда будет прочитано последнее слово, Господь отправит своего посланца, и тот провозгласит скончание веков. Нечестивцы будут повержены в последней битве. Мы можем лишь готовиться, чтобы достойно встретить этот день.

День медленно угасал. Иисусом овладела усталость. Более молодой раввин дернул за шнурок, и где-то зазвенел колокольчик. В комнату вошел Езекия.

– Меня зовут Ефраим, – сказал более молодой раввин, – а моего собрата – Матфей. – Повернувшись к Езекии, он добавил: – Проводи нашего гостя, и пусть он совершит омовение вместе с новообращенными. Затем он разделит с ними трапезу.

Раввин Ефраим сел. Иисус последовал за Езекией.

– Прежде чем совершить омовение, тебе следует облегчиться, – сказал Езекия, когда они вышли из монастыря. – Видишь вон те кустарники? Это место кажется мне подходящим.

Езекия вытащил из кармана маленькую лопатку и протянул ее Иисусу, который спросил, для чего она ему может понадобиться.

– Возьми ее, – сказал Езекия, – и закопай то, что должно быть закопано, на глубину в один локоть. Я подожду тебя здесь, а потом отведу в купальню.

Какая забота о результатах деятельности кишечника! Неужели это необходимо для достойного ожидания скончания веков? Когда все было сделано, небо стало наполовину розовым, наполовину темно-синим. Засветились окна монастыря: в комнатах зажгли светильники. Езекия жестом показал на стоявших вереницей людей. Все они были молодыми, а некоторые даже совсем юными. Голые по пояс, одетые только в браки, они держали в правой руке белое платье. Иисус встал рядом с Езекией. Процессия вошла во двор, в центре его находился бассейн, вода в который поступала из фонтана. Когда же бассейн наполнялся до краев, вода начинала стекать по каменному желобу. На стенах висели факелы, ярко освещавшие весь двор.

– Ты будешь купаться вместе с ними? – спросил Иисус.

– Да, я пока еще новообращенный. Но через три недели я стану братом.

И хотя Езекия был всего лишь новообращенным, он избегал малейшего прикосновения к своему новому подопечному. Непроизвольный толчок локтем заставил его подскочить, а Иисус с трудом подавил улыбку.

Когда все смолкли – вероятно, здесь было человек тридцать, – раздался голос:

По обе стороны чтеца стояли раввины и внимательно наблюдали, как новообращенные по очереди спускались в бассейн, окунались с головой, растирали тело мочалкой из растительных волокон, а затем заходили в палатку, где переодевались в белое платье. Один служка шестом собирал мокрые браки и бросал их в лохань, а второй уносил наполнившуюся лохань и приносил пустую.

Когда наступила очередь Иисуса, Езекия сказал ему:

– Раздевайся, но браки не снимай.

Иисус спустился по трем ступенькам, оказался по пояс в удивительно прохладной воде, фыркнул от удовольствия, потер кожу тыльной стороной кисти, поскольку мочалки у него не было, и задумался, действительно ли он смыл с себя все грехи. Потом он вышел из бассейна и принялся искать свою одежду, но не нашел.

– Я взял твою одежду, чтобы выстирать, – сказал один из новообращенных, протягивая Иисусу сухие браки и белое платье. – В палатке ты найдешь кусок чистого полотна, чтобы вытереть тело.

Пока Иисус вытирался в стороне от любопытных глаз, чтец продолжил свой монолог: