Услышав шуршание сандалий по камням, Иисус обернулся. Его сердце радостно забилось. Вокруг глаз Иоканаана легли темные круги, щеки впали, нос облупился. Но губы остались почти такими же алыми, как раньше, и они растянулись в улыбке. Иисус не смог сдержать нахлынувших чувств, и Иоканаану пришлось немного отступить.

– Ты не имеешь права до меня дотрагиваться! Даже новообращенный не имеет такого права! Приветствую тебя! Я знал, что ты придешь, и ждал тебя.

Глаза, излучавшие радость, и последовавшее затем долгое молчание придавали этой встрече странный оттенок.

«Почему он с таким нетерпением ждал меня?» – подумал Иисус.

– Родные братья не так близки, как мы с тобой, – сказал Иоканаан, чуть понизив голос. – Ты пришел, чтобы остаться с нами?

Иисус кивнул.

– Сначала ты станешь новообращенным. Это испытание длится два года. Учителя будут очень требовательны к тебе. Помни: вступив в наше сообщество, ты останешься его членом на всю жизнь. Брак мы не приветствуем, хотя некоторые наши братья, те, кто живет в непосредственной близости от городов, обзавелись семьями. Мы ничем не владеем и все делим поровну. Мы работаем в поле и в мастерских, чаще всего по очереди. Наступит срок, и учителя расскажут тебе о нашем учении. Сейчас я отведу тебя к руководителям нашего Совета, поскольку мне надо идти работать в поле. Возможно, мы увидимся после вечерней трапезы. Но у нас еще будет вдоволь времени для разговоров!

– А потом? – спросил Иисус.

– Что потом?

– Потом, когда я стану членом сообщества, что тогда произойдет? Я останусь с вами и буду молиться в пустыне, а тем временем по всей стране Закон будет попираться, римляне будут по-прежнему угнетать нас, а священники – продолжать злоупотреблять данной им властью?

– Разве мы с тобой не пришли тогда к общему мнению, что нужно изучать Книги, чтобы стать подлинным вождем нашего народа? Почему люди приходят сюда? Конец близок, и Господь найдет в нас, когда пробьет час, своих истинных священников.

– Конец? – переспросил Иисус.

– Да, конец. «На всех улицах будут восклицать: "Увы, увы!" и призовут земледельца сетовать и искусных в плачевных песнях – плакать. И во всех виноградниках будет плач, ибо Я пройду среди тебя, говорит Господь. Горе желающим дня Господа! Для чего вам этот день Господень? Он – тьма, а не свет». Израиль пал и больше никогда не возродится. Нам остается лишь готовиться достойно встретить день Господень!

– А других мы бросим на произвол судьбы? Нет, раньше мы говорили совсем не так.

– Раньше! – воскликнул Иоканаан. – Раньше я был молод, да и ты тоже.

– Ты ощущаешь себя старым? – спросил Иисус. – Или, может быть, со временем что-то изменилось в судьбе иудеев? Для чего нужны священники, досконально изучившие Книги, если потом они отодвигают их в сторону и начинают ждать скончания веков? Ты еще не все выучил? Сколько времени тебе понадобится? Столько, что у тебя выпадут все зубы и больше никто не сумеет понять, о чем ты говоришь?

– Как ты жесток ко мне! – хрипло произнес Иоканаан.

Его глаза наполнились слезами, и он, не осознавая того, сделал шаг назад.

– Чего ты от меня хочешь? Чтобы я отправился проповедовать? Разве мои проповеди будут лучше предвещаний пророков? А твои? Во все времена были пророки, но никто не слышал их!

– Иоканаан, да как ты смеешь так говорить о них?! Точно так же думают саддукеи и фарисеи из Храма! Я вижу, что ты намерен остаться здесь до тех пор, пока твои кости не смешаются с камнями пустыни!

Иоканаан закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул.

– Я люблю тебя и знаю, что и ты меня любишь, – сказал Иоканаан, овладев своими чувствами. – Но у твоей любви есть привкус горечи. Я не заставлял тебя приходить в Кумран. Ты пришел, чтобы быть с нами или же чтобы заставить меня уйти отсюда? Почему ты так резок со мной? Ты не хочешь знать, какие невыносимые страдания меня терзают…

– Страдания?

– Я жду Мессию, но придет ли он до моей смерти?

– А если он не придет?

– Это хуже, чем смерть, – прошептал Иоканаан, весь покрывшийся потом из-за охватившей его жгучей тревоги. – Послушай, – сказал он наконец, с трудом подбирая слова. – Разве мы не осознали, что усилия зелотов ни к чему не приведут? Неужели ты веришь, что мы здесь готовим вооруженное восстание? Веришь или нет? Веришь, что это могло бы оказаться полезным или действенным? Неужели ты думаешь, что мы собираемся объявить войну священникам? Их защищают римляне. Это было бы все равно что напасть на самих римлян. Мы должны спасать то, что можно спасти. Надо, чтобы несколько праведников избавили Содом от небесного огня. Что ты будешь делать в другом месте? Подумал ли ты о том, что останешься в одиночестве? А здесь разве я не с тобой?

Иисус закрыл глаза. Маленькая комнатка, где они вели спор, превратилась в пограничный пункт, разделявший бесчестье и ожидание конца света. Конечно, лучше еще раз не спеша, тщательно все обдумать. Но конец света! Иисус не был уверен, что он наступит. Он вспомнил, как после встречи с Досифаем не мог спать несколько ночей, обуреваемый сомнениями. Конец света стал бы концом Бога. Но Иисус не мог сказать об этом Иоканаану. Он даже не мог поделиться с ним и малой долей подобного богохульства. Он устал. Пустыня загнала его в столь тесный угол, что он не мог выбраться оттуда, не покалечившись.

– Я остаюсь, – сказал Иисус, не осмелившись добавить «на некоторое время».

На пороге комнаты показались двое мужчин. Иоканаан повернулся к ним.

– Этот человек – мой родственник, и зовут его Иисус. Он пришел, чтобы присоединиться к нам. Отведите его на заседание Совета.

И Иоканаан вышел.

– Меня зовут Езекия, – сказал один из мужчин.

Это был настоящий красавец атлетического телосложения, и Иисус сразу ощутил бесполезность этой красоты.

– Пойдем со мной.

Они пересекли внутренний двор, в центре которого возвышалась башня. Именно ее-то и видел Иисус издалека. Езекия открыл какую-то дверь, и они вошли в залу. Мужчины, сидевшие на каменных скамьях, склонились над каменными же столами. Одни читали свитки, другие что-то исправляли в них. Неужели они переписывали Книги? Тишину нарушало лишь легкое поскрипывание перьев, кружившихся в незатейливом танце над свежим пергаментом, да жужжание отчаянной мухи, проникшей в это суровое место через одно из окон, выходивших во внешний двор. Один из писцов поднял голову, схватил мухоловку и стал ждать, когда насекомое прервет свой полет и где-нибудь сядет, что в конце концов и случилось. Точным ударом он убил муху, мыском сандалии передвинул мертвую муху на мухоловку и выбросил ее за дверь. Вернувшись на свое место, он бросил беглый взгляд на Иисуса, потом внимательно посмотрел на Езекию, стоявшего перед его столом. В глазах писца светилось непонятное нетерпение. В конце концов он взял ермолку из корзины, стоявшей позади него, и протянул ее Езекии, с трудом надевшему на себя этот головной убор. Затем писец принялся за работу, словно ничего не произошло. Езекия наклонился над ним и прошептал несколько слов. Писец устало поднял голову и жестом пригласил Езекию сесть рядом. Они стали о чем-то шептаться. На этот раз писец посмотрел на Иисуса более пристально и покачал головой. Езекия встал, постучал в дверь, открыл ее и сделал Иисусу знак следовать за ним.

В комнате, куда они вошли, находились всего двое мужчин, но сама комната была значительно меньше предыдущей. Эти мужчины тоже склонились над свитком. Один показывал пальцем другому на какую-то строку. Вероятно, появление Иисуса и Езекии застало мужчину врасплох – его палец застыл неподвижно. Белая борода резко контрастировала с загорелой кожей совершенно лысой головы. Смотревшие на вошедших глаза, хотя и слезились из-за довольно преклонного возраста, были полны огня, как глаза ласки. У второго мужчины, уже начавшего седеть, были невыразительные глаза и сонный вид.

– Могу ли я попросить разрешения прервать вас? – спросил Езекия. – Наш брат Илия позволил мне представить вам чужеземца, который хочет присоединиться к нашему сообществу. Это родственник нашего брата Иоканаана. Его зовут Иисус.