— Пригодится для обмена, — подсказал Зубов. — Все мы начинали с соцреализма.

— Не надо уже на меня давить, — капризно сказал Фима, протирая стволы замшевым лоскутком. — Ты не на работе. Два к одному? Но материалы для «студебеккера» отдельно? Естественно, это довольно дорогие материалы, но вы же не собираетесь их тратить, как семечки? Я взял с собой только две упаковки, и это все, что было.

— Хватит, — сказал Зубов. — Хватит на всю жизнь.

Глава 8

Утром его разбудила Рена. Весь остаток ночи он бродил с ней по Старой Крепости, пытаясь найти тот самый ресторанчик, где когда-то хорошо посидел с Вагифом. Но везде они упирались в закрытые железные двери, и везде пахло гарью. Ему снилось, что все вдруг затянуло дымом, и голос Рены пробивался глухо и невнятно: «Позвони мне, обязательно позвони».

Еще не совсем проснувшись, он нащупал свой мобильник. Аккумулятор подсел и мог отказать в любой момент, а подзарядить его было негде. И все-таки позвонить обязательно надо. Такой сон неспроста, ох и неспроста…

Полковник Клейн не верил в вещие сны. Сновидения казались ему шифровкой, причем шифра не знает никто, и можно только догадываться о содержании сообщения. Звонить Рене он не стал, потому что это был бы бесполезный звонок. Гораздо важнее было сейчас связаться с опером Гасановым.

— Салам, начальник.

— Сам начальник, — отозвался опер Гасанов. — Ты откуда?

— Пока из Питера.

— Что, на самолет опоздал? Я тебя ждал. Мама стол накрыла, так ждали тебя.

— Извини, брат, — сказал Клейн. — Постараюсь добраться своим ходом. Есть новости?

— Есть, но лучше бы не было. Все, как ты спрашивал.

— Можешь говорить?

— Как ты говорил, нашлись два мужика. Не местные. На промыслах, где качалки старые, знаешь?

— Какие-то приметы есть?

— Прилично одеты. Без документов. Огнестрелка.

— Когда? — спросил Клейн внезапно севшим голосом. — Когда случилось, когда нашли, можешь сейчас сказать?

— Случилось ночью. Люди слышали, как стреляют.

— Ты сам их видел?

— Пока нет. Они лежат в хорошем месте, приедешь, спокойно посмотришь. Никто их не знает. Люди говорят, они только вчера прилетели. Не вчера, а послевчера.

— Позавчера, — поправил Клейн.

— Э, какая разница? Главное, что ты понял, да, — засмеялся Гасанов. — Слушай, вчера от вас целая делегация прилетела. Я думал, ты с ними будешь. Очень приличные мужики. Как инкубаторские, одинаковые. Ваш автобус встречал, «океанский».

— Брат, ты Рену знаешь? — спросил Клейн, чувствуя, что горло пересохло. — Мою Рену?

— Твою Рену? Вагифа Рену? Конечно, знаю.

— Ты можешь у нее посидеть, пока я не приеду?

— Как посидеть?

— Чтобы ничего не случилось.

— Понял, брат. Не волнуйся, брат. Говори адрес.

Он сидел на полу, натянув на плечи колючее одеяло. Рядом лежал Степан Зубов под таким же одеялом. За столом перед ним сидели две девчонки лет десяти-двенадцати в джинсах и вязаных кофточках. В комнате пахло жареной картошкой.

— Доброе утро, товарищи, — сказал полковник Клейн.

— Здрасьте… Мама сказала, чтоб вы картошку ели.

— Ну, если мама сказала, придется есть. А умыться где-нибудь можно?

— Алена, покажи, — приказала девчонка постарше.

Через длинный коридор, заставленный всякой рухлядью, Клейн добрался до просторной и темной кухни. На газовой плите в двух цинковых ведрах кипятилось белье. Пена сползала по ведрам к огню и с шипением исчезала, наполняя воздух тяжелым и резким запахом. Толстая тетка в махровом халате резала лук. За другим столом сидел изможденный мужик в оранжевом грязном жилете. Он разминал папиросу, стряхивая табачные крошки в тарелку с остатками макарон.

Пока Клейн умывался над раковиной, ловя струйку холодной воды из бурого крана, девчонка стояла рядом. Она подала ему белоснежное льняное полотенце, от которого пахло лимоном.

— Этот какой-то новый, — услышал он голос мужика, прижимая полотенце к лицу. — А Стяпана, значить, нахуй?

Клейн оглянулся на мужика, и тот застыл с зажженной спичкой. Пламя обожгло ему пальцы, он ахнул и сунул их в рот.

Девчонка потянула Клейна за рукав, и он пошел за ней. За его спиной тетка зашипела что-то тревожное, и мужик отвечал ей вполголоса: «А чего он смотрит! Чего он смотрит!»

Клейн сам вырос в такой же коммуналке. Было весело кататься на трехколесном велосипедике по длинному коридору или играть с соседскими пацанами в прятки. Маме было, наверно, не так весело, но и она вспоминает ту жизнь с умилением. Да, он сам вырос в коммуналке, но сейчас его резанул стыд. Он вспомнил, что потратил почти четыре тысячи долларов на ремонт своей кухни и ванной. Что поделать, на старости лет он стремился к уюту.

Вполне простительный грешок для человека, у которого большая часть жизни прошла в казарме. А лучшая часть из этой «большей части» прошла в полевых условиях. И самые счастливые минуты его жизни прошли в тряском и звенящем вертолете, который уносил его на базу после хорошего боя. И его понимание комфорта в те дни ограничивалось достоверной картой, свежими аккумуляторами в рации и сухими носками.

А теперь он устраивал свой быт, стараясь напичкать жизненное пространство всеми мыслимыми удобствами. Он покупал технику, интересуясь не ценой, а надежностью. Кстати, самая надежная оказалась и самой дорогой. В его кухне стояла даже посудомоечная машина, которой он никогда не пользовался. В его водопровод были вмонтированы три фильтра, но он все равно не пил сырой воды, помня об афганской желтухе. И в мебели полковника Клейна не было синтетики. Только шерсть, только кожа, только хлопок, джут, лен. Неудивительно, что им не удалось поджечь диван…

Кстати, что теперь делать с квартирой? И квартира, и машина были куплены на ссуду, полученную от холдинга, и он еще и четверти не выплатил. «Надо же, — подумал Клейн. — Какая ерунда в голову лезет».

— Умылся? — Зубов встретил его, сидя за столом. Он отодвинул от себя сковороду. — Я тут тебе картошечки оставил. Что соскребешь, все твое. Ты звонил, или мне это приснилось?

— Приснилось, — сказал Клейн, выкладывая остатки картошки на тарелку с клеймом общепита. — Иди, прими водные процедуры. Тебя там вспоминают уже. Переживают за тебя, Стяпан.

— А, коммунальные волки слетаются к обеду, — сказал Зубов, надкусывая сигару. — Пойду курну с народом. Припаду к истокам мудрости и веры.

— Ты не передумал насчет Балашихи?

— Поздно, — сказал Зубов. — Бабки вложены в дело, затраты надо оправдать.

— Ты же собирался на дно.

— Одно другому не мешает. Спешить некуда. Дня три-четыре потрачу на подготовку. Пускай они слегка расслабятся.

— Как ты собираешься таскать то, что купил у Фимы? Рискованное занятие. Особенно сейчас.

— Не впервой, — отмахнулся Зубов. — Пока ты хорошо одет, никто тебя не проверяет. Менты уже научились сначала смотреть на обувь, потом на часы, и только потом решать, можно ли беспокоить такого человека. Вот если я вместо своих итальянских башмаков за триста баксов надену кроссовки, пусть даже за сто баксов, тогда уже могут и тормознуть. Ну, а на крайний случай у меня есть бумаги. В свое время был у меня хороший клиент, советник братского посольства. Заполню пару наградных удостоверений. А тебе могу дать корочки охранника, трофейные, и все дела. Хочешь со мной? Вдвоем веселее будет, Гера.

— Не могу. Не до веселья.

— Ага, — сказал Зубов. — Ты что-то узнал?

— В районе аэропорта, в Баку, нашли двоих убитых, — сказал Клейн. — Без документов, не местные. Убиты вчера ночью.

— Ну и что, — сказал Зубов. — С чего ты взял, что это наши?

— Я не говорю, что это наши. Просто теперь-то я точно должен быть там, — сказал Клейн, — и как можно скорее.

Зубов заложил сигару за ухо и вернулся к столу. Клейн доел жареную картошку, аккуратно подобрал остатки хлебом, а Степан задумчиво ковырял вилкой пустую сковороду.