Глава 8

В ПАСТИ У ДЬЯВОЛА

Если я люблю море и все, что похоже на море, то более всего, когда оно гневно и противоречит мне…

Ф. Ницше

Если читателю доведется когда-нибудь посетить Лох-Ив, то, несомненно, ему бросится в глаза, что это место не самое подходящее для романтических морских прогулок. Вся Северная Атлантика такова, но эта кромка берега, изрезанная фьордами и заливами, прикрытая с запада цепью Гебридских островов, — особенно. Север Шотландии вообще неприветлив к человеку. Мох, кустарник да редкие северные птицы в короткое лето — пожалуй, вот и все, кто чувствуют себя здесь более-менее сносно. Однако место это не лишено величавого очарования. Поднимающиеся вокруг черно-фиолетового зеркала ледяной воды утесы образуют нечто похожее на венец кельтского вождя и кажутся грозным напоминанием человеку о том, что вовсе он не так могуч, как возомнил себе. А стальные монстры, курящиеся черным угольным дымом, которые он создал для того, чтобы наводить панический ужас на себе подобных, кажутся здесь лишь хрупкими игрушками на сцене этого магического театра камней.

На рассвете, на подмостках этого грандиозного театра, вода была наглейшим образом потревожена всплывшей железной штуковиной, «парусом», как говорят подводники. Этот «парус» медленно поплыл над гладью, по которой курился туман. Из люка высунулась белая фуражка с глазами окуляров бинокля.

Лодка шла на самом малом ходу, не включая дизель, со скоростью 2 узла, чтобы даже плеск воды за кормой не выдавал ее присутствия. В тумане невнятным темным пятном прорезалась кромка берега.

— Дай бог, чтобы здесь не было каких-нибудь поселений, — прошептал Ройтер.

— По карте — все чисто, командир! — так же шепотом отозвался Унтерхорст.

— Глубина?

— Один — два! ^[36]— отчеканили из отсека.

— Машина — стоп!

Винты замерли, вибрация, передаваемая по корпусу лодки, прекратилась. Сигарообразное тело корабля скользило дальше по инерции. Тишина. Только журчание воды за кормой мостика.

Лодка, скрытая туманом, пробиралась по матовому зеркалу все ближе и ближе к каменистому берегу. Берегу Великобритании, на который еще не ступала нога немецкого солдата. Вдруг раздался глухой удар. Корабль процарапал днищем о камень.

— Реверс оба полхода! — зашипел Ройтер. Не хватало еще тут сесть на мель. Это было бы вообще верхом идиотизма и граничило бы со спланированной акцией сдачи лодки и экипажа. Прин, помнится, тоже чуть не сел на мель в Скапа-Флоу. Но нет уж, не дадим мы ему возможности позубоскалить. Лодка дернулась, за кормой раздалось предательское хлюпанье. Обшивка отозвалась гулким скрипом — мели удалось избежать.

Солнце, похоже, здесь вообще не восходит. Никогда. Уже было 9 часов утра, а небо тускло светилось холодным блеклым сиянием, как в больничной палате. Ни день, ни ночь, а так — нечто среднее. Да еще туман. Только тут надо держать ухо востро! Хватит с нас Хартпула.

Ройтер уже двое суток прокрадывался в логово зверя. Осторожно, тихо, как большой кот на мягких лапах. Всплыл вынужденно. Карлевитц отметил предельное содержание углекислого газа. Слишком долго они барахтались в этих водах, протискивались между брандерами. Искали лазейки в боновом заграждении. Электромоторы еще тянули, но люди становились вялыми и сонными, внимание притуплялось. А это уже были прямые обязанности Карлевитца. «Люди, — говорил Ройтер офицерам, — это оружие. И самое наше главное оружие. Его нельзя запускать. Машины нуждаются в смазке и квалифицированном обслуживании — люди тоже». Внизу, заваленный бушлатами в целях минимизации шума, молотил компрессор. В лодку поступал свежий воздух. Это было настоящее счастье после почти двух суток вдыхания паров соляра, запахов гальюна и 48 потных тел, не имеющих возможности вот уже в течение 12 дней принять нормальный душ. В небесах через непробиваемую облачность раздался знакомый гул «Сандерленда». Он то нарастал, то удалялся и, наконец, исчез. Погружаться было глупо — на такой скорости это займет минуты 2–3, овсяночник успеет отбомбиться и доложить, и в ведомость на ордена будет внесен, прежде чем лодка что-либо успеет сделать. Все равно им некуда деться. Надо сказать, после приновской акции дерзость была неслыханной — немецкая лодка в подвсплывшем положении в нескольких десятках метров от английского берега — этого просто не могло быть, так что если бы пилот в тумане увидел субмарину, он принял бы ее за англичан, зашедших в родную базу, но по каким-то причинам не швартовавшихся у пирса. Но туман не дал английскому летчику такой возможности. Летающая лодка прошла в сторону моря. Возможно, полетела высыпать свой смертоносный груз на кого-то из наших товарищей. Англичанам очень сильно повезло. Уничтожителю эсминцев достались лишь жалкие объедки от шикарного пиршества. Буквально за сутки до этого Лох-Ив покинула эскадра в составе двух крейсеров, четырех миноносцев и нескольких кораблей обеспечения. Гавань была пуста. Почти в центре бухты застыл на якоре малый крейсер типа «Фиджи», да еще два эсминца дремали у пирсов. Если их накрыть на месте, погони можно будет избежать. Крейсер — около 5000 тонн, ну и эсминцы — по 1200 — и того при лучшем раскладе 9 BRT. Негусто. Стоило из-за такого улова рваться в пасть к дьяволу… Ладно, работаем, а там видно будет. Два часа они накачивали кислород в цистерны. Два часа вся вахта была натянута как струна — все в полной готовности отреагировать на любую угрозу, хоть с неба, хоть с суши. Если их засекут — всадить в подонков как можно больше снарядов и уходить в сторону пролива на самом полном. По приливу удастся перепрыгнуть через сеть… если на полном… Только бы прорваться на большую воду. Но берег был пустынен, небо безмолвно. Потом было долгое и мучительное ожидание темноты. И она наступила, как все неизбежное.

23.00 из торпедных аппаратов Ройтера вышли «свинки» и начали циркуляцию по акватории бухты. Крейсер — как на ладони, и чуть дальше из-за бетонного пирса торчала корма эсминца. Прогремевшие взрывы слились в двойной раскатистый невнятный гул. Ровно по секундомеру в руке Унтерхорста. Ву-х-х-х! Распространилось эхо. Перископ не убирали. Ночью в таких условиях он не заметен. Крейсер немного качнулся, и через мгновение из-под палубы вырвался сноп огня, осветив бухту зловещим оранжевым мерцанием. Минуту спустя язык пламени взлетел над кормой эсминца. От него по заливу стала распространяться концентрическая волна. Над водой поплыл омерзительный звук хриплого ревуна. Завыли сирены на берегу. Спустя несколько минут над заливом повисли осветительные снаряды. В их белом сиянии, похожем на свет кинософитов, достаточно четко можно было различить, как над пирсом чернел поднятый нос эсминца. Он показался похожим почему-то на водонапорную башню. И его бы можно было вполне принять за таковую, если бы Ройтер точно не знал, что никакой башни в этом месте нет. По крайней мере не было утром. Англичане, конечно, ребята мастеровитые, но вряд ли бы они успели так быстро ее соорудить. И потом, для чего? Морскую воду качать? Эсминец опрокидывался, высоко задирая нос. Подло весьма опрокидывался — у пирса, на бок… Тут долго никто не пришвартуется. Дифферент уже был почти 70 градусов на корму. Крейсер же, несмотря на нешуточный пожар, вовсе не собирался умирать. По нему метались черные фигурки, но никаких признаков шлюпочной тревоги не было заметно. В бело-лунном свете осветительных ракет было видно, как матросы подали два ствола пожаротушения по правому борту и обрушивали на пламя снопы черно-фиолетовой воды, которая, пенясь, становилась ослепительно белой.

Черт! Вторая атака? Из той же позиции? Без попыток перебазироваться? Пока «томми», судя по всему, не поняли, что это было… Либо второй эсминец неисправен. Ага! Вон он! За силуэтом горящего крейсера черная плоская тень отошла от пирса и заскользила по серебристой от отсветов воде. Но куда ему двигаться, он пока не определился. Лодка не издавала ни звука, и засечь ее было непросто, тем более, что она практически лежала на грунте в непосредственной близости у берега. И могла сойти просто за рельеф, а рельеф здесь — камни-валуны каждый сам как лодка, и их тут тысячи.