– Он говорит правильно, – кивнул Секе.

– Он мой брат, и я не могу назвать его трусом, – сказал Чака. – Открытый бой – это хорошо. Это для воина. Чака пойдет на открытый бой.

Теперь вскочил Каамо:

– Но он не твой враг, а мой!

Секе покачал седеющей головой:

– У солдат много ружей, они постреляют много негров.

– Солдаты будут стрелять, – важно согласился Мангваэло.

– Хорошо, Питер, – с отчаянием сказал Каамо, – пусть будет так, как решишь ты. Только еще раз подумай, очень много подумай.

И опять они смотрели на Петра выжидающе и строго. А он не спешил с ответом. Он честно взвешивал все еще и еще. Он поставил себя на место Каамо, на место Чаки, Мангваэло, Секе. Он хотел уважать их, а уважать – значит понимать. И он не ответил, прежде чем не обдумал всего. Наконец он сказал:

– Ты не будешь, Каамо, убивать усатого сержанта. И никто не будет. Он у нас в лагере гость, хотя и неприятный. Гостей убивать нельзя. Мы договорились?

И все же на сердце у Петра было неспокойно. Будет лучше, если Марстон уберется от греха подальше. Кто знает, что может случиться. Петр решил поговорить с сержантом. Но как ему сказать об опасности, не выдав негров? Посоветоваться с Яном?..

Петр медленно побрел к лагерю. Глухая, вязкая тишина опустилась на землю. Сильно пахло цветами и травами. Было душно.

Петр так задумался, что чуть не натолкнулся на один из фургонов. Он даже отступил назад и тут услышал голоса Мора и Марстона. Сидя по ту сторону повозки, они за бутылкой виски болтали о своих делах.

– Ты это дельно придумал, Якоб, очень дельно, – басил сержант.

Мор со смешком ответил что-то.

– А когда твой тесть ринется сюда, – продолжал Марстон, – его рудничок под Йоганнесбургом, считай, в твоем кармане. А? Надеюсь, он не получит его обратно.

– Еще бы… Только потише, Чарльз. У тебя голосище – армией командовать.

– Армией не армией, а батальоном – вполне!.. Давай-ка, старина, плеснем еще – за удачу. Сама она, эта продажная сука, не придет – ее надо вырывать у жизни.

Петр тихо пятился. Так вот каков ты, Якоб Мор! Старика Бозе заманить сюда, а самому захватить его рудник? Мор сам и придумал, наверное, всю эту потеху с экспедицией. Теперь-то ясно, почему его не огорчает, что золота здесь так мало.

Громко хрустнула под ногой сухая ветка. Петр замер, но тут же, не боясь уже шума, прямиком двинулся к англичанам.

– О, Питер! Садитесь к нам.

– Налей, налей этому русскому парню, Якоб.

Петр сел.

– Я по делу, Марстон. Вы думаете ночевать здесь?

– А почему бы нет? Мне здесь вполне по душе.

Петр все еще прикидывал, как лучше вытурить солдат из лагеря.

– Я вам скажу прямо, Марстон: не советовал бы ночевать здесь. Неграм, по-моему, не очень нравится, что вы тут.

– Хо-хо! Вы что, думаете, солдаты ее величества станут считаться с тем, что нравится и что не нравится черномазым? Плевали мы на них!

– Не советовал бы…

– Да ты что за советчик такой? Мне советчики не нужны.

«Дурак ты, сержант ее величества! – с неприязнью подумал Петр. – Достаточно одного моего слова – и ты будешь корчиться с отравленной стрелой в боку». Но тут же Петр отмахнулся от этой подленькой мысли. Просто он сказал:

– Я о вас же забочусь, Марстон.

– Заботься лучше о своей бабушке! – заорал сержант.

– Господа… – попытался вставить слово Мор, но этим только подлил масла в огонь.

– Я сам позабочусь о себе! – бушевал Марстон. – Мои солдаты позаботятся обо мне! Может, кто-нибудь здесь хочет отведать английских пуль? Мы накормим досыта!

И тут раздался яростно-спокойный голос Яна:

– Пониже тоном, сержант.

Марстон – видать, вояка он все же был искусный – вскочил и, вырвав из кобуры револьвер, мгновенно повернулся к буру. В ту же секунду Петр прыгнул к нему, заломил руку, и, охнув, сержант выпустил револьвер. Солдаты у костра растерялись, двое или трое схватили винтовки, но стояли в нерешительности: пуля – она дура, кто знает, в кого угодит. Повскакивали негры, совсем недалеко мелькнул в зарослях боевой щит зулуса.

– Та-ак, – сказал Марстон, беря себя в руки. – Все это очень мило, Якоб.

Солдаты уже приближались к ним. Мор разъяренно глянул на Ковалева.

– Что вы затеяли, Питер?!

Ян поднял с земли револьвер Марстона, крикнул солдатам:

– Поворачивайте назад, не то я продырявлю вашего сержанта!

– Спокойно, ребята, – обернулся к ним и Марстон. – Я все улажу сам. – Теперь он уже вполне владел собой. Сел, пригладил усы, сказал с усмешкой: – Плесни-ка мне, Якоб, в стаканчик. Горло дерет от этой жарищи… Верните мою игрушку, Коуперс. Обещаю не вынимать ее больше из кобуры. Не хочу портить настроение Мору. А с вами мы когда-нибудь встретимся, тогда – уж не обессудьте – поквитаемся. – Марстон огладил кисть руки, вывернутой Петром. – Вас я тоже запомню, мистер русский… Эй, ребята, седлайте лошадей!

Мангваэло, сидя на корточках, неотрывно наблюдал за Петром. Он ждал, когда Питер, отчаявшись, наконец сдастся. Еще несколько негров сидели тут же и посмеивались тихонько, ожидая, чем все это кончится.

Петр не сдавался. Уже давно бился он над двумя кусками дерева, пытаясь добыть из них огонь. Устали и горели руки, хотелось пить, но Петр упрямо вращал между ладонями нетолстую сухую палку, упертую в обрубок ствола.

Он сам попросил Мангваэло показать ему, как добыть огонь из дерева.

– Брось, Питер, – сказал Ян. – Я раза два пытался сделать это, ничего не получается. Тут необходима выдержка неандертальца. И нужны особое умение, сноровка. Поверь, только руки себе попортишь.

Однако Петр не отступал. Ян постоял возле него минут пятнадцать и ушел. Разошлось и большинство негров, столпившихся было возле «добывателя огня», остались только самые любопытные и насмешливые.

Лишь один из чернокожих не улыбался – Каамо. Не сводя глаз с друга, он, сам того не замечая, повторял его движения, – парню очень хотелось, чтобы его Питер добыл огонь.

Прошло полчаса, еще полчаса…

Ян издали окликнул:

– Питер, готовить бинты для рук?

Петр вытер пот с лица о плечо и, весь сжимаясь от боли в ладонях, еще быстрее завертел палку.

– Ну, упрям! – покачал головой Коуперс.

Вдруг Каамо взвизгнул и тонким, срывающимся голосом закричал:

– Огонь! Сейчас будет огонь.

Дерево дымилось и тлело. Петр схватил заготовленный заранее пучок сухой травы, торопливо прижал его к раскаленной древесине и начал изо всех сил дуть. Вспрыгнул язычок пламени, трава затрещала, вспыхнула, и негры вскочили и дружно закричали.

Мангваэло одобрительно поцокал и сказал:

– Терпеливый человек.

Подбежал Ян:

– Молодчина! Ну-ка, покажи ладони… Ого! Пузыри пошли. Смочим виски?

– Не надо виски, – сказал Мангваэло и юркнул в кусты.

Через минуту он вернулся с охапкой каких-то листьев и проворно начал натирать ими руки Петра. Ладони саднило и жгло. Жгло так, будто их лизал только что добытый огонь.

– Терпи, Питер, – приговаривал негр, – ты терпеливый человек, ты сильный человек…

На следующее утро боль отошла, ладони выглядели нормально, только побурели от травы. Рабочие посматривали на Петра с плутоватыми дружескими усмешечками и все его приказания выполняли с особой быстротой и лихостью.

– Ты здорово вырос в их глазах, – сказал Ян.

Пробы золота были почти прежними. Доли две на пуд, Петр переводил на килограммы – получался лишь золотник с четвертью на тонну. Нет, толку от этого не будет, никакого смысла в добыче. Но на что рассчитывает Мор? Разве ему не ясно, что Петр не станет обманывать Бозе? Может быть, надеется подкупить? Мора устраивает лишь один вариант – чтобы Ковалев подтвердил выгодность разработок на Олифант-ривер. Хотя нет, есть и второй вариант: чтобы Ковалев… вообще ничего не подтверждал, ничего не говорил. Никогда.

От этой мысли знобливый холодок охватывал сердце. Надо было что-то делать. Не ждать же пули или стрелы из-за любого дерева. Надо было перехитрить этого мерзавца. Но как? И Петр придумал…