— Хотите, я себе подковки на боты сделаю, чтобы меня завсегда издаля слышно было? — проникновенно спросил Иов.

— Я тебе сделаю, здесь монастырь, а не конюшня. А если все себе подковы наделают, это какой тупа-тум начнется, как на ипподроме. А мне что же, ставки на вас делать прикажешь? Вы же и так, ни помолиться, ни духовному размышлению предаться не даете, вечно у вас что-то горит. И так вроде на острове живем, а покою никакого нету… Ну, чего опять стряслось?

— Осмелюсь доложить, отец Анатолий… — начал было Иов.

— Опять отец Анатолий, ну, что он еще натворил? — недовольно спросил Настоятель.

— Вот, тут все написано, — и Иов достал из-под рясы сложенный листок и протянул его настоятелю.

— Чего ты мне свои писульки суешь? — отмахнулся от него Филарет. — Мы, чай, не на партсобрании. Если есть что сказать говори, а этого, — кивнул он на бумагу, — я чтобы больше никогда не видел.

Иов быстро запрятал листок обратно под рясу, откашлялся и, вперив взгляд в потолок, стал что-то вспоминать, потом произнес хорошо проставленным голосом следующую речь, с чувством, с толком, с расстановкой, словно читая ее с листа:

— Значит, первое: По причащении святых тайн отец Анатолий становится не перед престолом, но, оборотясь в отворенную пономарскую дверь лицом к народу, как бы на показ…

— Это и я замечал, — опечалившись, с вздохом сказал настоятель.

— Второе: В высокоторжественные же дни, — продолжал Иов, — отец Анатолий, хотя и участвует в Богослужении, но не выходит на молебны, а разоблачаясь, уходит из церкви, за что неоднократно был лишаем трапезы… Третье: во время Литургии, обратясь к аналою, отец Анатолий, не смотрит в служебник и как бы отвращается от святого престола, а при выходах из алтаря требует напоминания. При великом же выходе, по перенесении Святых Даров, не держит служебник перед собой и не обращает очей и сердца к святому престолу, совершая поклонение, а все смотрит в книгу, лежащую на аналое…

— Ну, хватит, у меня уже голова от тебя кругом идет. Где он сейчас? — спросил Филарет морщась, ему явно не хотелось ввязываться в эту свару между заведовавшим в монастыре хозяйственной частью Иовом и старцем Анатолием.

— Где же ему быть? В котельной у себя чай с сахаром с мирянами трескает, — зло ответил Иов, — Позвать?..

— Не надо, я сам к нему схожу… Да, ты передал ему мою просьбу, о том, чтобы он оставил послушание в котельной и перебрался в мою келью? — вспомнил Филарет.

— Передал, — хмуро ответил Иов.

— И чего?

— Ничего, спросил — знаю ли я, за что Каин Авеля убил?

— Занятно, — улыбнулся настоятель, — и за что?

— Ну, знаете, вы уже меня совсем обижаете, — вдруг огорчился Иов.

— Ладно, ладно, прости меня грешного. Иди, я сам с ним разберусь, — закончил неприятную аудиенцию Иова настоятель.

Иов почтительно поклонился и вышел из кельи Филарета.

— Как же, обидишь тебя, — сказал, оставшись наедине с самим собой, Филарет, но тут же перекрестился на висящий в кельи иконостас и промолвил: — прости мне Господи мои прегрешения, наставь меня на путь истинный и укрепи…

Истопник, он же старец Анатолий продолжал принимать мирян в своей кочегарке. На этот раз к нему вошла женщина лет тридцати с изможденным лицом. На руках у нее был худой, совсем высохший мальчик лет восьми с большими печальными глазами. Женщина вошла и остановилась в дверях.

— Сядь, — кивнул истопник на чурбак, заменяющий ему стол.

Женщина покорно села, придерживая ребенка на коленях.

— Чего с ним? — спросил истопник, глядя на ребенка.

— С крыши сарая упал, сломал ногу. Теперь вот бедро гниет. Уже четыре операции делали, ничего не помогает…

Из глаз женщины потекли слезы.

— Как зовут мальца? — спросил истопник.

— Колей, — всхлипывая, ответила мать.

— Коля, Коля, — позвал истопник.

Мальчик посмотрел на старца одними глазами, не поворачивая головы.

Отец Анатолий скрылся в своей маленькой келье и через секунду вернулся с иконой Богородицы. Поставил икону на полку в кочегарке.

— Вставай, — сказал он заплаканной женщине.

Женщина поднялась, все так же держа мальчика на руках.

Истопник взял чурбак, установил его прямо перед иконой.

— Ставь его сюда, — приказал отец Анатолий, указывая на чурбак.

— Да, как же… он же и сидеть-то толком не может, — удивилась женщина.

— Ставь, ставь… Я его с другой стороны поддержу, — приказал старец.

Мать взяла Колю подмышки и поставила на чурбак, поддерживая его сзади.

— Смелее, смелее… — ободрил истопник женщину.

Отец Анатолий перехватил мальчика с другого бока и приказал:

— А теперь молись, и я молиться буду. Бог милостив, он поможет.

И он стал читать молитву:

Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас. Аминь

…Пересекаемое море жезлом древле, Израиль пройде яко по пустыни, и крестообразно Яве предуготовляет стези. Сего ради поим во хвалении чудному Богу нашему, яко прославися.

Милостивее Господи, услыши молитву раб Своих, молящихся Тебе.

В день печали, нашедшая на ны, к Тебе Христе Спасе, припадающее, Твоея милости просим. Облегчи болезнь раба Твоего, изреки нам, яко сотнику: иди, се здрав есть отрок твой.

Мольбы и моления с воздыханием к Тебе вопием, Сыне Божий: помилуй нас. Воздвигни со одра лежащего, яко разслабленнаго словом: возьми одр твой, глаголя, отпущаются ти греси твои.

Слава Твоего, Христе, образа подобию поклоняющееся, верою целуем, и болящему здравия просим, подражающее кровоточивей, яже подольца риз Твоих коснуся и исцеление недуга прият.

И ныне: Пречистая Госпоже Богородице, всем известная Помощнице, не презри нас к Тебе припадающих, моли яко блага Своего Сына и Бога нашего дати здравие болящему…

Во время молитвы ножки мальчика, вдруг начали выпрямляться и наливаться силой, и хотя он еще был слаб, но мог уже стоять.

Закончив читать молитву, старец Анатолий взял с полки какую-то склянку, открыл ее, помазал, находившимся в ней, святым маслом лоб мальчика сказал матери:

— Снимай его с чурбака и веди, он своими ножками пойдет.

Женщина сняла мальчика с деревяшки и поставила на пол, и он вдруг пошел, прихрамывая и опираясь на руку матери, но все-таки пошел. Слезы потекли из глаз матери.

— Ты оставайся сегодня на ночлег в монастыре, — начал наставлять ее истопник, — а завтра мы его причастим, и он хромать больше не будет. Потом приедешь еще раз, хочешь одна, хочешь с мальчиком, привезешь мешок муки, отдашь на пекарне, скажешь: отец Анатолий прислал.

— Не могу я до завтра остаться, на работу мне надо… у меня и билет на поезд на завтра куплен, — тихо сказала женщина.

— Я чего с вами тут в игры играю?! — закричал вдруг на мать старец, — Тебе чего дороже — работа твоя или сын?!..

Тут истопника начал душить кашель, и он прервал свою гневную речь.

— Но… — стала оправдываться женщина.

— Прочь с глаз моих! — снова хрипло закричал истопник.

И женщина поспешно покинула кочегарку, вместе со своим исцелившимся сыном.

Отдышавшись, после приступа кашля, истопник унес икону «Святой Троицы» обратно в свою молельню. Вернувшись, он принялся рыться у стены кочегарки, где были сложены дрова, выбрал среди них обгоревшую головню и сунул ее подмышку. Затем взял с полки книгу в потрепанном переплете и вышел из котельной.

Настоятель монастыря Филарет вышел из помещения, где размещалась его келья, на двор монастыря и направился к котельной. Путь его пролегал мимо монастырской колокольни. Проходя мимо нее, он услышал чей-то кашель. Оглянувшись по сторонам, и никого не обнаружив, Филарет троекратно перекрестился и проследовал дальше.

Пройдя через весь монастырь, Филарет подошел к двери, ведущей в котельную. Здесь по-прежнему толпились паломники, прибывшие за помощью к старцу. Остановившись перед дверью, настоятель прочел разрешительную молитву: