Дмитрий Соболев

Остров (сценарий полнометражного художественного фильма)

2005 год

Титр:

Титр: Часть 1: ВОЙНА

Титр: 1942 год

Тьма была полная и абсолютная, ничем не нарушаемая. Такой же была и тишина, вековечной и нерушимой. Со времен сотворения мира здесь не было произнесено ни слова, не издано ни звука. Но по мере приближения к поверхности все стало меняться, не то, чтобы сразу, а постепенно, не спеша, словно двигаясь через тысячелетия от сотворения мира, к его неизбежному концу где-то там, на высшей точке развития. Сначала, тьма все еще казалась тьмой, хотя и не была уже той, изначальной, сотворенной тьмой. Она становилась серой, все более и более серой, на ней появились блики, легкое волнение и движение, словно ее разбавлял какой-то белый свет, но не тот божественный, о котором столько написано, а густой белый цвет, словно краска, словно молоко в утреннем кофе. Но жизни, видно, еще не было, ни рыб, ни моллюсков, ни птиц, которых можно было разглядеть сквозь толщу морской воды. И вдруг, когда пространство вокруг стало казаться совершенно белым и подвижным, хотя все еще не живым, его разрезал остов корабля. Он был совсем черным и походил на пулю, выпущенную из ствола, следом за ним шел другой, тоже как пуля, но намного больше и поэтому его можно было назвать пушечным снарядом. Следом за снарядом снова шла пуля, но только очень маленькая, гораздо меньше первой, видимо, это была лодка, привязанная сзади к большому кораблю. Когда они пересекли все пространство и исчезли из поля зрения, оставив за собой завихрения водных масс, в которых нас неожиданно закружило и выбросило на поверхность океана, наш слух вдруг обдало многообразием звуков: плеском волн, глухим ревом дизеля буксира и шумом разрезаемой стальными лопастями винта вязкой морской воды. Здесь, в отличие от дна, картина мира резко изменилась по цвету, но не по сути. Теперь кругом был густой, абсолютно белый и плотный, как молоко, туман, но, так же как и через тьму на дне океана, сквозь него ничего нельзя было разобрать. Хотя слух позволял улавливать плеск волн и все более удаляющиеся звуки, производимые буксиром.

На буксире находился всего один человек. Он был молод, не старше тридцати, высокий и сильный, в длинном прорезиненном плаще с капюшоном. Его круглое лицо было не брито, а глаза глядели озабоченно. Он стоял за штурвалом буксира, то и дело, оглядываясь по сторонам, пытаясь разглядеть, что-либо в густом тумане. Частенько он поглядывал назад, где за кормой виднелся нос идущей на буксире баржи, груженой углем. Но корпус баржи и уголь уходили в туман, поэтому вся баржа не была видна находящемуся на буксире матросу. Звали матроса Тихоном, и он служил шкипером на буксире.

Тихон глубоко вздохнул и недовольно пробормотал себе под нос:

— Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты.

Потом нагнулся и достал откуда-то из-под ног металлическую трубу, воткнул ее в штурвал, так чтобы заклинить его в том самом положении, в котором он находится. Подергав штурвал и убедившись, что он неподвижен, и буксир продолжает движение по заданному курсу, Тихон извлек из-под плаща планшет с картой. Он достал из планшета специальные линейки, предназначенные для вычисления положения корабля в океане и расчета его курса. Склонившись над планшетом, Тихон старательно принялся что-то вымерять на карте. Он считал в уме, морщась и посасывая обгрызенный конец карандаша. Наконец, вздохнул, удивленно посмотрел на карту и сказал сам себе:

— Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты, мы уже часа три как по суше идем.

В этот момент раздался глухой удар обо что-то твердое, потом звук заскрипевшего от натуги железа и сильный толчок, словно буксир отбросило назад. Падая, Тихон успел ухватиться за тягу регулирующую ход двигателя буксира и свернуть ее в положение «СТОП».

— Земля! — истошно заорал Тихон, уже лежа на палубе своего маленького судна.

Но тут случилось что-то странное. Вдруг протяжно и печально заныла сирена, но тут же заглохла выключенная чьей-то невидимой рукой. Потом по палубе буксира быстро-быстро застучали кованые ботинки. Тихон не видел того, кому принадлежали эти ботинки, так как он, лежа на спине, потирал ушибленный во время неожиданного падения затылок, но посчитал своим долгом заявить о присутствии на катере человека, поэтому он закричал:

— Я здесь, мужики! Я здесь!

Кованые ботинки стали быстро приближаться к Тихону. И когда он совсем уже хотел подняться и поприветствовать жителей материка, Тихон вдруг увидел склонившегося над ним светловолосого человека лет двадцати в неизвестной шкиперу, но, несомненно, морской форме. Светловолосый скривил зверское лицо и закричал на Тихона по-немецки:

— Hinlegen, russisches Schwein (Лежать русская свинья)! — и ткнул в лицо стволом автомата.

Неожиданно, в том числе и для немецкого моряка, корабль Тихона потряс второй удар, это врезалась в его корму шедшая на буксире баржа. От удара немец не удержался на ногах и плюхнулся на спину, выпустив из рук автомат. Тихон, не долго думая, навалился на светловолосого гостя всем телом и принялся изо всех сил его душить. Немец пытался сопротивляться, но было видно, что он слабеет с каждой секундой. Вероятно, это противостояние закончилось бы трагично для немецкого матроса, если бы кто-то сзади не ударил Тихона по затылку той самой трубой, при помощи которой он стопорил штурвал своего буксира. Тихон как-то сразу осел и прижал своим могучим телом ослабевшего немца к палубе. Немец попытался столкнуть с себя тело шкипера, но это у него не очень-то получилось. Наконец чьи-то руки оттащили Тихона в сторону, и немецкий матрос сел, жадно глотая воздух ртом, пытаясь отдышаться после схватки.

Тихон пришел в себя только тогда, когда все тот же светловолосый матрос, обдал его холодной морской водой, набранной в ведро прямо из-за борта. Первое, что почувствовал шкипер, была тупая боль в области затылка. Когда Тихон, морщась от боли, наконец, открыл глаза, он увидел стоящих на палубе своего буксира немецких матросов. Кроме светловолосого, с которым он боролся, здесь было еще трое немцев. Двое матросов и офицер. Один из матросов был вооружен автоматом и присматривал за Тихоном, на боку у него красовался планшет, который еще недавно принадлежал шкиперу. Второй был одет в засаленную робу; видимо, механик, он стоял навытяжку перед офицером и чеканным голосом докладывал:

— …wir haben ein Leck in der oberen wasserlinie, was unseren süsswasservorrat beinträchtigt. Fast das ganze wasser läuft ins meer. Das restliche wasser ist für eine normale kühlung der motoren nicht ausreichend (…у нас пробоина выше ватерлинии, поврежден резервуар с пресной водой. Почти вся вода вытекла в море. Оставшейся воды недостаточно для нормального охлаждения двигателей).

— Können wir auf die basis zurückkehren (Мы сможем вернуться на базу)? — спросил офицер.

— Nein, nicht ohne aufstockung der wasserreserven (Без пополнения запасов воды нет).

— Wie weit können wir ohne wasser kommen(Сколько мы сможем пройти без воды)?

— In etwa dreissig meilen, nicht mehr (Миль тридцать, не больше).

— Gut, zwanzig meilen von hier aus befindet sich eine insel. Dort soll sich frischwasser befinden. Bereiten sie das boot für die abfahrt vor (Хорошо, в двадцати милях отсюда находится остров. Там должна быть пресная вода. Готовьте катер к отплытию).

Немецкий механик козырнул и отправился выполнять приказание офицера.

Тихон повернул голову и увидел громаду немецкого сторожевого катера причаленного к его буксиру. Прямо посередине немецкого судна виднелась огромная вмятина. Бесформенный кусок серого металла возвышался над палубой немецкого корабля, который смахивал на мираж в клубах белого тумана. Тихон зажмурился, в надежде, что катер исчезнет, когда он снова откроет глаза. Но катер не исчез, он все также стоял к борту борт рядом с буксиром Тихона.