Председатель пропустил реплику воровки мимо ушей и предупредил Мирру:

— Свидетельница Грильштейн, в ваших интересах дать правдивые показания суду и таким образом избежать скамьи подсудимых.

— Господин судья, — возмутилась Мирра, — чего вы меня пугаете? Никого я не знаю, ни в чем не виновата, а если какой-то сумасшедший считает, что наблюдал меня в магазине, так пусть немного полечится. Как этот господин, которого выпустили из дурдома! — показала девушка на фон Меля.

— Я прошу защитить меня от оскорблений! — вскочил тот. — Я достаточно настрадался, чтобы терпеть подобное в помещении суда!

Председательствующий выждал, когда шум в зале поутихнет, посмотрел на Володю Кочубчика.

— Свидетель Вольф Бромберг, прошу встать.

Кочубчик поднялся.

— Ваше имя?

— Вольф Бромберг.

— Род занятий.

— Марвихер.

— Разъясните.

— Вор, который чистит гостиницы и карманы господ.

Адвокат внимательно следил за ответами подзащитного.

— Ваша воровская кличка?

— Володя Кочубчик.

— Вы знаете эту даму?

— Очень даже знаю.

— Кто она?

Пан Тобольский напрягся, подался вперед.

— Сонька Золотая Ручка, — ответил Кочубчик.

— Вы заявляете это ответственно?

Володя бросил взгляд на адвоката, тот кивнул.

— Заявляю это ответственно и с пониманием всех возможных последствий, — произнес марвихер явно заготовленную фразу.

— Какие у вас были отношения с подсудимой? — спросил один из судей.

— Ваша честь! — вмешался защитник. — Протестую! Прошу не затрагивать личную жизнь свидетеля!

— Протест отклонен! — заявил председатель. — Свидетель, отвечайте на вопрос.

— С подсудимой у меня были любовные отношения, — сказал Володька.

— В чем они заключались?

— Ваша честь, я протестую!

— Протест отклонен! Свидетель, продолжайте.

Сонька смотрела на Кочубчика, как на сумасшедшего.

— Мы жили, будто муж и жена, — сказал он. — Я в карты поигрывал, Сонька воровала.

— Припомните, пожалуйста, конкретные случаи воровства.

— Это подло, Кочубчик! — выкрикнул кто-то из зала.

— Вывести горлопана из зала! — резко распорядился председатель.

Конвойные нашли крикуна, поволокли к двери.

— Сонька, прокляни его! — кричал мужчина, сопротивляясь. — Прокляни его, Сонька!

После того как публика успокоилась, председатель велел марвихеру:

— Назовите конкретные случаи воровства со своей сожительницей.

— Я с ней не воровал! — закричал Володька. — Это она воровала!

— Называйте!

— Ладно, назову. Я все назову! Вот эта дама, ну, Сонька, например, по утрам обходила гостиничные номера, чтобы обирать спящих. Я говорил — не надо, а она все равно обирала! — принялся перечислять случаи Кочубчик, постепенно переходя на истеричный крик. — Она шмонала все ювелирки без разбора! У нее для этого было пошито специальное платье с карманами! На балу губернаторском эта воровка сгребла украшения почти со всех дамочек, потом сделалась без чувств и уехала на карете! Для воровства у нее была ученая обезьяна, которая глотала брюлики! Сонька даже не чуралась шарить по карманам в толпе! Она и меня подбивала, но я не желал получить срок! Она — воровка! И не верьте, что это не Золотая Ручка! Она это! Точно она! Я пробовал сбежать от нее, но она снова находила меня и тащила к себе в нумера, говоря, что любит меня!

— По-вашему, она действительно вас любила? — сочувственно спросил председатель в полнейшей тишине.

— Не знаю. Наверно. Может, даже любила! Не знаю! Но мне это не нужно! Она старая для меня! К тому же — воровка! А я желаю другой жизни! Не хочу больше воровать, господа судьи! Я желаю быть как все! Надоело ходить с клеймом вора! Поймите меня! — И вдруг закричал, тыча пальцем в воровку: — Ненавижу тебя!.. Ненавижу! И хватит врать, что ты не Сонька! Сонька!.. Сама мне говорила, сама хвасталась! Все одесское ворье может это подтвердить! Сонька Золотая Ручка!

В зале стояла абсолютная тишина, и было слышно, как за окном начал накрапывать мелкий дождик.

С заднего ряда поднялся пан Тобольский и стал медленно пробираться к первым рядам. Председатель поздновато заметил его передвижения. Подняв голову, словно почувствовав неладное, он приказал:

— Вернитесь на свое место, господин.

Тобольский продолжал передвигаться, не сводя глаз с Кочубчика.

— Остановите его!

Конвойные направились к пану, но тот неожиданно выхватил из-под полы револьвер, направил его на Кочубчика и нажал на курок. Один из конвойных успел ударить по оружию, и в этот момент прозвучал выстрел. В зале испуганно закричали, кое-кто ринулся к выходу. Кочубчик от испуга рухнул на пол. На пана Тобольского навалились конвоиры, а он отбивался и все нажимал на курок, желая попасть в марвихера.

Несколькими днями позже Митрофановский зал окружного суда вновь был забит публикой. Правда, конвойных в этот раз было вдвое больше, а свидетелей несколько поубавилось. Не было банкира Догмарова, ювелиров Циммерман, хозяина лавки Карла фон Меля.

В длинном узком зале было душно и тесно. Сонька произносила последнее слово. Одета она была по-прежнему опрятно и со вкусом, но лицом бледная. Стояла за деревянной решеткой с прямой спиной и спокойно смотрела на судей и публику. Речь Сонька держала уверенно и продуманно.

— Дамы и господа! Итак, кто я такая? Скажете, сирота Сура Шейндля, — и это будет правда. Скажете, что перед вами воровка Сонька Золотая Ручка, — тоже правда. Получается, что в одной правде две полуправды. Почему так? Потому что так судят люди. А людской суд всегда несправедлив. Если я для кого-то хороша, то для другого непременно дурна. Почему? Потому что люди судят о других по поступкам. А поступки, господа, часто диктуются либо гневом, либо добротой, либо расчетом! Так кто же судья людским поступкам? Закон? Но закон писан людьми, значит, и он не может быть истинен! К примеру, как следует судить того господина, что вчера пытался отстоять мою честь, пойдя с оружием на лжеца и подонка? По какому закону вообще надо судить человека? Отвечу — только по закону Божьему. А значит, судить имеет право только Бог! Не вы, господа судьи, а Бог! Так в чем моя вина? В том, что я отнимала у богатых и часто отдавала украденное бедным и обездоленным, которых вы именуете ворами? А вы задайте вопрос, почему в обществе появляются люди, которых вы гоните, назвав проклятым именем — вор! Не ваша ли в этом вина? Не вина ли самого общества? Так попытайтесь пожалеть, помочь и понять их. Что я, господа, и пробовала делать. Так только в этом моя вина? Или в том, что пыталась добыть себе средства для выживания, чтобы не умереть от нищеты и голода? Я всего лишь, дамы и господа, волчица, добывающая пишу для себя и своих зверенышей. Но на моих руках нет крови! Я никого не лишила жизни! Я всего лишь боролась за выживание! Знаю, такая борьба осуждаема обществом. Она порицаема законом. Это так.

Но скажите, кто из вас не виновен хоть в малой части перед тем же законом, не говоря уже о законе Господа Бога? Вы все виноваты так же, как и я! Поэтому мне нечего сказать по предъявленному обвинению. Я, господа, не считаю себя виновной!

Утром на Охотном ряду было по-будничному людно. Разбитные продавцы газет носились по прохладной осенней погоде, предлагая прохожим свежие номера с сенсационным материалом: