— А он? Он любил тебя?

— Говорил, что да.

— Почему же тогда он на тебе не женился?

— Можно любить кого–то, кто тебе не пара.

Да, подумала я, именно так, как я.

Мы собирались прогуляться вверх по ручью, но тетя Сула плохо себя чувствовала. Она не жаловалась, но когда Джозеф Карр–Браун привез какие–то особые травы, которые он получил для нее в Четырех Дорогах, тетя заметно обрадовалась. Пока она смешивала травы с порошковым молоком и разводила теплой водой, он рассказал мне, что эти травы прислала Хазра.

— Женщина, которую мы подвозили в прошлый раз, помнишь? Она сказала, что они помогают от всех болезней. У Хазры не только приятная внешность, она много знает и умеет. — Мне было непонятно, действительно ли он сам в это верит. — Она выращивает травы в своем садике, высушивает, чтобы потом можно было их заваривать. — И он спросил: — Каково это на вкус, Сула? Бьюсь об заклад, ужасная гадость. Похоже на глину.

— Да, мистер Карр–Браун, похоже на глину, только еще хуже.

Он уже собирался уходить, но внезапно небо потемнело и начался ливень. Подул такой сильный ветер, что мы зашли в дом. Тетя Сула ушла к себе в спальню, мы остались наедине с Джозефом Карр–Брауном, если не считать Тени, и я недоумевала, о чем мне с ним разговаривать, когда он достал из кармана какой–то вытянутый серебряный предмет, приложил к губам и начал дуть. Позднее тетя Сула объяснила мне, что предки Джозефа Карр–Брауна приехали из Шотландии и он научился играть на этом инструменте у своего деда. Раньше мне никогда не приходилось слышать игру на губной гармошке. Тень, насторожив уши, преданно смотрел на хозяина, тетя Сула вышла из спальни и остановилась в дверях. Мелодия — тягучая и временами печальная — была так хороша, что хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Когда музыка смолкла, тетя сказала:

— Пожалуйста, сыграйте это на моих похоронах.

— Ну, видишь ли, — ответил мистер Карр–Браун, — если все пойдет естественным чередом, то я умру намного раньше тебя.

Я вспомнила о Романе — где его похоронили? Наверно, рядом с его матерью в Спейсайде. Утром, когда я приехала в Таману, тетя Сула сказала:

— Селия, нам не обязательно говорить о Романе, но давай просто упомянем, что он умер.

— Умер, — сказала я. — И пусть теперь его душа горит в аду.

После ужина, как обычно, тетя Сула настояла на том, чтобы самой вымыть посуду. Я у нее в гостях, сказала она, я приехала не для того, чтобы работать. Глядя на нее, я подумала: какая у нее прямая и изящная спина, не то, что у тети Тасси, которая, как ни старалась, никогда не могла похудеть.

Я спросила:

— Моя мама была красивой?

Тетя Сула подняла взгляд от раковины и рассеянно посмотрела во двор.

— Разумеется.

— А люди оборачивались, когда она проходила мимо?

— Непременно.

Маленькая ящерица высунула головку из–за картины и сразу же юркнула обратно. Только краешек хвоста еще торчал снаружи.

— Она была веселая?

— О да.

Ящерица ловко добежала по стене до окна, перепрыгнула на подоконник и исчезла.

— Я на нее похожа?

Тетя Сула обернулась и некоторое время изучающе меня рассматривала, затем покачала головой:

— Не очень.

Мне показалось, что она выглядит огорченной.

— В таком случае я должна быть похожа на своего отца, — сказала я и уселась в кресло–качалку, положив руки на гладкие, полированные подлокотники. Если долго сидеть, плетеные сиденье и спинка отпечатывались на коже.

— Тетя Сула, ты была знакома со своим отцом?

— Я очень мало его знала. У него был тяжелый характер.

— Что ж, в один прекрасный день я тоже хочу встретиться со своим, — заявила я.

— И когда же это будет?

— Еще не скоро. Пока что у меня нет денег. Как только накоплю достаточно, поеду в Англию и разыщу его. В наше время до Англии не так уж сложно добраться.

— Надеюсь, ты скажешь мне, когда соберешься. — Тетя Сула вытерла руки о фартук. Достав из шкафа свежее полотенце, она начала вытирать посуду. — Не торопись, всему свое время. Возможно, в нужный момент жизнь сама расставит все по своим местам. Знаешь, как говорят: человек предполагает, а Бог — располагает.

Когда стемнело, тетя Сула включила радио. Как обычно, я с удовольствием улеглась в приготовленную для меня в гостиной постель. Здесь всегда так хорошо спалось. Тетя Сула говорила, что это от деревенского воздуха.

Когда пришло время прощаться, она уложила в большую корзинку грейпфруты, манго, сливы и ананасы.

— А он не будет возражать, что ты столько всего мне даешь?

— Кто, мистер Карр–Браун? Ну конечно же, нет.

21

Не знаю, в ком первом я заметила перемены: в докторе Эммануэле Родригесе или в его жене. К тому времени у Элен Родригес появилась привычка проводить долгие часы у себя в спальне. Она жаловалась на дожди, на жару и на мух. Из газет она вычитывала истории о грабежах, убийствах и вымогательстве. Один случай — жестокое убийство двух молодых женщин — произвел на нее особенно сильное впечатление. У несчастных жертв были зашиты веки, половые органы изуродованы.

— Это место — вовсе не рай, а его полная противоположность, — заметила она однажды, ни к кому не обращаясь, — настоящий ад на земле.

Еще ей не давал покоя убийца по прозвищу Бойси Сингх[29], известный тем, что вырезал у своих жертв сердца и затем якобы натирал ими копыта лошадей, чтобы обеспечить им победу на скачках.

— Эти карибские острова порождают настоящих чудовищ. Никто не может чувствовать себя в безопасности.

Случались дни, когда она становилась очень тихой и уходила в себя. Иногда, наоборот, она бывала веселой и подвижной, как бабочка. Но это никогда долго не продолжалось. Думаю, что в эти хорошие дни она изо всех сил старалась как–то наладить отношения с мужем.

— Вот уже целую вечность мы никуда не ходили обедать, — однажды утром сказала она ему за завтраком. — Хорошо бы сходить в этот новый ресторанчик рядом с отелем.

— Ради Бога, Элен, как тебе будет угодно, — отозвался доктор Эммануэль Родригес, не отрывая глаз от журнала. — Мы можем пойти в ресторан, мы можем остаться дома. Обычно ты предпочитаешь сидеть дома, поэтому я перестал тебя куда–либо приглашать.

На минуту мне стало ее жалко.

— Ну, хорошо, тогда почему бы нам не заказать там столик? Это внесет приятное разнообразие.

— Действительно, — сказал он. — Почему бы и нет.

Как–то она решила поехать с Джо за покупками. Ему нужны школьные ботинки, сказала она. Я спросила, не хочет ли она, чтобы я поехала с ними, но она отказалась. В тот день стояла невыносимая жара.

— Почему бы вам не поехать завтра с утра, — предложила я, — когда будет хоть чуть–чуть прохладнее.

Но Элен Родригес выплыла из комнаты, будто не слышала меня. Она позвала: «Джо! Джо!», и они уехали. Их не было весь день. Уже темнело, когда подъехала машина. Джо вбежал в кухню, и я сразу увидела, что он чем–то огорчен. Следом вошла его мать, нагруженная многочисленными магазинными пакетами.

— Это не все, остальные в машине, — задыхаясь, сказала она.

Они объездили весь Порт–оф–Спейн, добрались даже до Чагуанаса. Джо и я отнесли пакеты наверх и выстроили туфли в ряд; мы насчитали восемь пар.

Увидев их, доктор Эммануэль Родригес всплеснул руками:

— О чем ты думала?! — Элен Родригес, побледнев, непонимающе смотрела на него. — Нужно завтра же вернуть туфли в магазины. — Затем, обращаясь ко мне, добавил: — Селия, пожалуйста, положи туфли обратно в коробки и разложи по пакетам, только не перепутай, что из какого магазина.

Его жена, всхлипнув, убежала в спальню и захлопнула за собой дверь.

В другой раз она вернулась из парикмахерской очень сильно накрашенной. В салоне появился новый консультант. Ресницы Элен Родригес отяжелели от черной туши, веки сверкали оттенками серебристо–зеленого и серебристо–голубого, на губах розовела перламутровая помада. Марва сказала, что она выглядит как кинозвезда. Однако когда в полдень появился доктор Эммануэль Родригес, он уселся напротив своей преобразившейся жены и спокойно съел ланч, ничего не заметив.