— Что ты творишь? — спросил Сэмми. — Ты что, совсем рехнулся?

— Извини, — отозвался Джо. — Мне показалось, он что-то такое сказал.

— Проклятье, а какого черта ты лыбишься?

— Не знаю.

Тем вечером, когда они с Сэмми отправились пообедать к Этели Клейман, Джо нагнулся за уроненной на пол салфеткой. Когда же он снова выпрямился, на щеке у него стоял яркий восклицательный знак стекшей крови.

— Тебе нужно швы наложить, — самым что ни на есть авторитетным тоном заявила его тетушка.

Джо запротестовал. Он уже признался друзьям, что боится иголок и докторов, однако правда заключалась в том, что рана на голове странным образом его укрепляла. Нет, не то чтобы Джо чувствовал, будто он ее заслужил. Просто она ему подходила. Как тщательно Джо ни прочищал рассечение, какой плотный компресс ни прикладывал, как крепко его ни завязывал, не проходило и часа, как там снова появлялась предательская красная точечка. Это было как напоминание о доме, дань стоическому отрицанию его отцом недуга, раны и боли.

— Все будет хорошо, — сказал Джо.

Своим пятипружинным железным ухватом тетушка молча взяла его за локоть, отвела в туалет и усадила на крышку унитаза. Затем велела Сэмми достать бутылку сливовицы, принесенную одним другом ее покойного мужа еще в 1935 году и с тех пор остававшуюся непочатой. Левой рукой слегка пригнув голову Джо, миссис Клейман его зашила. Нитка была темно-синяя — в точности того же цвета, что и костюм Эскаписта.

— Не ищи себе проблем, — посоветовала тетушка Джо, всаживая ему под кожу длинную тонкую иглу. — Не то очень скоро ты их не оберешься.

Джо кивнул и, понятное дело, незамедлительно отправился искать себе проблем. Без всякой на то причины он каждый день ездил в Йорквиль, где не счесть было немецких пивбаров, немецких ресторанов, немецких клубов по интересам, а также самих германо-американцев. Большую часть времени он просто слонялся там по округе и возвращался домой из набегов без каких-либо телесных повреждений, но порой одно цеплялось за другое, а пятое за десятое. Этнические сообщества Нью-Йорка всегда были бдительны к вторжениям разных несдержанных чужаков. Джо опять получил удар в живот — на сей раз на восточной Девяностой улице, дожидаясь автобуса. Ударом его наградил мужчина, не очень по-доброму воспринявший усмешку, которой вооружался Джо, пускаясь в свои авантюры. В другой раз, болтаясь у кондитерской, Джо привлек внимание нескольких местных пацанов. Один из этих пацанов, по причинам, никак не связанными с расизмом или политикой, пульнул ему в затылок большой влажной устрицей из старого доброго шара жеваной бумаги. Все эти мальчуганы были регулярными читателями историй про Эскаписта и обожателями работы Джо Кавалера. Знай ребятишки, по кому ведется пальба, они наверняка испытали бы сильное сожаление. Но им просто не понравился вид Джо. С безжалостной мальчишеской проницательностью они подметили, что в облике Джо Кавалера есть что-то смешное и несуразное — в его мятом костюме, в ауре накопленного и вовсю дымящегося раздражения, в курчавых завитках кое-как зализанных назад волос, что торчали точно пружины из раздолбанной заводной игрушки. Для шалунов и любителей всевозможных розыгрышей Джо выглядел сущим козлом отпущения. Еще он выглядел как человек, который ищет себе проблем.

Здесь следует отметить, что очень немалое число нью-йоркских немцев находилось в резкой оппозиции к Гитлеру и нацистам. Они писали гневные послания издателям главных ежедневных газет, клеймя позором бездействие Америки и Союзников после аншлюса и аннексии Судет. Они вступали в антифашистские лиги, устраивали разборки с коричневорубашечниками — Джо был далеко не единственным молодым человеком, выходившим в ту осень на улицы Нью-Йорка, откровенно нарываясь на драку, — и горячо поддержали политику президента, когда США начали активные действия против Гитлера и его войны. Тем не менее было и немалое число нью-йоркских немцев, которые открыто гордились достижениями Третьего рейха, общественно-культурными, спортивными и военными. Среди них нашла себе место небольшая группка людей, регулярно проявлявших активность в различных патриотических, националистических, а порой откровенно фашистских, насильственного толка организациях, симпатизирующих целям и задачами их общей родины. Джо часто возвращался из Йорквиля с антисемитскими газетами и брошюрами, которые он затем от корки до корки прочитывал. При этом в животе у него все буквально сжималось от ярости. Затем он запихивал эту литературу в одну их трех коробок из-под персиков, которые служили ему картотечным шкафом. (В одной из двух оставшихся содержались письма из Праги, а в другой — комиксы.)

В один прекрасный день, шатаясь по улицам Йорквиля, Джо вдруг заприметил вывеску в окне конторы на втором этаже одного из зданий:

Стоя там и глазея на окно, Джо мрачно фантазировал о том, как он подбегает к этой конторе и врывается в самый рассадник змей — ноги несутся тебе навстречу с панели комикса, пока разнокалиберные щепки высаженной двери разлетаются по сторонам. Видя себя вторгающимся в бурлящее сплетение коричневорубашечников, Джо всякий раз обнаруживал там если не свой триумф, то по крайней мере расплату, возмездие, избавление. Добрых полчаса он стоял и наблюдал за окном, пытаясь заприметить хоть какого-нибудь реального члена партии. Однако никто не входил в здание и не появлялся у окна на втором этаже. Наконец Джо плюнул и поехал домой.

Впрочем, в Йорквиль он неизбежно вернулся. Как раз напротив штаба ААЛ была кондиторайпод названием «У Гауссмана», и от столика у окна Джо прекрасно видел и дверь в здание, и окно на втором этаже. Заказав кусочек превосходного местного захер тортеи чашку кофе, удивительно пригодного для питья (особенно в Нью-Йорке), он стал ждать. Еще один кусочек захер тортеи две чашки кофе спустя никаких подрывных действий американоарийцев по-прежнему не наблюдалось. Тогда Джо заплатил по счету и перешел через улицу. В табличке на здании, как он уже заметил, числились оптометрист, бухгалтер, издатель и ААЛ, но никто из упомянутых, похоже, не имел никаких пациентов, клиентов или сотрудников. Здание — оно называлось Кюн-билдинг — было сущим кладбищем. Когда Джо поднялся по лестнице на второй этаж, дверь в контору ААЛ оказалась заперта. Серый дневной свет, просачивавшийся сквозь матовое стекло двери, предполагал, что никаких ламп внутри не горит. Джо попробовал дверную ручку. Затем опустился на одно колено, чтобы осмотреть замок. Там оказался старый «чабб», вполне надежный, но будь у Джо инструменты, вскрыть такой замок проблемы бы не составило. К несчастью, все его отмычки и гаечный ключик лежали в ящичке рядом с его кроватью в Мазила-студии. Пошарив по карманам, Джо нашел там механический карандаш, чья металлическая скобочка, прикрепленная к стержню с раздвоенной втулкой, должным образом деформированная, отлично послужила бы в качестве гаечного ключика с ограничением по крутящему моменту. Однако по-прежнему оставался вопрос отмычки. Тогда Джо спустился обратно по лестнице и побрел по кварталу, пока не наткнулся на детский велосипед, прикованный цепочкой к оконной решетке на восточной Восемьдесят восьмой улице. Приторно-красный велик смотрелся совсем новехоньким, его хромированные детали блестели как зеркала, а ребристые шины лоснились. Джо немного подождал, убеждаясь, что никто не идет. Затем он ухватился за сверкающий руль и после нескольких свирепых толчков подошвой ботинка сумел ослабить одну спицу. Выковыряв ее из обода, Джо побежал обратно к углу Восемьдесят седьмой и Йорка. Там, воспользовавшись металлическим поручнем как обжимным инструментом, а тротуаром как драчёвым напильником, он сумел смастерить из тонкой и прочной спицы вполне пригодную отмычку.

Вернувшись назад к конторе Американоарийской лиги, Джо постучал в рубцеватый дубовый косяк. Ответа не последовало. Тогда он подобрал брюки, присел на корточки, прижался лбом к двери и принялся за работу. Грубые инструменты, недостаток практики и возбужденная пульсация в артериях и суставах порядком все усложняли. Джо снял пиджак. Закатал рукава рубашки. Скинул шляпу себе на ладони и аккуратно положил ее на пол рядом с собой. Наконец расстегнул воротник и сдвинул в сторону галстук. Джо ругался, потел и так напряженно прислушивался, ловя звук открывающейся внизу двери, что почти не слышал пальцами замок. У него ушел почти час, чтобы попасть в контору.