Тут Джо подумал о многих ящиках комиксов, что накапливались у него наверху, в двух комнатушках, где он таился на фальшивом дне жизни, с которого Томми его освободил. А потом, в свою очередь, о тысячах и тысячах маленьких коробочек, аккуратно расположенных на листах бристольского картона или размещенных рядами на обтрепанных страницах комиксов, которые они с Сэмми последнюю дюжину лет заполняли. Коробочек, ломящихся от разнообразного сырья или кусков всевозможного мусора, из которого они, каждый в своей манере, пытались мастерить своих различных големов. В литературе значение и обаяние големов — от творения рабби Ливая до чудовища Виктора фон Франкенштейна — лежали в их бездушии, в их неустанной сверхчеловеческой силе, в их метафорической связи с самонадеянной человеческой амбицией, а также в той пугающей легкости, с какой они выходили из-под контроля своих одновременно и до смерти перепуганных, и безмерно восхищенных создателей. Но Джо казалось, что среди всего вышеперечисленного — и фаустовского гордого высокомерия в том числе — не содержалось настоящих причин того, что время от времени толкало людей все же отваживаться создавать големов. Оформление голема было для человека жестом надежды, лелеемой вопреки надежде, в пору отчаяния. В этом выражалось вечное сильное желание того, чтобы несколько магических слов и искусная рука смогли произвести на свет нечто — одну несчастную, немую, мощную тварь, — способное принести избавление от убийственной травли, от болезней, жестокостей и неизбежных сбоев большего Творения. Если добираться до самой сути, таким образом люди оглашали тщетную надежду на спасение, пытались совершить эскейп. Подобно Эскаписту, они пробовали выскользнуть на свободу из опутывающей их цепи реальности и смирительной рубашки законов физики. Гарри Гудини блуждал по «Палладиумам» и «Ипподромам» всего мира, обремененный целым грузовым трюмом ящиков и клетей, набитых цепями, всякими железяками, ярко раскрашенными полосками металла и прочей броской атрибутикой, но желание у него все это время было только одно-единственное, так никогда и не осуществленное: действительно спастись, хотя на один миг совершить настоящий эскейп. Просунуть голову за границы этого мира с его жесткими физическими законами в загадочный духовный мир, что лежал по ту сторону. Газетные статьи, которые Джо читал про надвигающееся расследование сената на предмет комиксов, всегда упоминали слово «эскапизм» среди литании различных вредоносных последствий их чтения, а также подробно останавливались на пагубном для молодых умов эффекте удовлетворения желания спастись, «совершить эскейп». Как будто в жизни могло быть какое-то более благородное или необходимое занятие.

— Не желаете ли чего-то еще? — спросил продавец, когда Джо вытер рот, а затем бросил салфетку на пустую тарелку.

— Да, пожалуй, — сказал Джо. — Сандвич с яичницей-глазуньей. И майонеза побольше.

Час спустя он ушел, неся с собой коричневый бумажный пакет, в котором лежал еще один сандвич с яичницей-глазуньей и пачка «пэлл-мэлла». Джо знал, что сигареты у Сэмми уже как пить дать закончились. Когда он в последний раз вернулся в контору за номером 7203, то сразу заметил, что Сэмми снял пиджак и ботинки. Его галстук дохлой змеей валялся на полу.

— Мы должны это сделать, — сразу же сказал Сэмми.

— Что мы должны сделать?

— Погоди, скоро поговорим. Кажется, я почти закончил. Как по-твоему, я почти закончил?

Джо нагнулся и посмотрел, как далеко продвинулся Сэмми. Голем, похоже, добрался до кривой и наспех построенной лестницы, откуда обильно торчали всевозможные щепки и гвозди. Эта, почти умышленно взятая откуда-то из Сегара или Фонтейна Фокса, лестница должна была привести его к осыпающимся вратам самого Рая.

— Да, ты почти закончил.

— Все идет быстрее, когда нет слов.

Сэмми взял у Джо пакет, развернул его и вгляделся внутрь. Сперва он достал оттуда завернутый в фольгу сандвич, затем пачку сигарет.

— Я у твоих ног, — сказал Сэмми, стукая пальцем по пачке. Затем он ее разорвал и губами вытянул одну сигарету.

Джо подошел к штабелю ящиков и сел. А Сэмми закурил сигарету и, как показалось Джо, малость беспечно, пролистнул последнюю примерно дюжину страниц. Затем, пристроив сигарету на верх все еще завернутого в фольгу сандвича, увязал страницы обратно в последнюю папку. Наконец, снова воткнув сигарету между зубов, Сэмми развернул сандвич, откусил добрую четверть и принялся увлеченно жевать, не переставая при этом курить.

— Ну что? — спросил Джо.

— А то, — ответил Сэмми, — что у тебя тут жуткая уйма всякого еврейского материала.

— Я знаю.

— Что с тобой такое? У тебя что, рецидив?

— Еще какой. Каждую неделю по свиной отбивной съедаю. — Джо протянул руку к ближайшему ящику и вытащил оттуда книгу без обложки, с растрепанными страницами и растрескавшимся корешком.

— «Мифы и легенды Древнего Израиля», — прочел Сэмми. — Автор — Анджело С. Раппопорт. — Он пролистнул несколько страниц, поглядывая на Джо с определенным уважительным скепсисом, словно ему показалось, что он нашел секрет спасения Джо, в котором ему теперь полагалось сомневаться. — Так ты теперь всем этим увлекся?

Джо пожал плечами.

— Здесь все враки, — мягко сказал он. — По-моему.

— Помню, как ты впервые сюда попал. Тот первый день, когда мы пошли в контору Анаполя. А ты помнишь?

Джо ответил, что тот день он, разумеется, помнит.

— Я дал тебе комикс с Суперменом и сказал придумать для нас супергероя, а ты нарисовал Голема. И я подумал было, что ты идиот.

— Так я и был идиот.

— Да, ты был идиот. Но тогда шел 1939 год, не забывай. В 1954 году я уже не думаю, что Голем делает тебя таким уж идиотом. Позволь мне кое о чем тебя спросить. — Сэмми огляделся в поисках салфетки, затем подобрал с пола свой галстук и вытер лоснящиеся губы. — Ты видел, что Билл Гейнс делает у себя в «Э.К.»?

— Да, конечно.

— Там совсем не детский материал делают. И у них лучшие художники. У них Крэндалл. Я знаю, он всегда тебе нравился.

— Крэндалл самый лучший, никаких сомнений.

— И материал, который там делают, читают взрослые. Солидные люди. Этот материал мрачный. Он также вульгарный, но знаешь, оглянись вокруг себя. Мы живем в вульгарную эпоху. ТЫ видел «Кучу»?

— Я обожаю «Кучу».

— А теперь скажи. Куча — это что, персонаж комикса? В целом он типа разумный ком грязи, сорняков и, я не знаю, какого-то отстоя. С таким крошечным клювиком. Он все на свете ломает. Но ведь предполагается, что он герой.

— Теперь я понимаю, к чему ты ведешь.

— Вот именно. Сейчас на дворе 1954 год. По округе шляется какой-то чертов ком грязи, а детишки думают, что это потрясно. Представь себе, что они подумают о Големе.

— Ты хочешь это издать.

— Ну, может, не совсем так, как здесь.

— То есть?

— Здесь все чертовски еврейское.

— Да, верно.

— Кто из твоих знакомых знаком со всей этой мутотой? Каббала, так это называется? Все эти ангелы и… да, кстати, они что, все и впрямь ангелы?

— По большей части.

— Короче, вот что я думаю. Во всем этом что-то есть. Не только в самом Големе. Эти твои ангелы… у них есть имена?

— Есть. Метатрон. Уриэль. Микаэль. Рафаэль. Самаэль. Он как раз скверный.

— Это который с клыками?

Джо кивнул.

— Он мне особенно нравится. Знаешь, на вид твои ангелы малость как супергерои.

— Так это же комикс.

— Об этом я и подумал.

— Еврейские супергерои?

— Черт, да все они еврейские, эти супергерои. Супермен, по-твоему, не еврейский? Происходит из древней страны, вот так вот меняет имя. Кларк Кент, мать моя женщина! Только еврей мог бы себе такое имя подобрать!

Джо указал на стопку пухлых папок на полу между ними.

— Но Сэмми, ведь там половина персонажей раввины.

— Ладно, мы это как-нибудь смягчим.

— Ты хочешь, чтобы мы снова работали вместе?

— Ну… вообще-то… даже не знаю, я просто от балды говорю. Просто все это так здорово.Из-за этого мне хочется… снова что-нибудь сделать. Что-то такое, чем бы я хоть самую чуточку гордился.