— Уже встал? — спросил Сэмми.

Томми чуть было не выпрыгнул из пижамных штанишек — его всегда легко было испугать. Затем мальчик сдернул повязку с взъерошенной головы и, густо краснея, отвернулся от зеркала. Оба глаза были у него на месте — ярко-голубые, со слегка припухшими кромками век. Да и со зрением у Томми никаких проблем не имелось. Вот мозг мальчика представлял для Сэмми определенную загадку, однако зрение у него было в полном порядке.

— Не знаю, как все получилось, — сказал Томми. — Я просто взял и проснулся.

Он сунул наглазную повязку в карман пижамной курточки. Всю пижаму украшали тонкие красные полоски и крошечные синие орнаментальные щиты. Сэмми носил такую же, только с красными щитами и синими полосками. Идея принадлежала Розе. Она считала, что ношение таких парных пижам должно взлелеять ощущение связи между отцом и сыном. Как подтвердят любые два человека, когда-либо одевавшиеся в подобные пижамы, идея Розы работала с поразительной эффективностью.

— Весьма необычно, — заметил Сэмми.

— Я знаю.

— Обычно мне приходится взрывать динамитную шашку, чтобы тебя поднять.

— Да, правда.

— Как же ты в этом на свою маму похож. — Роза все еще нежилась в постели, погребенная под лавиной подушек. Страдая от бессонницы, она редко засыпала раньше трех-четырех. Зато когда она все-таки засыпала, поднять ее было практически невозможно. Так что задача провожать Томми по утрам в школу ложилась на Сэмми. — Если вдуматься, ты только в свои дни рождения рано встаешь, — продолжил Сэмми, позволяя прокурорской нотке закрасться в свой голос. — Или когда мы в поездку отправляемся.

— Или когда мне должны сделать укол, — с готовностью добавил Томми. — У врача.

— Ну да. — Сэмми обтирал плечом дверной косяк, стоя наполовину в комнате, наполовину в коридоре, но теперь он подошел, чтобы встать рядом с Томми. Испытав побуждение положить ладонь на плечо мальчику и оставить там ее увещевающую отцовскую тяжесть, он в конце концов просто сложил руки на груди и взглянул на отражение серьезной мордочки Томми в зеркале. Как ни мучительно было Сэмми это признавать, но он уже не чувствовал себя комфортно рядом с мальчиком, которого все прошедшие двенадцать лет был обязан звать своим сыном и с радостью это делал. Раньше Томми всегда был просто луноликим малышом, внимательным и послушным, но в последнее время, когда его мягкие каштановые кудри стали превращаться в черные проволочные петельки, а нос по собственной инициативе принялся отважно высовываться вперед, в чертах его лица начало скапливаться нечто, вскоре обещавшее развиться в откровенную привлекательность. Томми уже перерос свою мать и был почти одного роста с Сэмми. Он занимал в доме все больше объема, давил все большей массой, передвигался непривычными способами и отдавал незнакомыми ароматами. Сэмми вдруг стал обнаруживать, что когда Томми проходит мимо, он невольно слегка отступает, освобождая ему дорогу. — Послушай, у тебя на сегодня… ничего такого не запланировано?

— Нет, папа.

Томми явно пребывал в шутливом настроении.

— Значит, никаких походов к «глазному доктору»?

— Ха-ха, — отозвался мальчик, морща нос в не слишком удачной имитации веселья. — Брось, папа.

— Что брось?

— Вообще-то мне пора одеваться. Я в школу опоздаю.

— А по-моему, ты как раз что-то такое замышляешь.

— Нет, не замышляю.

— Если бы ты что-то такое замышлял, мне бы пришлось тебя цепью к ножке кровати приковать. Ведь ты это понимаешь.

— Я просто играл с наглазной повязкой.Только и всего.

— Ладно.

— Я не собирался делать ничего скверного. — Последнее слово голос Томми сплошь обставил вопросительными знаками.

— Рад слышать, — сказал Сэмми. Томми он не поверил, однако свои сомнения постарался скрыть. Ему вообще не нравилось враждовать с мальчиком. Сэмми работал пять длинных дней в неделю, да еще приносил работу на выходные. И терпеть не мог тратить на споры те краткие часы, которые он проводил с мальчиком. Сейчас Сэмми пожелал, чтобы Роза не спала. Тогда он смог бы спросить ее, что делать с этой наглазной повязкой. Ухватив Томми за волосы, Сэмми, отдавая бессознательную дань родительским привычкам своей матушки, яростно затряс голову мальчика из стороны в сторону. — Полная комната игрушек, а ты с десятицентовой наглазной повязкой от Шпигельмана дурачишься.

Точно кривоногий капитан странного фрегата, Сэмми потопал по коридору на кухню, чтобы приготовить Томми завтрак. Их дом в Блумтауме представлял собой довольно аккуратное и симпатичное суденышко. Его покупка последовала за целым рядом опрометчивых капиталовложений в течение сороковых годов, куда входили рекламная фирма «Клей и коллеги», Школа журнальных публикаций Сэма Клея, а также квартира в Майами-Бич для матушки Сэмми, в которой она умерла от инсульта после одиннадцати суток уединенного недовольства, и который был затем со значительным убытком продан — всего через шесть месяцев после покупки. Последней мизерной суммы, оставшейся от золотых деньков в «Эмпайр Комикс», как раз хватило для предоплаты за дом здесь, в Блумтауне. И на долгое время Сэмми полюбил это строение так, как капитану полагается любить свой корабль. Дом являл собой единственное осязаемое воспоминание о его недолгом успехе, а также на данный момент абсолютно лучшее из всего, на что вообще тратились его деньги.

О закладке Блумтауна в 1948 году объявила реклама в «Лайф», «Сатердей ивнинг пост» и всех крупных нью-йоркских газетах. Полностью функционирующий дом типа «кейп-код» с тремя спальнями, полный всякой всячины вплоть до звенящих бутылок молока в холодильнике, был воздвигнут на полу демонстрационного зала бывшего агентства по продаже кадиллаков неподалеку от цирка «Коламбус». Перспективные молодые семьи северо-востока (белые, разумеется) были приглашены навестить павильон «Идея Блумтауна», обойти с экскурсией «Дом Блумтауна» и узнать о том, как на картофельных полях к западу от Айслипа разместится целый город с населением в шестьдесят тысяч человек: город скромных, доступных домов, каждый со своим двором и гаражом. Все поколение молодых отцов и матерей, выросшее на узких лестницах и в переполненных квартирах ржаво-кирпичных районов Нью-Йорка, и Сэмми Клей среди прочих, притащилось туда, чтобы пощелкать модельными выключателями, попрыгать на модельных матрасах, а также лишь на одно мгновение откинуться на спинку шезлонга из прессованного металла на целлофановом газоне. Устремляя свои подбородки вверх, молодые люди пытались поймать воображаемые лучи пригородного солнца Лонг-Айленда. Затем они глубоко вздохнули и почувствовали, что одно из глубочайших томлений их сердец может в один прекрасный день, даже очень скоро, найти отклик. Их семьи были хаотическими механизмами, шумными и порядком расстроенными, что заправлялись топливом гнева и крайностями поведения нахальных умников, а поскольку все то же самое было верно и для Нью-Йорка в целом, нетрудно было поверить, что клочку зеленой травы и разумному плану этажа не потребуется много времени, чтобы утешить ноющие сгустки обнаженных нервов, в которые, как казалось молодым людям, давно уже превратились их семьи. Многие, и Сэмми Клей опять-таки среди них, в темпе потянулись к своим чековым книжкам, резервируя за собой один из пятисот участков, которые предстояло разработать на первом этапе строительства.

Многие месяцы Сэмми носил у себя в бумажнике маленькую карточку, что прибыла вместе с пакетом документов и гласила попросту следующее:

(Все улицы у них в округе предстояло назвать в честь выдающихся ученых и изобретателей).

Гордое ощущение давным-давно рассосалось. Сэмми больше не уделял особенного внимания собственному «кейп-коду», «второму номеру» или модели Пенобскотта с эркером и площадкой с перильцами на крыше здания. В отношении своего дома он теперь применял ту же политику, что и в отношении своей жены, работы и половой жизни. Все это было делом привычки. Ритмы пригородной электрички, учебного года, графиков публикаций, летних отпусков и устойчивый календарь настроений его жены приучили Сэмми к мучительному очарованию его жизни. И лишь его отношения с Томми, несмотря на появившийся в последнее время легкий морозец иронии и дистанции, оставались живыми и непредсказуемыми. Они были полны смеси сожаления с удовольствием. Когда у Сэмми все-таки получалось провести часок с Томми, планируя вселенную на отрывном листке из блокнота или играя в настольный бейсбол «Все звезды Этана Аллена», это неизменно бывал самый счастливый часок всей его недели.