Иосип Новакович

День дурака

1. Иван влюбляется во власть, едва научившись ползать

Иван Долинар появился на свет 1 апреля 1948 года. Родители не хотели, чтобы их сына всю жизнь считали первоапрельской шуткой, поэтому, отправившись в загс небольшого хорватского городка Низограда, заявили, что ребенок родился второго. Угрюмый отец Ивана дал новорожденному первое имя, которое пришло ему в голову, – самое распространенное в этом регионе и, если уж на то пошло, в Европе. Однако, насколько знал Милан, никто в роду не носил имя Иван, и это был еще один плюс, поскольку он не чувствовал особой благодарности к своим родственникам – ни к живущим, ни к умершим.

Милан Долинар не был угрюмым по природе, в этом повинна история. В день его свадьбы, 6 апреля 1941 года, разбомбили Белград. Король, подписав предварительно пакт с Германией, сбежал из страны, прихватив с собой все золото, которое влезло в его личный самолет. По дороге пришлось сбросить часть, чтобы самолет смог набрать достаточную высоту и перелететь через боснийские горы в Грецию, поэтому до сих пор люди ищут в Боснии сокровища. Самые разнообразные армии, местные и чужеземные, наводнили страну.

Отец Ивана вступил в ряды одной из них. Он отличился в боях, продемонстрировав смелость, и получил бы высочайшие награды, если бы не перебегал из одной армии в другую несколько раз и не присоединился бы к победившей стороне слишком поздно. Но Милан был не из тех орденоносцев, кто прятался во время сражений в бункере, зато громче всех орал уже после окончания битвы и всегда имел при себе достаточное количество сливовицы, чтобы поделиться с начальством. Отец Ивана спешил прорваться на линию фронта, забрасывая врагов ручными гранатами с близкого расстояния. Он стрелял из пулемета, дрожа от радости, когда пули прошивали солдат насквозь, распарывая кишки, и кровь струей хлестала на грязную землю в ритме биения сердца.

Однажды, холодным заснеженным днем, громко урчащий зеленый грузовик высадил Милана у дома. Изувеченного. Милан принес отрезанную руку и ногу в мешке из-под картошки, предусмотрительно обложив их льдом, поскольку слышал, что наука уже достигла определенного прогресса и конечности можно пришить на место. Но через несколько недель лед растаял, и рука с ногой сгнили, несмотря на то что Милан поместил их в самый холодный угол подвала. Но он хранил и кости, решив, что в один прекрасный день наука шагнет еще дальше и сможет восстановить конечности. Он читал все медицинские книги, которые попадали к нему в руки, или скорее в руку, и заявлял, что знает о болезнях больше, чем все доктора района, вместе взятые. Когда Милан усаживался под тенью каштана рядом с киоском в центре городка и раскуривал свою трубку (что очень полезно для носовых пазух в условиях влажного климата), то люди останавливались и спрашивали, как лечить суставной ревматизм или варикозное расширение вен. Иногда в качестве платы за совет Милан просил набить и раскурить его трубку. Надо сказать, что Милан предвосхитил теорию о благотворном влиянии красного вина на кровеносные сосуды и память, поэтому каждый день его нос краснел, и он делился со случайными молодыми слушателями воспоминаниями о войне во всех ужасных подробностях. Когда родился Иван, отцовский нос уже сиял, как маяк. А еще через несколько месяцев Милан Долинар умер от белой горячки.

С самого юного возраста Иван хотел отличиться, как будто знал, что родился не совсем нормальным. Он полюбил власть, как только научился ползать. Он орал, требуя молока, даже когда не хотел есть, просто чтобы манипулировать матерью. Ивана кормили грудью почти год, и ему не нужно было коровьего молока, пока он мог зарыться лицом в мягкие груди матери.

Но потом его мать, Бранка Долинар, родила Бруно, которого отец Ивана зачал перед самой смертью – красное вино полезно даже для этого. Ивана оторвали от материнской груди, хотя грудей-то на самом деле было две. Как он ни орал, но получал только коровье молоко. Пустышек после войны не было, так что приходилось сосать свои маленькие пальчики.

Через несколько лет Иван отомстил брату за то, что тот оттеснил его от материнской груди: он без конца мучил Бруно – дергал за нос, за уши, бил по голове. Для него не было ничего мелодичнее криков малыша. Но Иван не был злым, он просто обращался с мальчиком как с музыкальным инструментом, попавшим в его временное владение, органом, с помощью которого Иван учился настраивать клавиши. Но разве музыка – это не красота контроля и упорядоченности? Остаток дня Иван обнимал Бруно, складывал для него бумажные самолетики, угощал конфетами, украденными из местного магазинчика. Но когда Бруно уже готов был взять конфетку, Иван отдергивал руку и дразнил малыша, а сам тем временем лез на темный чердак, подманивая тянущего ручонки Бруно шоколадкой. Как только братишка оказывался на чердаке, Иван запирал его и оставлял плакать в темноте. Иван наслаждался пронзительными криками, которые извлекал из горла малыша, но вскоре открывал дверь, извинялся и обещал взять Бруно с собой на рыбалку.

Они часто ходили на маленькую речушку, протекавшую через Низоград, и усаживались на илистый берег под плакучими ивами. Ивану казалось, что рыба ужасно скользкая и до нее неприятно дотрагиваться, а Бруно, наоборот, нравилось снимать ее с крючка, накалывать на палочку и запекать на костре, который разводил старший брат. Под тенью дерева они были как маленькие индейцы: ели, курили высушенные ивовые листья. Бруно ловил жаб голыми руками и смеялся, оттого что они похожи на лысых толстых старичков.

Когда мать уходила за покупками, она просила Ивана посидеть с братишкой, но он воспринимал ее просьбу слишком буквально и сидел на плачущем малыше. Мать била Ивана за то, что он бил Бруно, а Иван, затаив обиду, бил мальчика снова и снова, а потом давал ему цветные карандаши, которыми Бруно рисовал лягушек и рыбу.

Мать боялась, что Иван, возможно, слегка отсталый, поэтому отдала его в школу на год позже. Иван был одним из самых крупных мальчиков в классе и хотел быть самым сильным. Он душил одноклассников, но это была не тупая драка, а диагностическая проверка: если у противника иола кровь носом, Иван сообщал несчастному, что тот страдает анемией, и предлагал в качестве лечения облизывать ржавые трубы. Иногда, если Ивана особенно беспокоило здоровье кого-то из мальчиков, он тащил его к проржавевшей трубе, идущей вдоль здания школы, и заставлял лизать ее прямо при нем. Если после того, как Иван разжимал хватку, соперник слишком долго задыхался, Иван говорил мальчишке, что у него астма, и рекомендовал подводное плавание для укрепления легких. Иван рано продемонстрировал способности к медицине, и в известной мере его методы диагностики и лечения соответствовали уровню здравоохранения тогдашней Югославии. Иван и сам испытал на себе все «прелести» югославской медицины: во время вспышки гепатита в соседнем районе доктор вонзил ему в правую ягодицу здоровенную иглу, а медсестра зажимала мальчику рот рукой, чтобы он не испугал криками пациентов в приемной. Игла достала до кости, а доктор продолжал давить, вгоняя ее дальше, поэтому задница болела потом еще целый месяц после укола. Иван считал, что делает мальчикам добро. Он предлагал им конфеты (свое лекарство от кашля), подтягивал их по математике, подсказывал правильные ответы на экзаменах.