- Ты, между прочим, тоже. Здорово ногу растрясло?

- Не сказать, что очень сильно. Но побаливает, зараза! Кстати, этот факт - нашу хромоту, тоже надо использовать в свою пользу. А пока пошли на рынок - вон, пока еще торгуют. Купим самое необходимое…

Не прошло и часа, как беглецы сидели в повозке, которую можно было назвать даже не старой, а чуть живой, которая при том совершенно непонятным образом еще умудряется передвигаться, не теряя своих частей. Эта постукивающая и скрипящая древность неторопливо катила по дороге, и сидящие в ней люди глотали пыль, поднятую копытами старых лошадей. Оставалось надеяться на то, что это средство передвижения не рассыплется до того, как доедет до обещанного места. Увы, в этот раз повозка не была крытой, и к тому же в ней не было хотя бы малейших удобств: единственная роскошь - несколько охапок соломы, брошенных на дно телеги. На ней и сидели люди, мотаясь из стороны в сторону каждый раз, когда подрагивающие колеса попадали в очередную колдобину на дороге.

Трясясь на тонком слое старой соломы, Олея с тоской думала о том, что они, кажется, на этот раз ошиблись с выбором средства передвижения. Конечно, в дороге бывало разное, но эта постоянная тряска под жарким солнцем кого угодно могла довести до изнеможения или до белого каления. Почему же они уселись в эту чуть живую развалину? Ответ просто: в направлении, нужном беглецам, как раз ехала эта так называемая телега. Об этом Бел узнал совершенно случайно на постоялом дворе, куда они с Олеей зашли перекусить. Вернее, не узнал, а услышал, как какой-то селянин, даже не выйдя из повозки, а выпав из нее на негнущихся ногах, громко ругался, высказывая вознице все, что он думает как о нем, так и о том никудышном ящике на колесах, который по недоразумению именуют повозкой. Такой удобный случай упускать не стоило, и Бел, схватив Олею за руку, едва ли не бегом кинулся к вознице, а тот, естественно, не стал отказывать новым ездокам, тем более что за проезд на своей колымаге он просил всего лишь немногим меньше, чем остальные перевозчики.

Сейчас, в очередной раз подскочив на расхлябанном дне повозки, сквозь щели которой на землю вовсю сыпалась соломенная труха, Олея с тоской думала о том, что лучше бы они с Белом немного переплатили, но доехали б более-менее нормально, чем вытряхивать из себя внутренности, катаясь на подобном недоразумении, которое легче спалить, чем починить. Хм, вообще-то за такую поездку деньги надо требовать не с пассажиров, а с хозяина этой тарантайки. За что? Да за тот риск, которому они себя подвергают, усаживаясь в этот дышащий на ладан ящик на колесах! Если судить по насуплено-раздраженному лицу Бела, то, кажется, и он думал примерно о том же, но в несколько иных выражениях.

Кроме двоих беглецов и возницы (который, кажется не реагировал ни на что и ни на кого) в повозке было еще четверо: невероятно тощий мужик неопределенного возраста, не выпускающий из своих рук довольно увесистую сумку, рядом с ним сидел очень похожий на того мужика худущий парень лет двадцати с весьма кислым выражением лица - понятно, что это отец и сын; и еще двумя ездоками были бабоньки довольно преклонных лет. Эти селянки обладали на редкость громкими и сварливыми голосами, и при особо сильных толчках и потряхиваниях повозки обе разражались длинными фразами, пытаясь что-то втолковать вознице, но тот, несмотря на все крики, даже головы не повернул в их сторону. Кажется, мужичок уже давно не обращал внимания на недовольство ездоков: на всех все одно не угодишь, другую повозку взять неоткуда, так лучше пропускать все бранные слова мимо своих ушей.

В том поселке Бел и Олея не успели поесть и сейчас им только и оставалось, что прислушиваться к голодному бурчанию в своих желудках. Вернее, Олея успела схватить со стола двух вареных куриц и что-то похожее на ковригу хлеба: все это они наказали себе на постоялом дворе, но не успели приступить к еде, так как Бел заторопился, чтоб успеть уехать на этом дребезжащем недоразумении. В данный момент обе курицы и хлеб лежали в корзине у ног Олеи и пахли так вкусно, что беглецы с трудом удерживались, чтоб прямо в дороге не вцепиться в них зубами. Их останавливало только то, что в этой стране подобное считалось верхом неприличия: перекусывать на ходу, во время езды приравнивалось едва ли не к оскорблению тех, с кем держишь путь. Интересные правила: пить в дороге можешь сколько угодно, а вот есть нельзя ни в коем случае. Вернее, во время остановок можешь умять хоть мешок еды, но когда едешь хоть в повозке, хоть в карете, или же передвигаешься верхом - тогда ничего подобного делать нельзя. Самым интересным было то, что в Маргале этого странного правила придерживались как высокородные, так и простолюдины.

Олея сидела, низко опустив на лицо капюшон, но и остальные ездоки поступали схоже: кто прикрывал лицо платком, а кто опускал капюшон. Конечно, неудобно, но что прикажешь делать, если вокруг повозки стоит чуть ли не облако пыли, да и легкий ветерок гонит песок прямо в лицо! Тут, чтоб дышать более-менее нормально, пойдешь еще и не на такое.

Единственное, что было хорошим во всей этой поездке, так это то, что повозку никто не останавливал, хотя на пути следования беглецы несколько раз видели, как стражники для проверки останавливают верховых или простых путников, а вот что касается их нелепого экипажа… Тут даже стражники провожали повозку насмешливыми взглядами, и никому из них не пришло в голову остановить дрожащую колымагу: еще, не приведи того Боги, этот трясущийся кошмар рассыплется во время остановки, и вот тогда, точно, хлопот не оберешься! Да и кому из нормальных людей (и уж тем более из тех, кого так усиленно разыскивают) могла придти в голову подобная чушь - поехать на этом тарантасе, который давно пора пустить на дрова! Неровен час, этот невесть каким чудом все еще ползающий гроб на колесах рухнет и придавит своими обломками тех, кто рискнул в него сесть! Ну, если это случиться, то пострадавшие сами виноваты - надо было смотреть, куда садитесь!

Олея сидела, прислонившись плечом к Белу, и придерживала руками высокую корзину, в которой, кроме еды, прикрытой какой-то тряпкой, были саженцы деревьев. Их они тоже купили на рынке в том поселке, так же как и высокую заплечную корзину, в которую и уложили те саженцы - не ехать же с пустой тарой! Ничего не пропишешь - селяне не отправятся в путь налегке. Это их предыдущая поездка прошла гладко - у бабы в интересном положении может и не быть с собой груза, но сейчас-то Олея вытащила со своего живота ком с одеждой, и стала выглядеть как обычная селянка. У Бела тоже руки были заняты простой сумкой, одной из тех, которые берут с собой в дорогу местные жители, только вот в сумке Бела лежало кое-какое оружие, собранное им у тех парней, кто был с Сандром. Зато внешне все в порядке: беглецы выглядят, как обычные крестьяне, возвращающиеся домой после поездки по своим делам.

Через тройку часов после такой тряски Олея начала всерьез подумывать о том, не порубить ли ей на дрова этот драндулет - подобным поступком она, похоже, сделает если не богоугодное, то хорошее дело. Это же не поездка, а проверка на выживаемость! От беспрестанной тряски и толчков стала ныть ушибленная нога, да и рана на боку растревожилась, и, кажется, снова стала чуть кровоточить. Женщина вновь и вновь давала себе слово: сегодняшнюю поездку надо воспринимать как стихийное явление, от которого не отвертишься, но больше на такой дребезжащий кошмар она не сядет ни за что на свете!

Когда же, наконец (казалось, через немыслимо долгое время) возница остановил повозку на недолгий отдых, то Олея обрадовалась так, будто ее выпустили из темницы на свободу. Невольно вспомнился тот крестьянин в поселке, который костерил во все лопатки как возницу, так и свою поездку на этой полуразвалившейся телеге. Пожалуй, тот бедняга был прав целиком и полностью: Олея на этой остановке тоже не вышла из повозки, а, можно сказать, выпала из нее на негнущихся ногах. Бел, кажется, чувствовал себя ничуть не лучше - вон, несколько раз прошелся по площадке для отдыха, приходя в себя.