– Может быть, и так, – соглашаюсь я.

Когда я возвращаюсь домой, дети смотрят свой любимый сериал, а Молли чистит сковороду.

– Чертовы журналисты, – говорит она, отложив сковороду в сторону. – Трезвонили без перерыва. Я наговорила на автоответчик, что нас нет дома и просила не оставлять сообщений. Я правильно поступила?

Я заверяю ее, что она поступила правильно.

– Да, еще звонил отец. Похоже, он был не в курсе последних новостей. Я не знала, как быть, поэтому обо всем ему рассказала. Извини, я подумала, что…

Я говорю ей, дескать, рада, что она рассказала обо всем моему отцу. Он, наверное, испугался предположения о самоубийстве Гарри, и ему было бы труднее услышать это от меня и найти подходящие слова утешения.

Молли наливает мне кофе и смотрит в блокнот возле телефона.

– Да, Маргарет получила факс от Ричарда Морланда, по-моему, из Саудовской Аравии. Он сообщил, что не может до вас дозвониться и попросил отправить ему факс.

– Молли, не могла бы ты попросить Маргарет… Хотя, не надо. – Я беру кофе и иду в кабинет. – Я сама ей позвоню.

Маргарет нет дома. Я оставляю сообщение на автоответчике: отправь с утра Морланду факс с последними новостями. Хотя мне не хватает наших с ним ежедневных разговоров, я не страдаю от того, что не имею возможности сейчас разговаривать с ним. Я не могу забыть, что именно он помог полиции найти тело Гарри, именно он виноват в том, что надо мной повис дамоклов меч судьбы.

Наговаривая сообщение для Маргарет, я вспоминаю еще кое о чем. Достаю из ящика стола гостиничный счет с Майорки с именем Мичера и смотрю на дату, – около пяти лет назад. Затем обращаюсь к Маргарет с еще одной просьбой: выяснить для меня по деловому дневнику Гарри, какие там есть записи на этот период времени. Возвратившись на кухню, я вижу, что Молли собирается уходить.

– Ты уверена, что все будет в порядке? – спрашивает она.

– Конечно.

– Знаешь, я вот все думаю… – После некоторого колебания Молли твердо произносит: – По-моему, он не был способен на самоубийство.

Я принимаю решение: укрыться с детьми от посторонних на несколько дней. Я предупредила директрису Джоша о том, что он пока не будет ходить в школу. По моей просьбе Молли и Джилл закупили для нас продукты. На автоответчике я оставила сообщение, чтобы все перезванивали Маргарет в офис. Она связывается со мной дважды в день и передает полученную информацию. Муж Джилл запер старинные ворота в конце аллеи, хотя мы закрыли людям доступ к дорожкам для верховой езды, то тут, то там пересекающим территорию нашей усадьбы.

Я рада нашему затворничеству. Мне нравится гулять и играть с детьми, как раньше, когда они были маленькими, а у меня было достаточно свободного времени. Мы совершаем вылазки на природу и читаем вслух. Я без устали привлекаю их к этим прогулкам, подобно вожатой скаутов. Может показаться, будто я не беру в расчет их настроение, но мне хочется убедить их в том, что жизнь продолжается, что несмотря на произошедшие изменения, нам очень важно поддерживать друг друга.

Я сказала детям о том, что, по словам Чарльза, вскрытие проведено утром в среду. Я также сообщила им, что операция по подъему яхты после неудачной попытки завершена в четверг. Не понимая истинного значения этих событий, они воспринимают информацию с любопытством, но без всякой тревоги.

Я обсуждаю с ними детали похорон, которые собираюсь организовать в начале следующей недели.

Например, какие следует выбрать псалмы из числа тех, что понравились бы Гарри. Дважды я предлагаю Джошу не ходить на похороны, но в ответ он бросает на меня осуждающие взгляды, как бы обвиняя в каких-то нечестных намерениях.

Мы обсуждаем и вопрос о самоубийстве. Вернее, я говорю, а дети слушают. Объясняю, что иногда под давлением тяжелых проблем люди заболевают телесно и душевно, их мозг начинает работать неправильно, хотя зачастую ни сами они, ни их окружение этого не замечают. Я пытаюсь объяснить детям, что несмотря на любовь, которую папа испытывал ко всем нам, он не смог справиться со всем этим. Он не хотел уходить из жизни, но, видимо, в какой-то момент пришел к выводу, что не может поступить иначе. Я уже собираюсь было рассказать о страховке Гарри и о том, что в случае подтверждения факта самоубийства мы ее не получим, но удерживаюсь от этого шага.

С трудом я объясняю им, что отношение к самоубийствам в обществе разное. Люди, не понимающие того, что некоторые очень тяжело переживают трудные ситуации, осуждают самоубийц. Они говорят, что у тех не хватило силы духа справиться со своими проблемами. Они даже обвиняют самоубийц в покушении на свою жизнь. Я говорю о том, что семьи самоубийц обычно тяжело переносят такую смерть, поскольку считают, что не смогли предотвратить ее, хотя предугадать такой поступок очень трудно. Например, никто из нас и не предполагал, что папа может таким образом свести счеты с жизнью.

Я знала, что это будет трудный разговор, и дети, действительно, взволнованы им, хотя и по-разному. Кэти выглядит сердитой, как будто предпочитала бы вообще об этом не слышать. Джош заметно подавлен соприкосновением со сложным миром взрослых. Но я считаю, что затеяла этот разговор правильно – до того, как детям придется столкнуться по этому поводу с другими людьми, они должны знать, что некоторые представители общества могут неверно понимать свалившуюся на нас трагедию.

В пятницу устанавливается удивительно теплая погода. Над пшеничными полями висит жаркое марево. На небе ни облачка. Вдали виднеется гладкое, без единой морщинки, зеркало реки.

Я думаю о Морланде. Где он сейчас? Вернулся ли уже в свой дом и ждет там жену? Или она приехала вместе с ним из Лондона? Интересно, в жизни она такая же красивая, как и на фотографии? Как она относится к Ричарду?

Мы решаем ужинать на террасе. В тот момент, когда мы заканчиваем накрывать на стол и дети добродушно спорят, кому идти за последней порцией посуды, у входной двери звонит звонок.

– Прошу извинить за беспокойство, миссис Ричмонд, – говорит стоящий на крыльце Доусон, – но я просто проезжал мимо. Можно задать вам несколько вопросов?

Ему явно жарко. Кожа на лбу блестит от пота, волосы у висков влажные. Тяжело опустившись на стул на кухне, он пальцами оттягивает воротничок рубашки и крутит шеей. Я ставлю перед ним стакан воды со льдом и предлагаю снять пиджак.

Доусон встречает мое предложение с неожиданным неодобрением, как будто я толкаю его на нарушение неких строгих правил. Он отрицательно мотает головой, затем сцепляет пальцы и ставит локти на стол.

– Миссис Ричмонд, – произносит он монотонным голосом, – не могли бы вы сказать мне следующее. Ваш муж был аккуратным человеком? Он был организованным человеком?

Вопрос для меня несколько неожиданный.

– Да… В делах. В делах он и не мог быть неорганизованным. В жизни же… – Я пожимаю плечами. – В жизни он не был очень организован. Впрочем, как когда.

– Он оставил завещание?

– Да.

– Его жизнь была застрахована?

– Да.

Доусон медленно отпивает воду из стакана и возвращается взглядом ко мне.

– Он не оставил какой-нибудь записки, миссис Ричмонд? – спрашивает он тихим голосом. – Ведь если бы такая записка существовала, вы бы сказали мне о ней, не так ли?

– Никакой записки не было.

– Не было, – соглашается Доусон, причем, с таким видом, будто об этом не стоило и спрашивать. – Но мистер Ричмонд был весьма основательным в делах?

– Ну, я… Да, в важных делах он был основательным.

– В каких именно?

– Как вам сказать… Ну, в обычных. Работа, деньги, карьера, я имею в виду политическую карьеру.

– И в семейных делах?

Я неуверенно наклоняю голову.

– Ведь он заботился о вас и детях?

– В общем, да…

– Он говорил с вами о будущем вашей семьи?

– Да, иногда.

– А непосредственно перед гибелью?

– Нет. В этот период у нас таких разговоров не было.

– Но ведь, по идее, он должен был испытывать беспокойство за вас. Финансовые вопросы и тому подобное.