— Да? Не знаю, мне кажется, что хижина Бена счастливая. И еще: я совсем не хочу, чтобы ко мне сюда приезжала моя мать. Она только и будет болтать о Ричарде и о том, какая я дура, что отпустила его.

— А почему ты его отпустила, Пандора?

Пандора совсем не ожидала такого вопроса. Раньше она отвечала просто: « Потому что он сбежал с моей подружкой». Сейчас она вдруг поняла: причина ее тогдашнего решения состояла вовсе не в этом.

— Наверное, потому, Джанин, что я выросла, повзрослела, а Ричард — нет. В этом, видимо, истинная причина моего поступка. И Гретхен тоже была ни при чем. Просто мне надоело быть замужем за хмурым, угрюмым мальчуганом. Так что, когда он захотел уйти, я, пережив первый шок, поняла, что и мне самой будет лучше пожить одной. Я все еще люблю его и порой скучаю, но всю жизнь ведь в куличики не проиграешь. Мне уже тридцать семь, и пора начать как-то серьезно устраивать свою жизнь. Мне надоело быть еще одной пустой привычкой для кого-то, тем более для человека, который видит в тебе лишь бесплатную экономку. Вот я и решила сделать в жизни что-нибудь для себя… — Пандора замолчала, услышав куриное кудахтанье. — Ой, Джанин. Что они собираются делать?

— Ничего особенного. Сейчас они отрежут цыпленку голову, его кровью начертят круг, а потом Джулия… Если хочешь, можешь посмотреть всю эту церемонию.

— Нет-нет. Я не хочу смотреть, как они будут отрезать этой бедняжке голову. Я постою снаружи пещеры. А ты позови меня, когда они все это закончат. Только тогда я войду и посмотрю, что они будут делать дальше.

Пандора остановилась у входа в пещеру, крепко закрыла уши ладонями, подняла глаза вверх, к своей звезде. Где-то в другом, далеком, мире, под этой же звездой находился и Ричард, как всегда, окруженный толпой друзей. Где-то еще, но уже не так далеко, в компании Окто охотился на акул Бен. Завтра у них с Беном будет очередной урок подводного плавания.

— Все, теперь ты можешь войти, Пандора, — Джанин взяла ее за руку, ввела в пещеру. Тушка обезглавленного белого петушка лежала грудой перьев в середине красного круга, который Джулия заканчивала выводить кровью, капавшей из отрезанной петушиной головы. Из мертвого клюва вывалился длинный язык. Кроме головы, Джулия держала в руках еще два маленьких бархатистых клочка кожи.

— Я взываю к тебе, Великая Матерь Тьмы. Я — Джулия, из племени горусов с Гаити, — прошу тебя ответить на мою молитву.

Вне границ красного круга стояла Джейн с двумя барабанами, перетянутыми белой козьей шкурой. Когда голос Джулии зазвучал достаточно громко, шкура на барабанах завибрировала.

— Смотри, — сказала Джанин, — Великая Матерь услышала нас.

— Великая Матерь, мы приветствуем тебя, мы, три сестры, просим тебя о помощи. — Барабаны перешли на тихий ровный рокот. Пандору сначала бросило в жар, потом в холод, волосы на затылке поднялись дыбом.

Джулия расправила в руках кусочки кожи и положила их на мертвые глаза петушиной головы.

— Пусть эти кусочки кожи летучей мыши ослепят глаза Леоны на два дня и пусть ей будет это предупреждением. Пусть она знает, что сестры не могут причинять вред своим сестрам.

Барабаны продолжали свой рокот.

— Положи руку на один из них, Пандора, — тихо приказала Джанин.

Пандора, поколебавшись, согласилась, подошла к Джейн, которая протянула ей левый барабан. Пандора положила ладонь на его кожаную поверхность, не зная, чего ожидать дальше. Под пальцами она ощутила теплое, мягкое, ритмичное биение. И вдруг из этого биения родился, проник в ее исковерканное судьбой тело, заполнил часть ее опустошенной души пульсирующий ритм любви, ритм, задаваемый этим мерным и понятным, доступным всему сущему биением.

Пандора скользнула без сил на песок. Не выпуская барабана, прижимая его к сердцу, она расплакалась. Три сестры окружили ее и так просидели с ней до восхода солнца.

Бен ждал Пандору на крыльце хижины.

Спуск с гор занял много времени, но женщины шли спокойной сплоченной группой, поддерживая и подбадривая друг друга. Поэтому Пандора не устала и чувствовала себя в полном согласии с собой. По пути вниз Джанин сунула ей в руку какие-то маленькие ягоды.

— Что это?

— Это плоды одного местного дерева.

Они остановились. Джулия дотянулась длинной палкой до верхушки одного из деревьев, где висели такие же, но более крупные плоды, и сбила сразу несколько из них. Весело толкаясь, женщины бросились подбирать добычу. «Вот, оказывается, как все это бывает, — размышляла Пандора. — Мир в твою душу может войти внезапно, например, в такие моменты, когда ты просто так сидишь и жуешь сладкую мякоть удивительных коричневых фруктов».

Джейн несла оба барабана в корзине на голове.

— Это барабаны нашей мамы. Они для нас священны с самого детства. Мама говорила, что, когда этого мира еще не существовало, на свете уже была Великая Матерь. Она-то и дала жизнь всем живым существам. А потом один из ее сыновей решил захватить трон и наложил на мать свою заклятие, которое отняло у нее бессмертие. Умирая, прежде чем навсегда покинуть свое бренное тело, Великая Матерь попросила старшую из своих дочерей вырезать ее сердце, разделить на части и раздать эти части всем дочерям, чтобы каждая из них носила их вот в таких барабанах. Когда мы играем на них, они указывают нам дорогу в жизни. В них мы слышим силу любви Великой Матери, прародительницы всего живого на земле. Ты тоже услышала и почувствовала эту любовь, Пандора?

Пандора кивнула.

— Я почувствовала вдруг странный покой. До этого момента в моей душе, внутри меня, все было как будто перевернуто, перемешано. Раны, нанесенные уходом отца, глубокие шрамы — плоды усилий Нормана, отвратительные сгустки страданий, замешанные Маркусом, ну и, конечно, ядовитые моря, разлитые в моей душе собственной матерью. И все это, естественно, было заключено в оболочку некой серой, взбалмошной, нерешительной, ни на что не способной личности, звавшейся Пандорой. А вот прошлой ночью, да и сейчас тоже, все это как-то прояснилось, стало проще и понятнее. Мы с вами вчетвером спускаемся сейчас с гор, и все вокруг видится мне очень чистым и правильным.

— То же самое вряд ли можно сказать про глаза Леоны, — добавила Джейн, и все они расхохотались.

У подножия гор они поцеловались на прощание, и Пандора, в мечтах и задумчивости, побрела по обочине дороги, ведущей к дому. На пути к хижине Бена она прошла мимо красиво выстроенных искусственных лагун с морской водой, огороженных металлическими загородками. В лагунах резвились разноцветные крошечные мальки, сновавшие между уступов столь же крошечных молодых кораллов. «Наверное, — думала Пандора, — я похожа на такого вот малька. Но скоро я обрету достаточно уверенности в своих силах, чтобы выйти в открытое море и плавать там со взрослыми рыбами. Если повезет, может быть, я поплаваю и с дельфинами».

Проезжавшие мимо автомобилисты, уже спешившие куда-то в этот ранний час, предлагали подвезти ее, но Пандора предпочла продолжить путь пешком, слушая хлопание на ветру чистого белья, принимавшего первые поцелуи восходящего солнца, торопливое шуршание маленьких крабов, боком разбегавшихся при ее приближении, вопли курочек-несушек, скликавших мальчишек и девчонок, собирающихся в школу, забрать из-под них только что снесенные яйца.

И вдруг Пандора увидела перед собой ядовитое дерево, дерево аки. Ах вот оно какое! То самое дерево, что украшает себя гирляндами грушевидных ярко-красных плодов. Об этом дереве Бен рассказывал ей чуть ли не в первый день их знакомства.

— Если ты снимешь плод с этого дерева, — говорил Бен, — и съешь его до того, как он будет для этого готов, ты умрешь. Потому что в этих плодах содержится сильнейший яд. Поступать же надо по-другому. Надо уметь обмануть коварное дерево. Для этого встать перед ним в одну из ночей, когда его плоды сладки, пышны и ядовиты, и начать над ним смеяться во весь голос, приговаривая: «Ты, старое глупое дерево аки! Ха-ха!». Потом надо замолчать и пойти домой. На следующий же день, когда ты придешь к дереву, то увидишь, что теперь оно уже будет пытаться хохотать над тобой, — все его плоды как бы раскроются в улыбке, треснут пополам. Тогда-то их и можно есть.