Мне хотелось задать тысячу вопросов, спросить тысячи вещей, но я пока не был готов.  Было больно думать. Больно спрашивать.

Я не знал, как меня вытащили из той квартиры, не знал, что случилось с Вольхом.  Где он сейчас? Что с ним? 

Самое блядское и паскудное заключалась в том, что я по прежнему переживал за него. Не хотел себе в этом признаваться, реально хотел бы запихать ему паяльник в жопу, но ничего не мог сделать с собой. Хотел, что бы он исчез из моей жизни, но исчез нормально без проблем. Что бы я просто знал, что у него всё хорошо.  Об остальном, я уже никогда не буду думать.

Саня не выдержал первым. Обнял, зажал в себя и тихо заговорил, бесцветным голосом рассказывая как всё было. Слушать не хотелось. Слушать было паскудно. Снова накатывали отвратные, тошнотворные воспоминания, хотелось завыть, стиснуть зубы, хотелось вырваться и побыть одному, пережевать всё в одиночестве. Саня понимал даже это, но очевидно понимал так же и то, что сейчас пожалуй это тот раз, когда нам стоит побыть рядом.

- Меня выпустили под залог, - тихо сказал Саня. - Что касается Вольха, он уже пришёл в себя и готов давать показания. 

Я постарался, что бы на моём лицо ничего не отразилось, но внутри всё словно оборвалось, заныло от этих слов. Сашка прижал меня к груди, и положил ладонь на моё лицо, закрывая.  Какому нормальному человеку в здравом уме и твёрдой памяти придёт в голову сделать этот жест? 

А Сану пришло. Он просто закрыл меня собой, закрыл своей ладонью меня от самого себя, от стыда собственного понимания, просто бережно взял и закрыл, прижимаясь губами к виску и сидя так в молчании. 

И рядом с принцессой, маленький принц научился не бояться призраков.

В её присутствии кошмары отступали и в страхе убегали прочь. Маленький принц сидел на троне, в сбившейся на бок короне и смотрел на принцессу. А прекрасная принцесса сидела на ступеньках у подножия и вышивала на пяльцах цветочки. Рядом с принцессой лежал меч, и рассыпавшиеся вокруг нитки. 

- Да Ник. Я избил его очень сильно. До реанимации, - тихо подтвердил Саня. - Жить будет. Через несколько дней переведут в обычную палату. 

В голосе Саньки послышался такой ад, что я торопливо освободился, повернулся к нему и стиснул сам. 

- Что теперь будет, Саша?

Саня невесомо погладил меня по спине.

- Не знаю. Заявление он вряд ли на напишет. С ментами я разобрался. Родители пока не знают. Просил не говорить. Через три дня приедут, тогда и будем думать. Не волнуйся. Ник. У меня всё под контролем. Здесь скорее другая проблема. Что пожелаешь сделать ты? Ты ведь засадить его... можешь...

   Сашка осёкся и больше ничего не сказал. Озвучка висела в воздухе. Я кивнул. Саня принял. Нам не нужно было говорить. Мы знали. Я этого не сделаю. В любой другой ситуации, Сан имел право уговорить меня передумать, но не в этой. 

- Он ....ты ...Насколько всё плохо?

   В эту секунду я себя ненавидел, но должен был знать. 

- Черепно- мозговая травма, двойной перелом руки, четыре ребра, разрыв ...

   Сан словно словно цитировал выдержку из протокола. 

Я зажал ему рот.

- Прости.

- НИК. - Сашка поцеловал мои пальцы. - Это мои слова тебе. Единственное, о чём сожалею, о том, что не смог тебя уберечь от этого. Об остальном не жалею. Если бы Дима меня не остановил...Ты знаешь, я когда увидел тебя там

Сашка зажмурился, затряс головой.

   - Меня перемкнуло. Перед глазами всё почернело. Даже не помню, что было... Помню, душил, а Зидан оттаскивал, пальцы разжимал. Потом милиция. Потом всё как в тумане. Хуже всего было от бессилия, когда в обезьянике сидел и не знал, что с тобой. В каком ты состоянии. Мы когда дверь выбили. И ты весь в крови и...

Сашке не нужно было говорить, что он там увидел, я представлял.

   - Потом Саныч приехал с Маринкой. Она юрист наш семейный. Меня отпустили под подписку.

   Я судорожно стиснул Сашку, клещом вцепился. Неожиданно так захотелось обнять его, подержать, уберечь. Такого родного, беззащитного, моего. Гладить пальцами напряжённые виски, целовать судорожно стиснутый рот, разминать застывший затылок, пытаться качать, баюкать. Я привстал к нему на колени, потому что сидя не мог обхватить так как хотелось, прижался обнимая собой. Зарылся носом в ухо, в волосы.

    Запах любимого человека, Запах любимого человека. Обволакивающий, трепетный, тёплый. Мой. 

Обхватил руками за спину, ощущая сильные мышцы под пальцами, совершенно каменные, а Санька ведь гибкий как пластилин. В каком же напряжении он сейчас находился? 

- Санька, - хотелось сказать, столько нежных слов.  Любимый, родной, котёнок, зайка мой. Но не мог их сказать, чувствовал себя нелепо. Я даже не целовал, присосался как пиявка перемещаясь от уха, до плеча и обратно, к лицу, бесчисленными детскими чмоками. 

Дети целуют взрослых очень жадно, словно хотят выпить неведомое, дети целуют искренне, не понимая, что отдают гораздо больше чем хотят взять. Детская энергетика чистая, не испачканная, целительная. Я не мог быть ребёнком, я теперь был грязным, но мне кажется Саня любил даже эту грязь, а может быть он просто не замечал её. 

- Ники, ты что. Что ты, глупый. Не надо. Иди ко мне. 

Мы с Сашкой просто плыли друг в друге. 

Может ли такое быть, но мы действительно, стоило нам соприкоснуться, не могли отлепиться друг от друга, ощущая связь животом, на уровне пупка.

   Так не бывает? Может и не бывает, но думаю мы оба ощущали друг друга именно так.

   Притяжение существовало всегда, но раньше мы были закрывались, таили это в себе, давили внутрь, не понимали. А сейчас что - то изменилось с нами, встало на свои места, защёлкнулось. Вроде бы столько всего, куча непоняток, проблем, событий, а у нас с ним всё встало на свои места. Или это мы нашли своё место, нашли друг друга. 

Сколько же всего мы пропустили с тобой, Сашка?

Но мы наверстаем, наверстаем обязательно.

   Я жил в квартире у Сана вторую неделю. С момента моего прихода в сознание пошёл седьмой день, а до этого провалялся в его хате двое суток, напичканный лекарствами по самые уши. 

Когда очнулся, и мы смогли поговорить, обо всём, я робко осведомился Что дальше? На этот вопрос Сан дал единственный безапелляционный ответ. 

- Мы вместе. Живи у меня. Обсуждению не подлежит.

   Иногда слова, одни и те же, сказанные разным тоном, могут нести разный смысл.

   Сашкино "Я тебя больше не отпущу Ник!" не содержало ни тени собственичества или эгоизма. Только заботу, беспокойство и страх, что не пойму, сочту это посягательством на собственную свободу. Но на тот момент, в гробу я видел эту свободу и жизнь.

   Что - то реально у меня так произошло со шкалой переоценки ценностей. Я просто кивнул и сказал

- Хорошо. Только распланируй сам, что там потребуется. Я не в состоянии сейчас думать и решать. На самом деле так оно и было. Я словно безынициативный болванчик, Поставь меня, положи, согни, убери на полку - многое воспринималось безразлично. Душевная апатия присутствовала. Я начинал оживать, но не сразу, постепенно. Мозги вставали на место и закладывались в черепушку, подстраиваясь под новую реальность, но у меня пока не получалось взять и разом вытряхнуть самого себя из образовавшейся шкурки.

   А Санька сначала не поверил, а потом чуть от радости не чокнулся. Очевидно, ожидал бурных протестов, концертов в стиле "я сам себе красивый" и всё такое прочее. Мощно я на эту тему окружающих выдрессировал. Но тут, просто взял и сказал:

   - Давай, жить вместе. 

- Всё! - сказал Сашка рухая рядом и обнимая меня. - Сейчас умру.

   - Да иди ты. - Я уютно завернувшись в его конечности шутливо пихнул в бок, откладывая в сторону журнал.

   Устроившись в гостиной на диванчике, я листал выпуск "Вокруг света", трескал мандаринки и в пол уха слушал Сашку, мирно нарезающего круги для признаний.