На следующий день после прибытия Шитса и Чопчика Есобэ велел перевести жилую баржу к Южному пирсу, поближе к затопленному серебру, чтобы ускорить работу. Американцы были этим очень недовольны, так как здесь они уже находились не одни: с одного борта у них стоял вражеский буксир, с другого — баржа. Японские моряки наверняка теперь будут совать к ним свои носы. Впрочем, в тот день они оказались слишком занятыми для этого. Небо постепенно стало темнеть, на море появились большие волны. Моряки стали готовиться к шторму.
Пришедший в этот район свирепый тайфун бушевал до самого утра. Казалось, по Манильской бухте бесконечной процессией гигантских волн прошествовало все Южно-Китайское море. Японцы покинули буксир и укрылись в казематах Коррехидора, но американцы остались оберегать свое плавсредство. Оно было деревянным и старым, и если бы его бросило на прибрежные камни, весь их ценный груз оказался бы на берегу.
Каким-то чудом они уцелели. Когда тайфун наконец унесся, Коррехидор предстал во всем своем разоренном виде. На нем не осталось ни одного стоящего дерева. Японскую баржу унесло. Дюжины ящиков с серебром подняло со дна и выбросило разбитыми на южный берег острова, где их быстро нашли филиппинские рабочие. Но жилая баржа американцев осталась привязанной к пирсу.
Две следующие недели японцы были вынуждены заниматься ликвидацией последствий тайфуна, иэто предоставило водолазам возможность передать серебро другим американцам на Коррехидоре. На побережье для наведения порядка были присланы группы военнопленных. Их охраняли плохо, и японские солдаты не могли отличить водолазов от других американцев. По два, по три раза они проникали в их ряды и начинали работать, а когда охранники отворачивались, распихивали изумленным пленным серебро. Таким образом водолазы раздали тысячи песо, после чего решили больше не испытывать судьбу. И хорошо сделали, так как на следующее утро к ним пришел капитан Такиути в сопровождении другого офицера.
Не говоря ни слова, японцы прошли в кубрик, ощупали матрацы, заглянули в кучи водолазной одежды, зашли в медицинский кабинет, осмотрели печь и книжные полки. Так, значит, японцы все же заподозрили их. Наконец, Такиути подошел к ковру, закрывавшему люк, ведущий в трюм, в котором все еще лежали тысячи песо. Водолазы решили, что игра окончена.
— Вы должны удвоить свои усилия по подъему серебра, — вдруг ко всеобщему удивлению строго сказал он и, повернувшись, ушел.
— Похоже, он забыл о трюме! — после некоторого молчания произнес кто-то.
— Ничего он не забыл, — ответил Соерз. — Последний раз, когда он его видел, трюм был сырым и грязным. Наверное, он просто не хотел пачкаться. Они еще вернутся. Давайте-ка все вытащим оттуда.
Им оставалось только одно: вернуть груды своего серебра обратно в море. В этот же день десять ведер монет были опущены на дно.
А на следующий день опять пришел Такиути вместе с тремя солдатами, которые дюйм за дюймом обшарили всю баржу. Водолазы следили за ними с выражением оскорбленной невинности.
— Мы так старались для вас, капитан, — с деланной обидой сказал Мо Соломон. — А вы заподозрили нас в воровстве или еще в чем-то!
— Не думаю, чтобы это было возможно, — огрызнулся Такиути, — воровство или еще что-то!
Когда он уводил с баржи свою инспекционную команду, его лицо было красным от досады. Он не нашел ни одной монетки. Но когда он найдет — всех этих американцев расстреляют!
Но этим японцы не ограничились. Когда следующим утром водолазы стали готовиться к погружению, на барже неожиданно появился агент кемпе. Он поговорил с Есобэ и начал раздеваться.
— Он собирается нырять, — сообщил Есобэ, — чтобы посмотреть, что вы там делаете на дне.
Водолазы переглянулись. Это был конец. Агенту нельзя было позволить всплыть живым. Но тогда они все тоже были обречены. Японцы не примут никаких объяснений в случае его смерти.
Особист приладил шлем и залез в воду. Бартон проверил воздушный шланг, Шитс поправил спасательный леер, прикидывая, как сорвет с него шлем, когда тот достигнет дна.
Особист взялся за уходящий вниз канат с якорем и стал погружаться. Но, опустившись лишь на несколько футов, вдруг снова всплыл, поднялся на суденышко и, сняв шлем, подошел к Есобэ и стал с ним совещаться.
— У него клаустрофобия, — объяснил американцам Есобэ. — Он не может оставаться в шлеме. Он решил, что если бы вы делали внизу что-то не так, то не стали бы ему помогать готовиться к погружению.
Водолазы работали до поздней осени. К тому времени японцам стало ясно, что все серебро берется из бухты Кабалло. Но они так и не догадались, что его достают американские водолазы. Американцы ни за что не смогли бы провести кемпе!
Тайная полиция теперь официально рапортовала, что все пускаемое в обращение серебро берется из ящиков, выброшенных на берег тайфуном. На этом дело закрыли. Чтобы окончательно про него забыть, они прекратили и водолазные работы, чему все были рады, особенно американцы.
Водолазов отправили в Манилу работать портовыми грузчиками в бригаду, возглавляемую капитан-лейтенантом Джорджем Дж. Харрисоном, который руководил ими при затоплении серебра, и два следующих года они провели с «четырьмястами мошенников Джей Джея», занимавшихся саботажем перевоза транспортными судами противника военных грузов и продовольствия. О многих отплывших кораблях, перегруженных с таким расчетом, чтобы они перевернулись при ветреной погоде, и имевших дырки в корпусах, больше никогда не слышали.
Все эти люди остались живы, за исключением Джорджа Чопчика, который умер в 1944 году на борту корабля, перевозившего пленных в Японию.
Что же касается серебра, то сразу после войны военно-морские силы США подняли его на сумму приблизительно 2 500 000 долларов, но потом прекратили работы. Ящики продолжали разрушаться от гниения и повреждений, нанесенных им американскими пленными водолазами, и усилия по их спасению стали обходиться дороже, чем стоило само серебро.
В 1947 году двое американцев заключили с филиппинским правительством контракт, но смогли поднять монет только еще на 250 000 долларов.
До сих пор на дне Кабалло-бей покоятся серебряные филиппинские песо, эквивалентные четырем с лишним миллионам американских долларов. Рассыпанные и занесенные песком после многих штормов, они, вероятно, останутся там навсегда — подводным памятником морякам, приложившим для этого все свои усилия.
«ТОЧЕЧКИ» (как были расшифрованы секретные коды немцев)
Из мемуаров Дж. Эдгара Гувера, директора ФБР (США) с 1924 по 1972 год.
Однажды ранним январским утром 1940 года в ньюйоркскую гавань вошел теплоход, у поручней которого стоял пассажир, наблюдавший за только что прибывшими на борт лоцманом и береговыми чиновниками. Вся группа прошла мимо него, но один человек задержался и шепнул:
— Вы будете С.Т. Дженкинзом. Когда мы пристанем, отправляйтесь в отель «Бельвуар» и ждите в своем номере. Вечером того же дня, прождав несколько часов, Дженкинз услышал, как в замке повернулся ключ, дверь в номер тихо открылась и к нему вошли два особых агента Федерального бюро расследований. Дженкинз, сотрудничавший с ФБР, пожал им руки и стал рассказывать:
— Я был курсантом нацистской шпионской школы в пансионе Клопшток в Гамбурге. Мой класс был выпущен две недели назад. В напутственной речи доктор Гуго Себолд сказал: «Огромную проблему для агентов фюрера в Северной и Южной Америках представляет поддерживание связи с нами. И больше всего трудностей в этом отношении создают американцы. Однако скоро мы будем без риска раскрытия посылать и принимать сообщения по всему миру. Сейчас я не могу вам объяснить, каким способом это будет делаться, и скажу только, чтобы вы следили за точками — за многочисленными маленькими точками «между строчками!» 353— Мне дали указания и отправили сюда, больше ничего не объяснив, — заключил секретный агент. До этого момента мы держали немецких и японских шпионов, загнанными в угол, постоянно раскрывая изобретаемые врагом новые методы связи. Мы отслеживали их связных, «вычисляли» «почтовые ящики», расшифровывали коды и проявляли тайные чернила; мы отыскивали их радиопередатчики, иногда передавали по ним врагу свои сообщения. Однажды из кармана шпионского плаща были извлечены безопасные спички, четыре из которых, совершенно неотличимые от всех остальных, на самом деле были карандашиками, которые писали невидимо, а проявить написанное можно было только с помощью раствора, приготовленного из редкого лекарства. Мы прочитали и эти послания, и письма, отснятые на микропленку, которую намотали на шпульку и закрыли сверху шелковой ниткой, и сообщения на других микропленках, всунутых в корешки толстых журналов, а одна микропленка была спрятана в чернильную ручку, которую пришлось сломать, чтобы ее вынуть.