Возможно, разница в возрасте между ними настолько велика, что превратилась в непреодолимую пропасть.

Глупые мечты!

Зачем давать им волю?

– Ты не возражаешь, если я присяду, Клэр? – Голос его был тихим и глубоким. Казалось, он отражает темное одиночество ночи.

Она подняла на него глаза. Он высокий. И крупный. Сложением напоминает отца. Широкие плечи, на которые по доброй воле и с готовностью он согласился переложить часть бремени по содержанию Буэна-Виста. Ради ее отца. И ради нее.

Но с ней ли? До конца ли жизни?

Теснило грудь. Она перевела дыхание, велела себе быть честной до конца и выдохнула:

– Да, Фрэнк, мне бы очень этого хотелось.

Он сел рядом и нагнулся вперед, положив руки на колени.

– Я тоже скучаю по нему, Клэр, – тихо признался он, – хотя и понимаю: твоя утрата неизмеримо больше, ведь ты видела отца каждый день, работала с ним…

– Не надо! – Ей пришлось сосчитать про себя до десяти, чтобы не разреветься. – Мне нужно поговорить с тобой… о другом.

– Как хочешь, – хрипло согласился он.

Если бы он только знал, чего она хочет на самом деле! Неужели все настолько безнадежно? Фрэнк ни разу не был женат. Не встретил девушку, которую мог бы привезти сюда. Если она покажет ему, что отчасти разделяет его чувства… Но нет, ведь на самом деле ей его не понять. Между ними стоит его спортивная карьера и его слава.

Он развернулся к ней, взял ее за руку.

– Если будешь все время давить на подушечки пальцев, можешь стереть свои отпечатки, – мягко поддразнил он. – Ну же, Клэр! Выкладывай все. Утром ты смело ринулась в бой и сказала все, что думала.

– Только вот цель у меня оказалась неверной. Я хотела разорвать тебя на мелкие кусочки… но все так запуталось.

– Ничего, – он погладил ее по руке, – все в порядке.

– Нет, не в порядке! – воскликнула она, не желая терпеть от него одолжений. – Хоакин сказал, что я понятия не имею, какую жизнь ты вел в детстве, потому что я не хотела ничего знать и понимать… Я не желала знать, почему папа выбрал наследником именно тебя.

– Мне жаль, что для тебя его последняя воля стала таким большим потрясением.

Его пальцы ласково гладили ее ладонь, и по всему ее телу разбегались теплые искорки. Клэр трудно было сосредоточиться на разговоре. Инстинкт самосохранения требовал, чтобы она отшвырнула прочь его руку, не поддавалась блаженному забытью. Но если она перестанет сопротивляться, если сдастся…

– Я никогда не спрашивала папу о тебе, – призналась она, решив, что по крайней мере выяснит отношения. – Я не знала о том, как ты жил и кем был до того, как попал к нам. Для меня ты был просто Фрэнк. Потом ты стал известным футболистом, кумиром миллионов болельщиков…

– Когда ты была маленькая и потом, позже я радовался, что для тебя я просто Фрэнк. Мне бы и дальше хотелось оставаться для тебя просто Фрэнком. Мне хватает людей вокруг, которые видят во мне только кумира, – сухо заметил он.

Клэр порадовалась, что он не видит ее смущения.

– Извини за то, что я… неверно судила о тебе, – запинаясь, проговорила она.

Клэр не знала, догадался ли Фрэнк, что ей не по себе, но он тут же повеселел и попытался развеселить и ее.

– Должен признаться, для меня твоя реакция стала приятным сюрпризом. Женщины обычно ведут себя со мной не так. Всякий раз, как я приезжал в Буэна-Виста, ты смешивала меня с грязью.

– Прекрати, Фрэнк! – в волнении воскликнула она. – Меня ты можешь не очаровывать. Я прекрасно понимаю, что кроется за твоим образом… за твоей маской.

Она хотела посмотреть ему в глаза, но он отвернулся и уставился в небо. На мгновение он крепко сжал ее руку, потом отпустил, как будто понимал, что не стоит передавать ей собственное напряжение. Однако она чувствовала, что он весь напряжен как натянутая струна… Интересно, отчего?

– Пока вы с Троем и Хоакином гуляли, – сказала она, – я поговорила с Элисон и Бекки. Я ведь понятия не имела, что вы трое натворили, из-за чего вас первый раз прислали сюда, к папе. Я многое узнала о прошлом Троя и Хоакина. Однако о тебе, Фрэнк, они ничего мне не рассказали.

– Им нечего было рассказывать, потому что ничего и не было, – кратко ответил он. – И у Троя, и у Хоакина были родные, семьи… А у меня никого не было.

– Но что-то все-таки было, – настаивала Клэр, полная решимости узнать о нем как можно больше. – Даже у сирот бывают родители.

– Своих я не помню. – Фрэнк искоса посмотрел на нее и снова отвернулся. – Считается, что итальянцы очень детолюбивы. Но, видимо, мои родители были исключением. Из своего личного дела я узнал, что моя мать была проституткой и умерла от передозировки наркотиков, когда мне было два года. Других родных, которые взяли бы меня к себе, не нашлось, и меня отдали в приемную семью. Что касается моего отца… – Он покачал головой. – Я понятия не имею, кто он.

Два года. Интересно, скоро ли его обнаружили после того, как умерла его мать. Может, и к лучшему, что он ничего не помнит!

– Моим отцом стал твой отец, Клэр.

Да, она вполне может его понять. И все же…

– А что приемные родители, Фрэнк?

Он снова покачал головой.

– Таким людям нельзя было доверять воспитание не то что детей – щенков. В двенадцать лет я от них сбежал, и с тех пор меня воспитывала улица.

Клэр была потрясена. Утром он что-то говорил об обидах, оскорблениях и унижении, но что именно довелось ему испытать? Она понимала, что он не хочет говорить об этом. Он словно отмахивался от своей прошлой жизни. Клэр решила спросить о более безопасных вещах.

– Где ты учился?

– Лучшим моим учителем стал твой отец. Того, чему я научился от него, мне не узнать и в самой дорогой школе.

Снова отец. Она даже не понимала, как много он значил для парнишки, о ком никто никогда в жизни не заботился по-настоящему. Хуже того, он привык никому не доверять и лишь научился улыбаться, чтобы отгонять от себя злых духов.

– Где ты научился играть в футбол?

– Технике – у футболистов. Я целыми днями ошивался на стадионе: подавал мячи, бегал за газировкой, выполнял все приказы помощника тренера. Должен сказать, спорт отвратил меня от многого плохого.

А она еще высмеивала его род занятий, называла его расчетливым торгашом!

Судя по его словам, даже его стремление играть было тесно связано с тем, что он узнал от ее отца. Возможно, то, кем он стал, тоже заслуга Камерона.

– Папа подарил тебе форму, – вспомнила она.

– Да. Она до сих пор у меня. Я не сдал ее в музей спортивной славы.

Для него очень много значило то, что он получил здесь. И отец прекрасно это понимал.

Почему он выбрал Фрэнка Фиорентино?

Потому ли, что сознавал, что он в гораздо большей степени стал его приемным сыном?

Любил ли отец ее больше, чем Кэтрин?

Хотелось бы думать так, но Клэр не сомневалась: отец любил обеих дочерей, каждую по-своему. До сих пор ей и в голову не приходило, насколько им с Кэтрин повезло. Они выросли в любви и заботе, родители уважали их, прислушивались к ним, как могли, старались защитить их интересы.

Ее детство было безоблачным. В подростковом возрасте ей было тоже неплохо, хотя она скучала по Буэна-Виста, пока училась в школе в Сан-Антонио. Позже удовольствие отравляла только ее безнадежная влюбленность во Фрэнка.

Но в этом его вины нет.

Она вела себя, как испорченная, злая стерва, потому что он не приехал на ее совершеннолетие, не принял роли, которую она ему отвела. И потому она придумала для него другую роль, которая тоже ему не подходила.

Но сегодня все по-другому. Она наконец-то начинает его понимать. Трудность в том, что он стал для нее еще милее.

– Я ведь не сказала тебе, как сочувствую твоему горю. – Она сжала его руку, чтобы доказать, что говорит искренне. – Мне действительно очень жаль, Фрэнк.

Он резко развернулся к ней. Ей показалось, что глаза его стали темными как ночь – беззвездная ночь.

– Клэр, пожалуйста, встань завтра на кладбище рядом со мной. Кэм соединил нас с тобой. Я хочу, чтобы мы были вместе.