Марк услышал, как за спиной Диса тихо прошептала Илсе:

— И если ты поинтересуешься, спали ли мы с ним в этой грязной свалке, я тебе, дорогая, глаза выцарапаю…

На что Илса так же тихо ответила:

— Было бы что спрашивать, конечно, спали. А что, даже необычно…

— Кто портрет изувечил? — громко спросил Марк.

— Что? Портрет? — отвлеклась Диса. — Сам он и портил. Швырял в него всякими отбросами, когда не в настроении был. Срывал. А потом обратно вешал. В редкие минуты просветления. Чтобы не забывать себя, прежнего. Надеялся вернуться. Давай я свечи зажгу, чтобы светлее было. Я сюда много свечей натаскала…

Она нашла на ближайшей полке огарок, запалила его от лампы Марка. Оплывшие свечи, оказалось, были везде — по карнизам и полкам, идущим вдоль стен. Диса обошла кладовую, неровная цепочка огней протянулась вслед за ней. Воск сталактитовыми сосульками свешивался с карнизов.

— На освещении вы не экономили… — заметил Марк, присвистнув при виде обширных потёков.

— Последнее время он стал бояться темноты. Ждал нападения, говорил, что Лунный волк на него смотрит мёртвыми глазами. Требовал, чтобы свечи горели всегда, особенно ночью. Я воровала их пачками, где могла… — устало сказала Диса. — И от ласок требовала, чтобы приносили…

Она приклеила огарок на столешницу и села рядом на трехногий, грубый табурет, явно имевший славное кухонное прошлое.

— Все документы где-то в этой помойке. Где спал, там и читал.

Ни Илса, ни Марк ничего не сказали. Росомаха лёг у входа в кладовую, опустил голову на передние лапы и замер.

Марк поставил лампу и, присев рядом с грудой, начал разбирать её, пытаясь найти бумаги.

Засаленные тряпки, обглоданные кости, яичная скорлупа… Результатом поисков стала тетрадь с обгрызенными страницами, разодранные в клочья карты и книги.

— Похоже, восстановить архив в прежнем объёме ЗвеРре не удастся… — заметил Марк, пытаясь разложить собранные клочки бумаги по группам. — Сплошная каша. Разве что добровольцев ваш архивариус привлечёт, чтобы они сортировали — кусочки с картинками в одну сторону, кусочки с буковками в другую. Может быть, и вернут пару книжек.

— Проще сжечь, — заметила Диса.

— Вот уж фигушки. Давайте-ка все бумажные огрызки соберём и вынесем на поверхность. Я не знаю, как ими распорядится хранитель архива, но хоть в таком виде он их обратно получит. Ибо нефиг. Илса, помогай! Только в перчатках, мало ли какая зараза тут. А тетрадь я почитаю на досуге. Какое счастье, что, загребая в свои тёплые объятья ни в чем не повинных людей, ваша мерзкая ЗвеРра наделяет их, то есть нас, способностью к разговору, чтению и письму на вашем местном диалекте. Очень мило с её стороны.

— Тетрадь — выписки Гиса, — объяснила чернобурка, даже не попытавшись понять последние слова Марка.

— Я уже догадался по её относительно неплохому состоянию. К себе он относился бережно. Лучше, чем к другим, — Марк положил тетрадь на стол и продолжил раскопки.

В итоге нашлась ещё одна слабо повреждённая вещь: гранёная чернильница.

Диса взяла её, повертела в руках.

— Она давным-давно высохла. Последние записи Гис делал не меньше луны назад. Потом разучился писать. Глупо всё ужасно. Каморка эта грязная… Помоечная… Я пыталась сделать её красивой…

— Как? — тихо спросила Илса.

Чернобурка поставила чернильницу на стол. Прищелкнула пальцами.

…Вместо табурета был трон, на котором сидела королева. Струилось мягкими складками небесной красоты платье, дробились мириадами всполохов огоньки ожерелья. И отражались в зеркальных полах вместе с вереницей факелов вдоль стен. А потолка не было: свежий ветер колебал языки пламени и, дерзкие, они дразнили ночное небо ЗвеРры. Усыпанное бархатными подушками ложе манило к отдыху, резной письменный стол — к плодотворной работе.

Парил над столом портрет красивого рыжеватого мужчины, подававшего такие большие надежды… На портрете он все их оправдал и воплотил.

Лисий морок кончился, исчезло звёздное небо, навис низкий потолок подвала, растаял письменный стол, королевское ложе превратилось в груду склизкого тряпья на заплёванном полу. И горько плакала на кухонном табурете гордая королева, плакала по растаявшему, призрачному королевству, по ушедшему путем безумия любимому, по доживающему последние дни звериному городу.

— Идти пора… — мягко сказал Марк.

А что ещё здесь скажешь?

ЛУНА УБЫВАЕТ

День

Когда снова выбрались на поверхность, — холодный рассвет вставал над ЗвеРрой. Марк был рад, что ласки, пусть и подчиняющиеся Дисе, им не попались.

Он жутко хотел спать. Несколько часов в кресле около очага, даже в уютном доме полярной лисички, — этого было мало. Но тащить к звеРрикам голодного росомаху?

Марк, отчаянно зевая, смотрел на мохнатое осложнение, исправно держащееся у ноги, и не мог решить, что же делать и куда идти. Он было собрался проводить девушек до дома Илсы и вернуться обратно в логово, раз уж оно в стороне от лежбища ласок, посадить там звеРрюгу на входе, а самому выковырять из помойной кучи наиболее крупные кости и скорлупки, залечь в груду тряпья и забыться часов на пять.

То, что его звеРрюга был круче, чем звеРрюги чернобурки, Марк не сомневался. А раз так — обязан проводить слабых девиц до дома!

— Отпусти его до вечера, — посоветовала зарёванная Диса и в голосе её послышалось даже что-то вроде благодарности. — Он вернётся, он теперь твой. И иди отдыхать, куда хочешь. А то челюсть скоро вывихнешь.

— Иди спать. Придешь вечером. Да? — обратился Марк к звеРрюге.

Тот повернул на ходу голову — морда сменилась человеческим лицом, обрамленным шерстью a la франт пушкинской эпохи.

— Да. Куда придти?

Марк задумался.

— Сюда. К дыре, в которую лазили. Понял?

— Понял. Вечером. Сюда.

И звеРрюга растаял в предрассветном сумраке. Марк вздохнул с облегчением и спросил Дису:

— А ласки говорят?

— Друг друга они понимают и без слов. Но любят пугать горожан перед тем, как убить — и здесь слова им требуются.

Они выбрались на дорогу, которая вела из Оленьего Двора в город. Марк машинально прикидывал, где что находится. Получалось, что за спиной по левую руку были Волчьи Могильники, укрытые в скалистом берегу, по правую — мост через ЗвеРру-реку, выстроенный в низкой излучине.

— Росомаха, который напал на нас в Зубровом Замке, похоже, стремился меня грохнуть без лишних речей, — вспомнил Марк.

— В ту ночь всем звеРрюгам было не до красивых выступлений… — вступила в разговор Илса.

— Почему?

— Момент появление человека в ЗвеРре для них — как приступ голода, который невозможно утолить. А с горожанами они играют, сытые. Забавляются. Ты сейчас куда пойдешь?

— К Птеке.

— Тогда тебе вон по той улице, а нам сюда, — Илса остановилась на развилке. — Диса у меня сегодня побудет. Так ведь?

Чернобурка устало кивнула.

— Давай остатки бумаг, я их в архив занесу, — предложила Илса. — Чтобы ты от спасения ЗвеРры не отвлекался.

— Давай. То есть, на, — Марк не без облегчения избавился от узла, который они сделали, сложив остатки городского архива в старую рубашку Гиса. — И ещё, пока не забыл, милые барышни, у меня к вам просьба. Подыщите мне жильё, а? Какое-нибудь такое, отдельное. Чтобы не пугать честных горожан ручной звеРрюгой. Это возможно? — и он отчаянно зевнул.

— Мы постараемся, — зевнула в ответ полярная лисичка. — Вот же, всех зевотой заразил! Ну ладно, пока-пока!

Они разошлись по разным улицам.

Марк брёл и думал, что сегодняшняя ночь требует размышлений на свежую голову и подвалы под Двором Чудес куда интереснее, чем кажутся с первого взгляда. А то, что проделала чернобурка в подвале, вполне можно назвать магией — не об этом ли говорил глава зубров?

Когда он дошёл до дома Птеки, солнце встало за ЗвеРрой-рекой.

Заспанные звеРрики пустили Марка вовнутрь, привычно разбежались по укромным углам и хором сообщили ему из укрытий, что Птека как ушёл тогда с Марком, так и не возвращался, но если он, Марк, захочет жареных грибов, — грибы будут несмотря ни на что! И они, звеРрики, уже связали ему рюзг…, брюгз…, в общем, заплечный мешок с лямками. Полосатый, как он и просил!