— Ты ошибаешься, — прошептал Билли. — Она ненавидит меня всем нутром.

— Никто из моих знакомых не говорит «нутром», — ответил Харрис. — Ты любишь ее?

Билли застонал и хлопнул себя по лбу.

— Разумеется, я люблю ее! Ее любил бы целый мир, будь у него такая возможность. Но это ничего не меняет. Харрис, она заслуживает лучшего, чем я. У тебя ведь сейчас с собой в кармане денег больше, чем у меня в банке. Мой отец был пьяницей, и я даже не знаю, жив он или мертв. Я был близко знаком с самыми темными и страшными людьми, которых ты, к счастью, никогда не встречал. Черт побери, я изрешечен пулями! Хочешь услышать что-нибудь еще?

— Нет, этого достаточно, — спокойно ответил Харрис. Он поднялся, достал из кармана листок бумаги и бросил его на сервировочный столик. — Я записал здесь, как найти ее новый плавучий дом. И прежде чем я уйду, хочу кое-что уточнить. У Джулии и у меня достаточно денег, чтобы чувствовать себя в финансовой безопасности, и потому наследование денег не стало для нас тестом на порядочность. Джулия неповторима просто потому, что она Джулия. Случалось, я жалел о нашем богатстве потому, что мне хотелось быть уверенным, что тот, кто женится на Джулии, сделает это из любви к ней. Да, я поощрял Бью потому, что у его семьи гораздо больше денег, чем у нас, и я мог не беспокоиться о его мотивах… Но я не сноб, Лукас. В отличие от тебя. Ты отказываешься бороться за нее потому, что она богаче тебя. Какой идиотский взгляд. Если бы я весил более ста двадцати фунтов, я бы с удовольствием проучил тебя.

— Ты кое-что забываешь, — раздраженно ответил Билли. — Она не хочет снова встречаться со мной.

— Я считаю, любящая женщина способна на прощение, — ровным, спокойным голосом сказал Харрис, направился к выходу и, открывая входную дверь, напоследок добавил: — Теперь все зависит от тебя. Если у этой истории не будет счастливого конца, ты не сможешь винить меня, так же, как и своего отца, карьеру или счет в банке. На этот раз тебе некого будет винить, кроме самого себя.

Дверь закрылась тихо и аккуратно. В полном отчаянии Билли рухнул на диван и уронил голову на ладони. На душе у него было скверно. Джулия была права, когда обвинила его в том, что он считал их отношения временными.

На улице поднялся ветер, дергавший раздвижные двери балкона. Привлеченный шумом и силой надвигающегося шторма, Билли вышел на балкон, запрятав руки глубоко в карманы джинсов. Песчинки кололи его обнаженную грудь дождем крошечных жал, но он не замечал их. Проклятье, в прежние времена чувство одиночества было чуждо ему. Смешно признаться, но ведь он всегда находил успокоение, именно когда бывал один. А потом появилась Джулия, и Билли Лукас узнал, что значит нуждаться в ком-то. Тоска вдруг усилилась и стала нестерпимой — только теперь он наконец понял, что значит настоящее одиночество.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Оказывается, это вовсе не плохо — жить одной.

Последние три недели стали для Джулии величайшим открытием в жизни. Это было мирное, спокойное существование без вмешательства телохранителей, навязчивого брата и других условностей, которые совсем недавно присутствовали в ее жизни. Она полюбила свой новый дом, хотя он едва ли мог напоминать ей старый. Здесь не было ни подстриженных газонов, ни охранных стен между ней и океаном. Впервые в жизни она почувствовала себя частью остального мира. Ее лодка швартовалась в узком проходе среди пары ветхих рыбацких посудин. Это только ее дом, и больше ничей. Она твердила себе, что у нее есть все, что необходимо для счастья. Джулия теперь сомневалась, что когда-нибудь снова сумеет жить на суше. Ей нравилось, как каждую ночь маленький плавучий дом укачивал ее под мягкий шелест волн, она любила тихие звуки, наполняющие темноту, и веселое пробуждение на прохладном и свежем морском воздухе по утрам. Меньше чем в миле от дока располагался городок. Его название, Волшебная Гавань, ей нравилось. Она ходила туда почти каждый день, чтобы купить фруктов и овощей и с наслаждением прогуляться мимо спящих прибрежных поселков.

Она была постоянно занята. Джулия готовила для себя сама. Она купила первые в своей жизни ведро и швабру и научилась драить палубу, попутно загнав в свои нежные ладони уйму заноз. Когда ее мысли возвращались к Билли и становились болезненно невыносимыми, она принималась яростно тереть палубу. Ее пристанище вполне заслуживало звания «Плавдом образцового содержания».

Она носила только топы и шорты, не обременяя себя макияжем, волосы всегда убирала в длинный хвост. Лак на ее ногах давно стерся, ногти на руках обломались, и им срочно требовался маникюр, который она тоже не собиралась делать.

Харрис приезжал к ней дважды, и его посещения показались ей слишком уж частыми. Она все еще дулась на него, хотя давно перестала бояться, что он посягнет на ее независимость. Он больше не мог этого делать: она теперь казалась себе сильной и решительной.

Временами, особенно по ночам, Джулия ловила себя на том, что ищет прикосновения мужчины, его тепла рядом со своим телом. Только далеко не каждого мужчины. По иронии судьбы, она страдала из-за человека, который предал ее и обидел так, как не делал до него никто. Она твердила своему сердцу, что боль пройдет, должна пройти, но рана не заживала и кровоточила.

Дни перестали отличаться друг от друга. Однажды — это могло быть в пятницу, понедельник или четверг — она решила установить на корме старый мольберт и достать краски, оставшиеся от прежнего хозяина лодки. Раньше она никогда не пробовала рисовать, но был чудесный день, и она находилась в творческом расположении духа. Вместо блузы художника Джулия надела сомнительное желтое бикини, которое купила в Лагуне, но в котором Билли ее так ни разу и не видел. Волосы она скрутила в два маленьких пучка и закрепила над ушами. Покусывая кончик кисточки, она задумалась о теме будущей картины.

За этим занятием Билли и застал ее.

Она не заметила, как он прошел по причалу и забрался на палубу. Шелест волн, плескавшихся у бортов ее плавучего домика, заглушил звук его мягких шагов. Он долгое время стоял и наблюдал за ней, и биение его сердца замедлилось. Сердито насупившись, Джулия была полностью погружена в свое занятие. Пучки волос над ушами придавали ей вид двенадцатилетней девочки, а выбившиеся пряди развевались вокруг лица. В то же время довольно откровенный купальный костюм говорил о том, что ей уже не двенадцать лет. Проще говоря, вид ее загорелых округлостей, едва прикрытых двумя лоскутками ярко-желтой материи, чуть было не довел Билли до сердечного приступа.

Ему потребовалось несколько минут, прежде чем он смог вернуть себе дар речи.

— Можно мне поговорить с тобой? — Он страшно боялся, что она прогонит его.

Услышав его голос, женщина-ребенок в желтом бикини застыла, продолжая держать кисточку на весу. Потом очень медленно повернула голову, чтобы взглянуть на Билли.

— Что… что ты здесь делаешь?

Кисточка шевельнулась в ее задрожавшей руке, и Джулия вымазала краской подбородок и кончик носа.

— Я пришел убедиться, что твой брат прав.

Она нашла силы вернуться к своему занятию.

— Прав в чем? — с притворной небрежностью спросила она, макая кисть в краску.

— Он сказал мне, что, если женщина любит мужчину, она способна его простить.

Джулия вдруг заметила, что нарисовала огромное розовое облако. Она повернула свое кресло так, чтобы не видеть Билли. Девушка призвала все свои внутренние силы, пытаясь подавить панику, охватившую ее. Даже сейчас она мучилась и переживала из-за этого человека, который предал и обидел ее. Она беспрерывно твердила себе, что с ней все в порядке, но открытая рана на сердце продолжала болеть и кровоточить. Джулия крепко зажмурилась, довольная тем, что сидит к нему спиной.

— Харрис невинен, как и я когда-то. Он тоже, наверно, верит в счастливый конец.

— А я нет, — едва слышно проговорил Билли. — Я никогда не верил в счастливый конец.

— Оно и видно, — огрызнулась Джулия с горечью в голосе. — Ты и меня превратил в циника. — Она вдруг почувствовала, что не может вот так просто сидеть рядом с ним. Джулия перевернула холст обратной стороной, положила кисточку и поднялась, стыдливо прикрыв ладонями грудь. — Я замерзла. Пойду, оденусь.