Романов буквально за руку водил Александра по библиотекам. Нужную книгу английский шекспировед Алекс Вэлс нашел только в третьей парижской библиотеке. В первой ее просто не было, во второй она находилась на реставрации. Отсканированный электронный вариант книги никого, разумеется, не устроил. Его Александр уже успел досконально изучить в «своем» африканском кабинете. Теперь Олегу оставалось только недоумевать, что же хотел его подопечный увидеть в этой книге такого, чего нельзя было увидеть в ней же на экране ноутбука. По пути в Лондон он даже спросил Алекса об этом.
– Никогда не известно заранее, что ты увидишь в книге. Почему я должен смотреть в нее глазами оцифровщика? Книга – это вам не человеческая голова, в которой вы, психолингвисты, видите одно и то же. Книга – предмет очень личный. У читателя с ней должен быть тактильный контакт! Страницы нужно перелистывать пальцами, а не колесиком мыши или нажатием клавиш. С книгой нужно долго ждать встречи и с нетерпением ее открывать. С книгой можно поспорить, на нее можно рассердиться и закрыть ее. Наконец, можно просто провести по обложке рукой, почувствовать ее тепло… или холод. И именно поэтому е-book’и [37]никогда не заменят нам настоящих книг, пусть практически из туалетной, но все-таки бумаги. Пускай книги давно перестали быть произведениями искусства, но процесс чтения остался очень интимным, почти эротическим. Так что общаться с книгой тоже нужно лично.
– Ну и что она вам лично сказала? – съязвил Олег, обидевшись за психолингвиста.
– Кое-что, но я пока это не могу сформулировать. Главное, она подтвердила свою дату издания.
– Каким это образом?
– С помощью водяных знаков. Бумага с такими водяными знаками использовалась только в определенное время.
– И что это значит?
– Это значит, что абсолютно точно Шекспир мог эту книгу читать.
– Он говорил по-французски?
– И получше нас с вами, поверьте. Ну и читал, разумеется.
– И писал?
– И писал. В его хрониках попадаются целые страницы на французском языке.
– И что это нам дает?
– Твердое убеждение, что эта книга могла быть источником ключевого шифра подписи.
– Интересно получается: твердое убеждение в возможности. А какова вероятность такой возможности?
– Это совсем другой вопрос, ответ на который нам не так важен. Могли быть и другие источники, в частности в Италии, в Венеции. Съездим?
– Нет, про Италию разговора не было.
– Ладно, пока это и не важно. Важно, что мы нашли хотя бы одну книгу, из которой мог быть взят шифр. Париж совсем рядом, и Шекспир там был. Это известно точно. А мог и выписать из Парижа книгу.
– По DHL [38]или Почтой России?
– Скорее голубиной почтой. Почта России ему доставила бы эту книгу году к 2012-му, к самому концу света…
– Всё шутите?
– Вовсе нет. Мог и голубиной почтой, она была тогда распространена. И ему же нужна была всего одна страница.
– Отксерить, что ли, попросил?
– Сделать оттиск нужной страницы можно было легко. При соответствующих отношениях с печатником, конечно. А раз он книги свои публиковал, то такие отношения наверняка были.
– А откуда он знал точную страницу? Ведь оцифрованного варианта, как у вас, у него точно не было.
– Он знал, какой примерно шифр ему нужен. Описал его в письме, а адресат нашел искомый вариант в этой книге и отпечатал страничку тиражом один экземпляр. Или два экземпляра. Чтобы один из них не жалко было послать почтовым голубем.
– Из Парижа в Лондон голуби летали?
– А что, разве это очень далеко? Помните в «Трех мушкетерах»? Там и люди достаточно быстро справились. Верхом.
– Да, голуби, наверное, были попроворней.
26 февраля 1601
– Конечно, палач мог бы быть и попроворней. Графу Эссексу отрубили голову только с третьего удара. Первый удар пришелся по самой голове, второй по плечу…
– Господи, Уилл, откуда такие подробности? – Бербедж с ужасом на лице перекрестился.
– А ты сходи на городской рынок, всё и будешь знать. Еще говорят, что Эссекс назвал себя самым большим, самым подлым и самым неблагодарным предателем из всех, когда-либо живших на земле.
– Меньше знаешь – крепче спишь. Я, Уилл, хочу дожить до старости.
– А ты думаешь, я не хочу?
– Уилл, я вообще плохо понимаю, чего ты хочешь. Деньги у тебя есть, домов себе накупил, земли. Дети здоровы, жена, слава богу, тоже.
– Дик, ты же младше меня на четыре года, а возишься со мной как с ребенком уже шестнадцать лет. С чего это ты меня, как отец, полюбил?
– Уилл, что ты мелешь?
– А скажи мне, Дик, что это я последние четыре года у тебя почтовым голубем работаю? Как статист я тебя больше не устраиваю? Взамен на роль отца Гамлета? К чему всё это? Будь ты со мной хоть раз откровенным, Дик! Ну же! Я налью еще. Давай выпьем за нашу дружбу!
По неожиданной щедрости Уилла Бербедж понял: день, которого он так боялся, настал. Уильям Шакспер решил поговорить с ним по душам. Под виски. Ричард готовился к этому разговору последние несколько лет, но сейчас был готов к нему меньше всего. После всех этих событий Саутгемптон и Ратленд в Тауэре. Об Эссексе вообще лучше больше не вспоминать… Что же будет с театром?
– Уилл, ты только посмотри, что творится! Нам всем уже досталось из-за того спектакля.
– Скажи спасибо, Дик, что он прошел спокойно. Скажи спасибо.
– Да уж, Бог миловал. Да и актерам я перед спектаклем велел особого драматизма не разыгрывать, страсти не провоцировать.
– Что-то мне насчет страстей ты ничего не сказал, Дик. Я что же, не актер уже? – Уилл глотнул из стакана. – Или статист – не действующее лицо?
– Напротив, Уилл, такой статист, как ты, – главное действующее лицо любого спектакля. Ты молчишь, но понимаешь больше всех.
– Так на какую роль в театре ты взял меня? – Дик пропустил вопрос мимо ушей, но Шакспер не отступался. – Или ты не мог не взять? Не молчи, Дик, не молчи, а то я подумаю, что мы не настоящие друзья. Тебя заставили, да? Меня навязали театру? Кто, Дик? Мне нужно знать – кто? Или ты боишься?
– При чем здесь страх? Уилл, конечно, тебе оказали протекцию, когда ты приехал в Лондон. Но ты и сам знаешь об этом. К чему весь этот допрос? Мне известно не больше твоего. Почему через полтора десятка лет ты решил спросить? Я уже и забыл подробности. Ну попросили и попросили. Тебя же рабочим сцены взяли. Да и не я все решал, а отец, Царство ему небесное… Но теперь всё это не имеет значения. Мы компаньоны, Уилл. Ты такой, а я такой. И я всё равно люблю тебя.
– Дик, что это значит – всё равно? Скажи, Дик.
– Уилл, ты сам все знаешь. И не заставляй меня оправдываться.
– Мне не нужны твои оправдания, Дик. Я хочу, чтобы ты просто вспомнил.
– Что вспомнил, Уилл? Прошлое еще более туманно, чем будущее. Я актер, Уилл. Я живу настоящим. Мне некогда думать о прошлом и будущем, я должен произносить слова в настоящем. Слова, слова, слова…
– Да, Дик, я понял, чужие слова. Тебе есть что произносить. Но что будет со мной? Для меня слов не пишут. Это был единственный раз, когда я играл роль призрака. Они смеются надо мной, Дик. Тени позволили заговорить… С третьего удара…
Уильям Шакспер много выпил, но плакал он не от виски.
Март 2011
Джонатан Андерсен плакал не от виски. Плакал он от жалости к себе. У Андерсена было все. Все, что можно купить за деньги. За эти волшебные зеленые бумажки с портретами американских президентов. Но ему шел восемьдесят шестой год и рак не обошел его стороной. Поэтому у него был выбор: умереть от старости или от рака. Это было его главное достояние: возможность выбора. О медиаимперии, властелином которой был он, Джонатан Андерсен, сейчас не стоило и вспоминать. Ну империя и империя. Всё суета.
Думал Джонатан Андрсен о другом, как ему казалось, о вечном. Его дедушка в тридцатых годах прошлого века (ох, как странно было Джонатану считать свой двадцатый век прошлым!) основал Фонд подлинного Шекспира. Тогда модно было открывать благотворительные фонды. Их основатели и инвесторы получали налоговые льготы, а деньги фонда были хорошо оборачиваемым капиталом: дедушка знал, в какие ценные бумаги вкладываться, и не прогадал!