– Вон.

– Пожалуйста, – обратился я к неподвижной маске ее лица. – Только один вопрос, une question.

Она прошла к двери на лестницу л распахнула ее.

–  Non.

– Вы ведь тоже были там,ведь верно? – спросил я. – В академии? Вы ведь всегда, так или иначе, заботились о своем брате? – Мы уже стояли в коридоре. Денбери перевела мои слова, и женщина тут же уставилась на меня. В глазах ее я увидел страх.

– Вы были там, Мими, – сказал я. – Я вижу это по вашему лицу. Скажите ей правду, Денбери. Мы приехали сюда, за пять тысяч миль, потому что умирают люди и я не знаю почему.

Пока Денбери переводила, дверь за нами захлопнулась. В здании было тихо, как в склепе.

– Я думаю, мы истощили весь запас ее гостеприимства, – сказала она.

Мы медленно двинулись по коридору к лифту. Наш миниатюрный лифтер почему-то отсутствовал. На его сиденье лежал бумажный пакет. Из любопытства я заглянул в него и обнаружил внутри круассан и белую балетную туфлю. После нескольких неуверенных попыток запустить механизм столь почтенного устройства я все-таки благополучно спустил нас на первый этаж.

– Осторожно, не споткнитесь, – предупредил я Денбери. – Куда теперь?

– Вам нужно встретиться с местными копами, чтобы соблюсти условия гранта, верно?

– Шеф от этого будет счастлив. Бухгалтерия – тоже. Может, я нам чем-нибудь помогут.

Мы вышли на улицу. Денбери помахала рукой, и через несколько секунд перед нами остановилось такси.

Глава 38

Служба безопасности в полицейском участке удивила нас своей строгостью. Пока там тщательно изучали наши документы, нам было велено сидеть в коридоре на небольшой скамейке и не двигаться. Так мы и сделали. Я наблюдал за царившей здесь активной суетой, узнавая знакомые картины. Мой взгляд привлек мужчина с квадратной фигурой и волнистыми седыми волосами, который, прислонившись к колонне, внимательно рассматривал нас из-под нахмуренных бровей. Я отвел глаза, сомкнул пальцы на затылке и постарался расслабиться. После некоторой заминки толстый французский коп сказал Денбери, что названный ею контактный номер не отвечает и нам следует сказать au revoir.

Он повел нас к выходу, хотя Денбери по пути всячески пыталась ему что-то доказать. Когда уже казалось, что нас неминуемо выставят на улицу, – из скольких же мест нас могут вытолкать за один только день? – за спиной мы услышали чей-то суровый голос, после чего наш сопровождающий тут же исчез, не сказав ни слова.

Я обернулся и увидел мужчину, который изучал нас, стоя у колонны. Он жестом пригласил нас вернуться и провел в небольшой застекленный кабинет, заваленный бумагами. Он сел и кивнул нам в сторону двух стульев.

– Вы – gen,полицейский, – сообщил он, глядя на меня.

Я изобразил удивление.

– Откуда вы знаете?

– Я наблюдал за вами с момента, когда вы только вошли. Вы с интересом осмотрелись и довольно быстро расслабились. В полицейском участке могут расслабиться очень немногие: преступники со стажем и, разумеется, другие полицейские.

– А почему вы решили, что мы не преступники со стажем – например похитители драгоценностей или чего-нибудь в этом роде?

Он взял небольшую паузу, словно подбирая правильные английские слова.

– Перед этим я видел, как вы улыбались, это была естественная улыбка, с участием глаз и губ. Преступники не могут так улыбаться: их глаза никогда не реагируют синхронно со ртом. Улыбка выдает их в первую очередь. К тому же преступники обычно не путешествуют в такой очаровательной компании. – Он кивнул в сторону Денбери.

Оказалось, мы общаемся с заместителем инспектора Бернаром Латрелем, что и объяснило тот факт, что нас все-таки приняли в участке. Мы представились, и я, не откладывая, перешел к нашей главной задаче.

– У нас тут странная история, инспектор Латрель, и я бы хотел акцентировать ваше внимание на слове контрабанда.

Он удивленно поднял бровь.

– Ваша странная история связана с контрабандой, детектив Райдёр?

– Нет. Но теперь, когда мы уже практически поговорили о контрабанде, правительство оплатит мою командировку.

Объяснения условий оплаты моего пребывания здесь были прерваны сочным смехом Латреля. Как полицейский, он сталкивался с таким и раньше: бюрократия не знает границ. Я сменил тему и коротко рассказал о Марсдене Гекскампе.

– Искусство финального момента? – переспросил он задумчиво, явно впечатленный этой историей.

– Именно так, – ответил я.

Мой рассказ занял не более десяти минут, но Латрель успел исписать несколько страниц.

– Я подниму документы по всем преступлениям, похожим на ваши, – пообещал он. – Есть ли у вас еще какие-либо вопросы, прежде чем вы уйдете?

Подчиняясь внезапному порыву, я дал ему копию рисунка с Эйфелевой башней на заднем плане. Внимательно изучая его, он периодически сравнивал мое лицо с нарисованным изображением.

– Ну и что?

– С какого места можно было сделать такой рисунок? – спросил я.

Он взглянул на меня с иронией.

– А вы сами не припоминаете?

– Для меня это уж точно своего рода загадка.

Он грустно оглядел заваленный бумагами и папками кабинет.

– У вас ведь там тоже полно бумажной работы? В вашем полицейском участке в Мобиле?

Я выразительно поднял ладонь на метр от пола.

– Как вы заметили, есть она и у меня, – сказал он. – А сейчас вы даете мне прекрасный повод ненадолго сбежать отсюда.

Мы последовали за ним к большому черному «рено», припаркованному рядом с пожарным гидрантом. Я жестом предложил Денбери сесть впереди, а сам устроился сзади. Пока мы несколько минут ехали по парижским улицам, я делал вид, что не слишком интересуюсь тем, что проплывает за окном автомобиля: просто еще один день в Светлом Городе.В отличие от меня Денбери на все указывала пальцем, сыпала вопросами сразу на двух языках, что определенно импонировало Латрелю.

У меня же был всего один вопрос не стоит ли месье Латрелю включить сирену для более быстрого продвижения по городу? Он откликнулся на мою просьбу, и я услышал почти родное, с легким французским акцентом – уау-уау-уау.

Через десять минут Латрель остановился на улице с узким бульваром посредине. Он показал на группу прямоугольных кирпичных зданий с серой облицовкой вокруг окон. Эти строения объединял небольшой внутренний двор, который был в полном распоряжении студентов. Они сидели, лежали на скамейках или просто на зеленой лужайке. Одни увлеченно о чем-то спорили, другие делали какие-то зарисовки в своих блокнотах, кто-то бренчал на гитаре, кто-то беззаботно спал на траве под сенью тенистых деревьев.

– Бывшая l'Académie d'Art Graphique, – сказал Латрель, – теперь это l'Ecole d'Art et de Conception, Школа живописи и дизайна. Париж постоянно меняется, но это место не изменится никогда.

Миновав учебные корпуса, мы поднялись на холм со смотровой площадкой, откуда открывался вид на город Здесь, в окружении старых и величественных деревьев, похожих на какую-то разновидность дуба, располагалось с десяток тяжелых скамеек и непременная бронзовая статуя. Желтые цветы под деревьями, жужжание насекомых и щебет птиц навевали ощущение покоя и умиротворения.

Латрель подвел нас к небольшому полукруглому бордюру из кирпича, увенчанному железной оградой. Чуть ниже по склону, метрах в шести от нас, стояло развесистое дерево. Вдалеке, над крышами домов и в просвете между ними виднелась Эйфелева башня. Латрель попросил меня стать вполуоборот к ней и опереться на ограду.

– Вот здесь вы и стояли, – сказал пожилой инспектор, постучав пальцем по снимку. – Теперь припоминаете?

– Я здесь никогда не был. Есть подтверждения, согласно которым этот рисунок мог быть сделан тридцать пять лет назад.

– Кто-то из родственников? – спросил он, переводя взгляд с меня на рисунок и обратно.

– Никто из моей семьи никогда не был во Франции. Он снова посмотрел на рисунок и, вскинув свою повидавшую виды бровь, заметил: