Вокруг арены, крича и жестикулируя, толпилось множество людей. Шум был почти оглушительным, сюда еще примешивалась одурманивающая вонь от диких животных, пота и мочи. Масса, все без исключения мужчины, состояла из грубых толстых крестьян, а также черни и сомнительного люда.

– Добро пожаловать в Дом травли, – сказал Симонис, указывая мне на сцену, находившуюся в центре амфитеатра. Популеску тем временем опрашивал соседей. Мы приблизились к сцене. Группа огромных ребят с манерами драчунов прошла мимо нас и с грубой сердечностью приветствовала Драгомира.

В просвете между людьми я наконец увидел сцену, которая притягивала столь пристальное внимание. На арене жестоко расправлялись друг с другом, нанося удары клювами, два крупных петуха, подзадориваемые дикими криками зрителей, стократно усиленными эхом большой пустой комнаты. Как раз в этот миг петух, что был крупнее, крепко схватил второго за шею когтем, прижал его голову к полу и безжалостно принялся колотить клювом. Толпа аплодировала и подзадоривала животных жестами: одного – убивать, второго – умирать.

– Ну, Симонис, – вспомнил я о своем вопросе, – так что означает «зрители или хозяева»?

– Зрители – это те, кто приходит сюда с целью заключить пари, – сказал Симонис, в то время как я озадаченно наблюдал за жестоким представлением. – А хозяева – это владельцы животных, на которых делаются ставки.

К нам приблизился Популеску.

– Ничего не поделаешь, я не пойму, здесь ли этот парень. Нужно искать его. Его очень легко узнать, потому что у него только один глаз, второй закрыт повязкой. Ему тринадцать лет, он худой как зубочистка и ростом примерно с меня.

Когда Популеску снова удалился, приветствуя знакомых направо и налево, я спросил Симониса:

– Чем Популеску здесь занимается?

– Наскребает немного грошей, обманывая простаков с помощью мошеннических пари. Дом травли был открыт несколько лет назад двумя голландскими купцами и с тех пор пользуется невероятным успехом. Бои животных очень популярны в Вене на протяжении вот уже более ста лет, и есть много людей, которые благодаря ставкам ухитряются держаться на плаву. Мальчик, которого мы ищем, наверняка один из мошенников, вертящихся в местах, подобных этому, хотя Популеску и не говорит этого открыто. А теперь мы разделимся. Кто первым увидит маленького одноглазого, подаст другим знак.

Оставшись один, я огляделся. Вокруг во множестве клеток держали различных животных: не только петухов, но и собак, быков, волов, волков, кабанов и гиен, превращавших это место своим заунывным воем в истинный круг ада. Из расположенных в форме лучей клеток каждое животное могло попасть прямо на место схватки. Было такое ощущение, словно какой-то злой волшебник превратил Ноев ковчег в дорогу смерти. Не обращая внимания на вонь, крик, кровь и стоны, жизнерадостный торговец продавал на входе хлеб, сосиски и дешевое вино из Швехата.

Тем временем крупный петух победил соперника, которого вынесли с арены полумертвым. Владелец победителя поднял своего любимца вверх и наслаждался ликованием публики. Я увидел, как из руки в руку переходят золотые и серебряные монеты, а глаза победителя блестят от радости, глаза проигравшего – от ярости.

И тут сквозь шум спорщиков я услышал крик:

– Вот он!

Я поднял взгляд: Популеску показывал мне на фигуру, быстро двигавшуюся через лес ног, рук и грубых лиц. Теперь и я увидел его: бледное изможденное лицо, правый глаз перевязан. Я попытался поймать его, однако мальчик воспользовался тем, что передо мной стоит препятствие в виде группы людей, чтобы увернуться и рвануть к выходу. Все втроем мы бросились за ним, едва не раздирая окружающих, и вскоре оказались на улице. Однако темнота тут же поглотила мальчишку. Массивный Гельмут только и увидел, как его фигурка исчезла.

– Проклятье, – прошипел Популеску. Дыхание наше образовывало облачка в ночном морозном воздухе.

– Что теперь?

– Киприан живет далеко отсюда, в предместьях Вены, – ответил он. – До восхода солнца он домой не попадет. Вероятнее всего, он ищет место, где может спрятаться. Я знаю, что он часто проводит время в заведении неподалеку, там он подрабатывает сутенером. Но он не подозревает, что я знаю об этом, мне сказала одна из его девок. Младшекурсник, проклятье, чего ты еще ждешь? Немедленно двигай свою телегу!

Это заведение выглядело совершенно иначе. Мы находились на благородном Новом рынке. Посреди площади в полутьме виднелся монумент в честь Иосифа I, победителя Ландау. Свет из окон второго и третьего этажей большого роскошного бального зала падал на улицу. Рядом со входом на стене дома был нарисован турок в тюрбане высотой в человеческий рост, в одной руке державший чашку ароматного кофе, а другой приглашая войти – кофейни были очень популярны в Вене. На улице стояли элегантные экипажи, владельцы которых, аристократы или высшие чиновники, как раз развлекались в заведении за очень большие деньги.

– Это «Мельгрубе», самое приличное место для ночных развлечений, – сказал Популеску. – Здесь самые лучшие столы для бильярда, самые прожженные картежники, самая лучшая музыка и самые лучшие проститутки города. В это время здесь еще пьют и танцуют, несмотря на запрет. Чем лучше идут дела заведения, тем больше нарушений законов терпят: у них ведь больше денег, чтобы подкупить судей.

С верхнего этажа доносились звуки оркестра, который заглушали смех и шум танцующих. Как раз закончилось какое-то произведение с тактом в три четверти, после чего последовал шквал аплодисментов.

– Вы слышали? – проворчал Популеску. – Вот уже некоторое время людям не достаточно танцевать лендлер или лангаус. Все чаще они требуют этот странный танец, о котором никто точно не может сказать, откуда он взялся, вальс или как-то так. При этом врачи говорят, что он слишком быстрый и безнравственный, может привести к перегреву и болезни и даже к ранней смерти. Готов спорить, что через пару лет о нем никто и не вспомнит.

Популеску отправился на поиски Киприана и на этот pal вернулся с ликующим выражением лица.

– Я нашел его. Его берегут для нас.

Через небольшую дверь, выходившую на улицу, он повел нас по крошечной лестнице вниз, в подвал заведения. Маленькая комната, полная бочонков с вином и пивом, освещалась слабым светом. Здесь мы обнаружили одноглазого мальчишку сидящим за столом. Его охранял мужчина с большим животом с тупыми, наполовину закрытыми глазами. Этот парень был еще сильнее, чем Гельмут, охранявший вход в Дом травли. Его руки были толщиной с мои лодыжки.

– Он помогает мне выбивать платежи из клиентов, – пояснил Популеску и с заговорщической улыбкой указал на находившегося в комнате мужчину, наливая себе в кружку пива из одного из бочонков.

Киприан казался скорее разъяренным, чем испуганным и смотрел на нас, словно пойманный в клетку зверь. Он тут же обрушил на Популеску шквал ругани, на которую тот живо ответил ему на том же языке.

– Он заявляет, что не хочет говорить и ничего не помнит, – пояснил Популеску и выпил пива. – Сначала он пообещал помочь мне. Теперь вдруг говорит, что эти вещи священны для турок и нельзя задавать слишком много вопросов, иначе Бог может разозлиться и наказать. Но я дал ему понять, что нужно держать свои обещания. Иначе придется вмешаться Клаусу, – и он указал на берсерка за спиной Киприана.

– По отношению к своим собственным соотечественникам, – прошептал мне на ухо Симонис, – эти люди из полу-Азии особенно жестоки.

Киприан в знак презрения сплюнул на пол. Популеску подал знак Клаусу, после чего великан отвесил Киприану такой удар по левой щеке, что мальчик зашатался на стуле.

– Иди к черту! – крикнул он по-немецки.

– Не волнуйся, Драгомир, сохраняй спокойствие, – пробормотал Популеску себе под нос. – Клаус, еще раз! – приказал он затем.

Теперь последовали три оплеухи тыльной стороной ладони. От первой жертва снова содрогнулась, вторая вывела мальчишку из равновесия, а от третьей он упал со стула. Клаус бил просто, но действенно. Киприан не сдавался.