39

Солнце встало, кладбище практически безлюдно. Длинные стебельки травы, там, где газонокосилка их упустила, поближе к каменным плитам, склоняются под теплым ветром. Вместо того чтобы идти в церковь, она приходит на кладбище, чувствуя, что это самое близкое место к Богу.

Вчера, вместо того, чтобы получить ответ на свои вопросы, Салли еще больше запуталась в лабиринте своих сомнений. Нет, скорее в лабиринте вымышленного мира Джо. Насколько далеко он зашел в своем вранье? Мог ли он сам себя покалечить?

Салли думает о каплях крови на ступеньках лестницы, ведущей в его квартиру. Если Джо и изувечил себя сам, то он сделал это вне дома. Это было бы странно.

Так же странно, как видеть Джо за рулем?

Она знает, что ей придется поговорить с ним начистоту. Она собиралась сегодня на работу, но испугалась. Ей не хотелось терять Джо. Хотя, наверное, это уже случилось. Может, его мать еще не рассказала ему о ее визите, но скоро расскажет.

Она проводит тыльной стороной ладони по лицу, размазывая слезы по щекам. Она не хочет подвести Джо.

Так же, как ты подвела своего брата?

Слезы начинают течь сильнее. Никто не винит ее за то, что случилось с Мартином, по крайней мере, так ей говорят, но она знает, что это неправда. Родители точно винят. Что до Мартина и Бога, ну, когда-нибудь она это узнает. Салли вытаскивает из кармана платок и вытирает лицо. Через несколько минут она уже в машине, едет к Джо домой.

Она опускает окно, и встречный ветер высушивает ее слезы. Начинает холодать. Густые тучи, обещающие дождь, почти скрыли солнце. Иногда по дороге домой, возвращаясь с кладбища, она не может остановить поток слез.

Салли паркует машину там же, где в прошлый раз. Берет с заднего сиденья аптечку. Сначала она поможет Джо тем, что снимет швы, а затем тем, что поговорит с ним начистоту.

Когда она поднимается на верхний этаж, по дороге ей никто не попадается. Маленькие пятна крови все еще видны на ступенях. Некоторые стерлись до размеров часового циферблата на наручных часах. Она стучит, но никто не открывает. В конце коридора появляется кот и идет к ней. Он слегка прихрамывает. Салли садится на корточки и начинает гладить его.

— Здравствуй, малыш… ты моя прелесть….

Кот мяукает, будто в ответ, и начинает урчать. Она снова стучится в дверь, все еще сидя на корточках рядом с котом. Джо не отвечает. Неужели он снова без сознания? Или на него опять напали? Она стучит громче. Похоже, его нет дома, но что, если он там? Что, если он лежит в кровати, истекая кровью, и второе яичко у него тоже вырвано?

Она открывает аптечку, где лежит копия ключей от квартиры Джо, с того самого дня, как она ее сделала, и вставляет ключ в замок.

— Джо?

Джо не отвечает, потому что его нет дома. Салли закрывает за собой дверь. Кот садится на столик рядом с аквариумом. Аквариум пуст. Может, Джо их не кормил? Он купил кота, чтобы заменить их? Его одежда снова разбросана по полу, хотя на этот раз на ней нет крови. Стопка резиновых перчаток, которую она сложила, стала меньше. В раковине посуда, на столе оставлена еда. Кровать не застелена и, скорее всего, не застилалась с тех пор, как она тут побывала в последний раз. Разве Мартин бы так жил?

Салли обходит квартиру. То, что она здесь находится — неправильно, но что бы сейчас ни происходило с Джо, это еще более неправильно.

Что бы ни происходило с Джо?

Она просматривает папки, которые он принес домой из полицейского участка — к ним прибавилось несколько новых. Фотографии ужасны, и она не может смотреть на них дольше нескольких секунд. Кладет их на место. Зачем Джо держит это здесь?

Возможно, более интересный вопрос — что бы он сказал, если бы вернулся домой и нашел бы ее здесь, роющейся в его вещах? Да, лучше уйти. Она хочет забрать кота, который прячется под кроватью.

— Давай, малыш, давай, тебе нельзя там оставаться.

Но кот считает иначе. Когда она встает на четвереньки и заглядывает под кровать, кот сидит ровно посередине. Рядом с ним маленький обрывок бумажки. Салли с любопытством протягивает руку и берет его.

Это билетик с парковки. Судя по напечатанным на нем времени и дате, ему несколько месяцев. Оставлять билетик у себя нет никакого смысла, потому что он отдается на выезде из здания гаража, чтобы человек в кабинке знал, сколько денег ты должен ему заплатить. Она вновь залезает под кровать и кладет билетик обратно на пол.

Щелкает пальцами, и секунду спустя кот уже урчит у нее на руках. Она выносит его в коридор, ставит на пол и выходит на улицу.

40

Пытаюсь влезть в шкуру Кэлхауна. У него есть шанс не только поймать Потрошителя Крайстчерча, но и покончить с единственным человеком, который знает о его тайных пристрастиях. Я уверен, что он также взвешивает тот факт, что приписать себе честь этой поимки он не сможет. Он хочет быть героем, но знает, что если возьмет меня живьем, я заговорю. Значит, ему надо поймать меня так, чтобы у него имелось веское основание, почему ему пришлось меня убить. Это будет сложно. Сложно объяснить.

Самое простое — убить меня и спрятать тело. Вся его слава будет потеряна, и первое дело, которое было заведено в связи с моей первой жертвой, так и останется нераскрытым. Ничего больше к нему не прибавится, но и закрыть его не удастся никогда. И не будет никакой славы. Потрошитель Крайстчерча просто исчезнет. И пока все занимаются расследованием, он, быть может, где-то далеко играет в гольф.

Я надеваю куртку, поправляю перчатки и выхожу из комнаты. Держу руки в карманах, но эта мера оказывается излишней, так как я никого не встречаю. Поднимаюсь на верхний этаж и направляюсь к номеру Кэлхауна. Номер его комнаты был указан в личном деле. Проблема в том, что попасть я туда могу только с помощью карточки-ключа.

Захожу в лифт. Когда двери уже закрывались, из ближайшей двери вышла уборщица, прямо как будто сама судьба подгадала. Я нажимаю на кнопку, открывающую двери, и выхожу обратно в коридор. Когда наши пути пересекаются, уборщица мне улыбается. Ей около пятидесяти, и у нее измученный вид матери шестерых детей, которой приходится убираться за сотнями взрослых людей по сорок часов в неделю. Ее темные волосы явно крашеные, и выглядит она такой худой, что, если бы я приподнял ее и швырнул в стену, она рассыпалась бы на тысячи кусочков. Я улыбаюсь и киваю в ответ, а потом разворачиваюсь и смотрю, как она останавливается, пройдя мимо нескольких дверей.

Жду, пока она зайдет внутрь, оглядываюсь, чтобы убедиться, что мы одни, захожу за ней, зная, что мне нужно как-то убедить ее отдать мне ключ.

Вытягиваю руку над ее плечом еще до того, как она вообще понимает, что я здесь, и плотно перехватываю ей горло, второй рукой поддерживая ей затылок. Слегка сдавливаю обе руки, чтобы замедлить ее дыхание. Конечно же, она начинает сопротивляться, но быстро прекращает, когда я отмечаю, что это не в ее интересах. Она тут же перестает бороться, и мне кажется, что она через это уже проходила. Может, именно поэтому у нее шестеро детей.

Я ничего не хочу с ней делать. По крайней мере, в сексуальном смысле, потому что она мне в матери годится. Вот простая женщина, просто делает тут свою работу, свою низкооплачиваемую, унизительную работу, как и моя собственная, и вдруг эта работа может стоить ей жизни. Что ж, я дам ей шанс зацепиться за эту жизнь. Пока.

Говорю ей, чтобы она заткнулась, или она умрет. Потом говорю, чтобы она смотрела прямо, что, если обернется и попытается меня увидеть, она умрет. По моему голосу она понимает, что я не блефую.

Прошу у нее ключи. Она подносит руку к поясу, отстегивает их и протягивает мне. Она знает, что за них не стоит умирать. Она думает, что теперь я могу украсть все полотенца и все бесплатное мыло из любого номера. Не убирая руки с ее горла, я запихиваю ключи в карман, толкаю ее вперед и кидаю на кровать. Когда я растягиваю ее на кровати, она даже не жалуется, даже не плачет. Быстро учится. Тогда я снова угрожаю убить ее мужа и детей.