— У тебя тут где-нибудь пепельница имеется?

— Прямо у тебя под ногами.

Она скидывает пепел на ковер. Горничная уберет.

— Я все думаю, что когда-нибудь я перестану этим заниматься, — говорит она, глядя на сигарету, но готов поспорить, думает она о сексе.

— Это тебя убьет, — говорю я.

— Сегодня убить может все, что угодно.

О, как она права.

— Так ты думаешь, он был копом? — спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

— Вел себя как коп.

— Как он себя вел?

— Ну, знаешь. Настороженно. Все оглядывался, проверял, не следит ли кто. Негибкий. И точно знал, что делает. Решительный такой.

— И из этого ты сделала вывод, что он коп?

— Я это чувствую. Когда он подкатил, я сначала не захотела с ним ехать. Думала, он меня арестует. Иногда ты просто точно знаешь, что на тебя смотрит и разговаривает с тобой полицейский.

— А ты спросила его, полицейский ли он?

— Да зачем? Он бы все равно соврал. Только когда он объяснил мне, чего хочет, я поняла, что он серьезно, что это не облава.

— Он заплатил тебе до или после?

— До. Протянул мне два косаря еще до того, как я в машину села. Никакой коп под прикрытием так бы не сделал.

Тут она права. В полиции таких денег не водится.

— Что он еще тебе сказал?

— Сначала ничего. Мы сразу поехали в «Эверблю». Мне было немного страшно. Он мне сказал, чего хочет, но пока мы ехали, я начала беспокоиться, не захочет ли он что-нибудь сверх того. Мы же ехали в мотель, рядом не оказалось бы никого, кого я знала и кто смог бы помочь, если что.

— И тем не менее ты с ним поехала.

— Конечно, поехала. Я подумала, что в мотеле все равно безопаснее, чем в кустах, и еще подумала, что так лучше, чем сказать ему, что я передумала. Не все это любят.

— А куда вы обычно ездите, если не в мотель?

— Да недалеко от того места, где ты меня подобрал. Обычно я их удовлетворяю в ближайшем переулке.

Если судить по тому, что она мне пару минут назад рассказала о предпочтениях Кэлхауна, ближайшего переулка им было бы явно недостаточно. Я вообще удивляюсь, как им подошла комната в мотеле, учитывая тот шум, который они должны были производить. С другой стороны, никто бы на этот шум жаловаться не стал, потому что в ближайших двадцати комнатах люди занимались тем же самым. Быть может, Кэлхаун даже снял две прилегающие комнаты, чтобы убедиться, что не слишком много людей слышат, как он проводит время.

Я вытаскиваю из кармана куртки фотографию.

— Ты уверена, что это тот же человек, что и на фотографии? — говорю я, не показывая ей изображения.

— Абсолютно.

— Как он выглядел? — спрашиваю я. Держу фотографию лицевой стороной к себе. Просто пытаюсь проверить ее память, хоть она и видела изображение полчаса назад.

— Так и выглядел, — говорит она, кивая на фотографию.

— Опиши его.

— В смысле?

— Опиши его. Скажи, как он выглядел.

— Ну, на нем была белая футболка. Светло-коричневая спортивная куртка. Черные брюки.

— Да не то, как он был одет, сука…

— Эй.

— Опиши, как он выглядел.

— Не называй меня сукой.

— Да ответь ты на гребаный вопрос.

— Да пошел ты.

Откуда это вдруг? С чего такая агрессия?

Открываю портфель. Вынимаю нож.

— Эй, что ты делаешь?

— Слушай очень внимательно, сука, потому что у меня нет времени тут с тобой дурачиться. Если ты мне не расскажешь того, что я хочу знать, я начну отрезать от тебя маленькие кусочки. К концу этой ночи никто и цента не заплатит, чтобы тебя трахнуть. И единственным способом подцепить клиента для тебя будет — это надеть бумажный пакет на голову.

Изучаю ее лицо, ожидая реакцию. Вообще-то она должна была выглядеть удивленной, верно? Может, потрясенной. Может, испуганной. Вместо этого она начинает зевать. Закончив, снова засовывает сигарету в рот и делает еще одну глубокую затяжку, как будто ей вообще все равно. Бекки явно угрожали раньше.

— Думаешь, ты меня этим напугаешь?

Да. Да, я думаю, что напугаю ее. Так ей и говорю.

— И тебе это нравится? — спрашивает она.

— В смысле?

— Пугать людей?

— Это моя работа.

— А.

Держу нож так, чтобы лезвие было направлено на нее. Впервые начинаю сомневаться, дойдет ли дело до того, чтобы им воспользоваться. В ней есть что-то, что начинает мне нравиться. Нет, не то чтобы я смягчился, и уж предложения я ей точно делать не буду, но я начинаю раздумывать, есть ли необходимость ее кромсать.

Я не совсем уверен в том, что делать дальше, а ей, судя по всему, только этого и надо.

— Так что ты будешь делать с этой информацией? — спрашивает она.

— А тебе какое дело?

— Мне казалось, что человек в твоем положении мог бы быть чуть более дружелюбным.

Человек в моем положении. Каком положении? Нож-то у меня. И она никуда не пойдет, пока я ей не разрешу. Она просто не понимает, что угрожаю я ей не впустую, в отличие от других неудачников, с которыми она трахалась.

Раздумываю, не стоит ли извиниться, но нет никакого желания.

— Я думаю, что он кое-кого убил, — признаюсь я.

— Господи, ты уверен?

— Почти уверен.

— Ты думаешь, он убил Лизу Хустон?

— Кого?

— Лизу Хустон.

— Проститутку, которую убили что-то около недели назад?

— Ага.

— Да, я так думаю.

— Ты хочешь сказать, что ее убил коп?

Конечно. Почему бы и нет? Она все равно ничего не сможет сделать с этой информацией.

— Похоже на то.

— Невероятно.

— Ты ее знала?

— Мы все друг друга знаем, сладенький.

— Она тебе нравилась?

— Я ее не переносила. Ну, это не значит, что я желала ей смерти, но раз уж она умерла, меня это вполне устраивает.

— Больше чем ее, во всяком случае.

— Угу. Наверное, ты прав.

Я действительно прав. Только мне и проводить такие параллели.

— Так что ты еще можешь о нем рассказать?

Она дает мне подробное описание. До мельчайших деталей. Во второй раз показываю ей фотографию. Она подтверждает, что да, это действительно он. Итак, всего за час я сократил свой список подозреваемых до одного человека. Детектив Роберт Кэлхаун. Отец погибшего мальчика. Муж разочарованной жены. Человек с извращенными наклонностями.

Мы разговариваем еще некоторое время. Я убираю нож обратно в портфель и закрываю его. Когда нож исчезает, она не выказывает никакого облегчения. Как будто ей действительно было все равно. Бекки просто сидит, потягивает сигарету и разговаривает. И думает о своих деньгах. Я представляю себе свои два косаря, лежащие у нее в сумочке. Не хочу, чтобы они у нее оставались. Бросаю взгляд на часы.

— Опаздываешь куда-то, сладенький?

Я смотрю на нее.

— Ага.

У меня еще масса дел запланирована на эту ночь, в числе прочего надо забрать кота.

— Так что теперь?

Пожимаю плечами. Если я не верну свои деньги, надо хотя бы сделать так, чтобы они не были потрачены зря.

— Может, ты чего-нибудь хочешь? — спрашивает она.

Я киваю. Определенные желания у меня имеются. И жизнь моя полна вещей, которые я хотел бы сделать.

— Да? И что? — спрашиваю она.

— Ну, я думаю, мы могли бы воспользоваться спальней по назначению.

Но мне не хочется пользоваться этой девчонкой, и уж тем более — спальней. Часы-клоун с большими тикающими глазами смотрят на нее, потом на меня, потом снова на нее. Все, что мне сейчас хочется — это добраться до дома и завалиться спать. Я зеваю. Тру кулаками слезящиеся глаза.

— Хотя, быть может, в следующий раз.

— Уверен?

— Абсолютно.

Встаю и беру свой портфель.

— Как хочешь, сладенький. Если захочешь как-нибудь повторить, я всегда к твоим услугам.

Выключаю свет и запираю за собой входную дверь. Моросящий дождь прекратился, дует только прохладный ветер. Наверное, самый холодный за весь этот год. Люди забились в дома, завернувшись в простыни и одеяла. Им снится, что за ними охотятся такие люди, как я. В лужах отражаются уличные фонари, листья, заборы и моя машина на этот вечер.