— Чистая победа! — и бросил ракетку на скамью.
— Хорош врать, Федден! — откликнулся Бэджер. — Рэйч, у нас в третьем сете было 6:4.
— Ну уж и заставил я его побегать! — восторженно крутя головой, проговорил Джеральд.
— Не сомневаюсь, побегали вы оба, — суховато заметила Рэйчел.
Ни тот, ни другой игрок не готовы были на этом примириться.
— Ладно уж, — пропыхтел Бэджер, — не будем уточнять, что два очка из этих четырех были спорные…
Говоря это, он подлетел к столу, машинально взял в руки, повертел и бросил ложечку, затем — давилку для чеснока. Ник слушал, вежливо улыбаясь, хотя Бэджер был ему, скорее, неприятен — и развязным, «хозяйским» поведением в доме Федденов, и тем, что умел разжечь в Джеральде азарт, на что сам Ник не был способен, и потому, казалось, оспаривал у него привязанность Джеральда. Наконец Бэджер его заметил.
— А, привет, Ник! — проговорил он своим обычным тоном — так, что не поймешь, в самом ли деле он рад тебя видеть или над тобой издевается.
— Здравствуйте, Бэджер, — отвечал Ник, с тайной гордостью от того, что именует малознакомого человека старинным прозвищем, принятым в семье, а не скучным именем Дерек. Бэджером — «барсуком» — Брогана прозвали за изжелта-седую прядь в темных волосах.
Бэджер, в свою очередь, не скрывал, что заинтригован присутствием Ника в доме Федденов и старается разузнать о нем побольше. Этот человек вечно рыскал в поисках сплетен, задавал наводящие вопросы, перетирал старые истории и ястребом кидался туда, где замечал хоть намек на новый скандал. Вот и сейчас он с любопытством поинтересовался:
— Ну-с, Ник, как дела? Как прошел день?
— Все как обычно, — ответил Ник. — Ну, знаете, утро в библиотеке, как всегда, два часа ждал, пока выдадут книги. После обеда — занятия по библиографии, «Описание вариантов текста».
На самом деле библиографию он сегодня прогулял, а вместо этого поехал в Хэмпстед-Хит и два часа занимался любовью с Лео. Но Бэджеру об этом знать не стоило.
— Выпьешь лимонной, Бэдж? — поинтересовался Джеральд.
— Спасибо, Грохотун, — откликнулся Барсук.
Еще одно студенческое прозвище. Ник с ним так и не освоился, но Джеральду хватало такта не настаивать. Двое мужчин в пропотевших теннисках стоя пили из высоких бокалов лимонно-ячменную воду, переводили дух, широко и устало улыбались друг другу. У Джеральда еще не сошел загар, ноги его были шоколадно-коричневыми, и тугие шорты от Фреда Перри тесно обтягивали мускулистые ягодицы. Ник, смутившись, перевел взгляд на Бэджера: тот был тощим, совершенно неспортивным на вид, и его аэртексовская тенниска промокла насквозь и вытянулась спереди — похоже, он вытирал ее краем потное лицо. На ногах у него были старые скрипучие парусиновые туфли, а у Джеральда — новенькие кроссовки на толстой подошве, в которых походка делалась подпрыгивающей, и казалось, что он вот-вот оторвется от земли и полетит.
Из буфетной вылетела запыхавшаяся Елена, в руках — ободранная, покрытая запекшейся кровью и облепленная мукой оленья нога на блюде. Каждый сентябрь из Хоксвуда Федденам присылали оленя: для Елены эта традиция была сущим мучением, а для Джеральда — праздником. Он ухитрялся растянуть оленя на несколько ужинов. Елена грохнула тяжелое блюдо на стол, и в этот самый миг, демонстративно прикрывая руками, словно шорами, глаза, на кухне появилась Кэтрин.
— М-м, котенок, ты только посмотри! — воззвал Бэджер.
— Какое счастье, что я не увижу, как ты это ешь! — отозвалась Кэтрин; она, впрочем, все-таки бросила на растерзанного оленя быстрый неприязненный взгляд.
— Куда-то собралась, киска? — мгновенно помрачнев, поинтересовался Джеральд.
— Дорогая, разве ты с нами не посидишь? — поддержала его Рэйчел.
— Может быть, если найдется время, — откликнулась Кэтрин. — А кто будет? Одни члены парламента?
— Нет, — ответил Джеральд. — Твоя бабушка — не член парламента.
— И слава богу, — с чувством заключила Кэтрин.
— Морден Липскомб тоже не из парламента.
— Членов парламента будет только двое, — уточнила Рэйчел.
Осталось неясным, мало это для нее или вполне достаточно.
— Вот именно, Тиммс и Грум! — объявил Джеральд с таким энтузиазмом, словно веселее компании и вообразить было невозможно.
— Грум — это тот, что никогда не здоровается?
— Не говори глупостей, — строго сказал Джеральд. — Я много раз слышал, как он здоровался…
— Если придет Морден Липскомб, мне придется сидеть за столом в плаще. От этого типа у меня кровь стынет в жилах.
— Морден — важный человек, к нему прислушивается президент, — уточнил Джеральд.
— А Ника, конечно, пригласили для круглого счета? — не отставала Кэтрин.
Ник опустил глаза.
— Девочка моя, — возопил Джеральд, — при чем тут круглый счет? Ник приглашен на ужин, потому что он… он — почти член семьи!
Кэтрин покосилась на Ника насмешливо и чуть презрительно — так смотрит enfant terrible на маминого любимчика.
— Да-да, конечно. Он у нас идеальный маленький придворный, правда?
— Елена, убери один прибор, — вздохнула Рэйчел. — Кэтрин с нами ужинать не будет.
Елена исчезла в столовой, но мгновение спустя появилась снова.
— Миз Фед, стало тринадцать!
— Ну вот… — проговорила Рэйчел и, словно извиняясь, пожала плечами.
— Что ж, надеюсь, трискаидекафобов среди нас нет? — бодро поинтересовался Джеральд.
Названия фобий в семье были хорошо известны, поскольку Кэтрин в разное время страдала айхмо-, дромо-, кено- и нюктофобией, не говоря уж о десятке других, более известных. Но Елена этих названий не понимала и теперь стояла в растерянности, закусив губу.
— Видишь, придется тебе остаться. — И Бэджер неуклюже потянулся к Кэтрин. — Ну взгляни, какой прекрасный олень!
— А по-моему, напоминает сцену ампутации в полевом госпитале, — отчеканила Кэтрин. И бросила на Ника короткий предупреждающий взгляд, значение которого он понял не сразу, — возможно, присутствовать при разделке оленя не позволяла ей айхмофобия, боязнь острых предметов. Родные знали, что в прошлом у нее были проблемы, однако они давно не возобновлялись, и семья была счастлива о них забыть. О том, что до сих пор значат для Кэтрин кухонные ножи, не подозревал никто, кроме Ника.
— Если я испорчу вам вечер, — сказал он, — то я, конечно, не настаиваю…
Праздники у Федденов Ник обожал, но понимал, что сегодня будет не слишком интересным собеседником — скорее, просидит весь вечер молча, глядя в пространство и загадочно улыбаясь. Слишком живы, слишком реальны были в его сознании счастливые воспоминания о Лео.
— Нет-нет! — нетерпеливо дернув головой, проговорила Рэйчел.
— Елена, рискнем! — объявил Джеральд. — Si… va bene… Хорошо, Ник, придется тебе быть тринадцатым.
Елена удалилась в буфетную: на лице ее застыла унылая покорность, которой, кажется, никто в доме, кроме Ника, не замечал — или не обращал внимания.
— В самом деле, мы же не в Калабрии, и на дворе не двенадцатый век!
В этот момент зазвонил телефон на стене, и Джеральд снял трубку.
— Федден! — Этот резкий, отрывистый стиль ответов по телефону он усвоил совсем недавно. — Да… Здравствуйте… Что?.. Да-да, здесь… Да, пожалуйста… Это тебя, — пояснил он, передавая трубку Нику. — Лео.
Ник порозовел, на миг вообразив, что его мысли слышны всем присутствующим. Ему показалось, что в кухне вдруг воцарилась тишина, а Джеральд смерил его суровым и недовольным взглядом — хотя, скорее всего, во взгляде Джеральда ничего такого не было, просто телефонный звонок прервал его на середине мысли.
— Ну, если это Лео, его теперь от телефона не оторвешь! — громко объявила Кэтрин.
А Рэйчел сочувственно кивнула и сказала:
— В самом деле, почему бы тебе не взять трубку в кабинете?
Джеральд снова взглянул на Ника, на сей раз с несомненным неудовольствием, словно говоря: «Черт побери, когда я пустил к себе в дом голубого, мне и в голову не приходило, что ему будут звонить любовники!» Но затем, смягчившись, предложил: