— Да оно, пожалуй, и к лучшему.

— В самом деле, — добавила Рэйчел.

Джеральд шутливо запротестовал и добавил веско, что ожидает прибытия многих важных лиц, например министра внутренних дел.

— Ну, с ними мы справимся, — ответил лорд Кесслер и позвонил в колокольчик, вызывая слугу.

После обеда Нику показывали особняк — просторные залы, безупречно чистые и прибранные, с особым сухим запахом богатого деревенского дома в летний день. Ник бывал в похожих домах в детстве, в окрестностях Барвика; порой отец брал мальчика с собой, когда его просили завести громоздкие стенные часы — но те дома были старше, дальше от Лондона, в них пахло собаками и сыростью. Здесь же царил викторианский дух сытой роскоши: повсюду картины, гобелены, керамика, антикварная мебель — по сравнению с этим домом тот, что на Кенсингтон-Парк-Гарденс, казался почти аскетичным. Мебель была в основном из Франции, и потрясающего качества. Ник то и дело отставал, чтобы повнимательнее осмотреть то или другое, и говорил, чуть задыхаясь от сладкого волнения: «Вот этот эскритуар времен Людовика XV — удивительная вещь, правда, сэр?» Отец в детстве, перед тем, как брать его с собой в особняки, объяснил, что к лордам нужно обращаться «сэр», и Ник всякий раз с трепетом ждал, что, пока папа заводит часы, из соседней комнаты вдруг возьмет да и выйдет настоящий лорд.

Лорд Кесслер оглядывался, возвращался к нему.

— Да, — говорил он с улыбкой. — Совершенно верно. Изготовлен для маркизы де Помпадур.

— Потрясающе!

И оба любовались письменным столом из палисандра, с гнутыми позолоченными ножками. Лорд Кесслер открывал ящик, в котором тускло блестел какой-то фарфор, снова закрывал.

— Я смотрю, вы разбираетесь в мебели.

— Немного, — скромно ответил Ник. — У моего отца антикварный бизнес.

— Да, и отличный, процветающий бизнес, — вставил Джеральд с такой энергичной благосклонностью, словно Ник признался в родстве с мусорщиком. — Он мой избиратель, так что я хорошо его знаю.

— Тогда вам стоит приглядеться ко всему, что здесь есть, — заметил лорд Кесслер. — Такого вы нигде больше не увидите.

— В самом деле, Ник, смотри внимательно, — подхватил Джеральд. — Этот дом никогда не открывается для публики.

Потом лорд Кесслер повел его в библиотеку, где книжные шкафы смотрелись куда внушительнее книг. Впрочем, и книги — огромные, темные, с тяжелой позолотой заглавий на корешках — выглядели роскошно, сразу чувствовалось, это какие-то особые книги, не из тех, что Ник держит в руках каждый день. Лорд Кесслер открыл застекленную клетку и извлек один огромный том — «Fables Choisies de La Fontaine» [2]в зеленовато-коричневатом кожаном переплете с золотым тисненым узором из причудливо переплетенных листьев и завитков. Они стояли плечом к плечу, и Ник ощутил исходящий от лорда Кесслера приятный запах чистого белья и дорогого одеколона. Сам он взять книгу не осмелился — лишь бросил взгляд на фантастические страницы, населенные изящными слонами и львами. Лорд Кесслер показывал ему книгу быстро — не то чтобы с пренебрежением, но явно предполагая, что Ник не может оценить ее красоты и интересуется только из вежливости. На самом деле книга Ника потрясла, но он не осмелился беспокоить любезного хозяина просьбой разрешить ему ее посмотреть. Даже не понял, что это — жемчужина коллекции или одна из многих, взятая наугад.

У шкафа они помедлили еще с минуту. Ник увидел на полке Троллопа, «Как мы теперь живем», относительно скромное на вид издание; решился его достать, обнаружил экслибрис с гербом, далее страницы были не разрезаны.

— Что это вы там нашли? — благодушно поинтересовался лорд Кесслер. — A-а! Любите Троллопа?

— Честно говоря, не совсем, — отвечал Ник. — Мне всегда казалось, что он писал слишком торопливо. Помните, что Генри Джеймс говорит о нем и о его «бесконечных тяжелых томах свидетельских показаний по делу Англии»?

Лорд Кесслер уважительно помолчал, отдавая дань образованности Ника, затем заметил:

— Нет, Троллоп хорош. Очень хорошо пишет о денежных делах.

— А… да… — пробормотал Ник, сконфуженный вдвойне: во-первых, он ничего не понимал в денежных делах, а во-вторых, из чисто эстетического предубеждения так и не открывал Троллопа. — Честно говоря, я у него не все читал.

— Ну, вот эту вещь, конечно, знаете, — предположил лорд Кесслер.

— Да, эта очень хороша, — уступил Ник, вглядываясь в обложку.

Порой, благодаря какому-то плодотворному самовнушению, он приобретал о книгах, которые никогда не читал, воспоминания почти столь же ясные — точнее, столь же смутные, — как о тех, которые читал, но давным-давно и с тех пор почти позабыл.

Ник поставил книгу на место и осторожно закрыл позолоченную клетку. У него возникло странное — и, может быть, обманчивое — чувство, как будто до сих пор была пустая светская беседа, а вот сейчас пойдет разговор о деле.

— Вы с Тобиасом в школе вместе учились?

— О… нет, сэр. — О барвикской школе Ник решил не упоминать. — Мы товарищи по Оксфорду, оба были в Вустерском колледже. Только я слушал английскую литературу, а Тоби, конечно, ПФЭ.

— Ясно… — проговорил лорд Кесслер с таким видом, словно ему самому далеко не все было ясно. — В один год поступали?

— Да, в один год, — подтвердил Ник.

Слова лорда Кесслера бросили на прошедшие три года какой-то исторический отблеск. Нику вспомнилось, как он в первый раз увидел на лекции Тоби и все остальное вдруг потеряло для него значение.

— И с какими результатами окончили?

Этот вопрос Ника порадовал, поскольку можно было честно ответить: «С отличными». Он чувствовал, что, случись ему окончить колледж с оценками второй степени, как Тоби, разговор пошел бы по-другому.

— И как вы оцениваете шансы моего племянника? — с улыбкой поинтересовался лорд Кесслер.

— Мне кажется, у него все будет хорошо, — осторожно ответил Ник, не совсем понимая, о каких шансах речь, но по лицу собеседника понял, что ответил правильно.

Лорд Кесслер немного подумал.

— А вы сейчас чем занимаетесь?

— В следующем месяце начну писать диссертацию.

— А… понятно, — протянул лорд Кесслер (по слабой улыбке и легкому движению подбородка Ник понял, что он ожидал чего-то другого). — И какую тему выбрали?

— Я… м-м… Я хотел бы писать о стиле, — объявил Ник.

На преподавателей такой выбор темы произвел впечатление; однако на лице у лорда Кесслера отразилась легкая неуверенность. Человек, в кабинете у которого стоит бюро мадам де Помпадур, думалось Нику, о стиле должен знать все; однако ответ лорда напомнил Нику старинные рассуждения о форме и содержании.

— О стиле вообще?

— О стиле авторов рубежа веков — Конрада, Мередита и, конечно, Генри Джеймса.

Тут он покраснел, поскольку сам пока не знал, что именно собирается доказывать в своей работе.

— А, — понимающе сказал лорд Кесслер, — стиль как инструмент.

Ник улыбнулся.

— Да, именно. Или, может быть, точнее — как с помощью стиля автору удается одновременно прятать и раскрывать какие-то идеи.

На миг ему показалось, что он сказал что-то не то, как будто сделал оскорбительный намек, что и у лорда Кесслера есть какие-то секреты.

— Честно говоря, прежде всего меня интересует Джеймс.

— А, теперь понимаю. Вы любите Джеймса.

— Очень люблю! — просияв от гордости и удовольствия, ответил Ник.

Сделав такое признание, он как будто «открылся» — и объяснил, хоть и с запозданием, почему не может соединить судьбу с Троллопом.

— Кстати, Генри Джеймс у нас бывал. Боюсь, правда, мы ему показались невыносимо вульгарными, — сообщил лорд Кесслер так, словно это было на прошлой неделе.

— Потрясающе! — воскликнул Ник.

— Думаю, еще сильнее потрясут вас наши альбомы. Пойдемте, я вам покажу.

Лорд Кесслер подошел к шкафу у стены, за книжными полками, с сухим скрежетом повернул в замке ключ, наклонившись, извлек два огромных фотоальбома в кожаных переплетах и положил их на стол в центре комнаты. И снова волнующее и, увы, слишком торопливое изучение сокровищ. Лорд Кесслер листал тяжелые страницы, кое-где останавливался, показывал Нику викторианские снимки недавно высаженных худеньких деревьев и интерьеров с нелепым обилием столов, стульев, ваз на подставках, с картинами на мольбертах и непременными пальмами в каждом углу. Теперь дом выглядел обжитым и усталым, ему уже исполнилось сто лет, у него появился собственный исторический оттенок и призвук — а в то время он был совсем новеньким. Во втором альбоме хранились групповые фотографии, в основном на ступеньках террасы, и под каждой — подписи мелким шрифтом, которые Нику хотелось разбирать часами: графини, баронеты, американские герцогини, Бэлфуры, Сассуны, Голдсмиды, Стюарты и бесчисленные Кесслеры. На одном снимке, где гравиевая дорожка прикрыта пушистым ковром, в центре стоит Эдуард Седьмой в твидовом плаще и шляпе пирожком. А вот еще снимок, май 1903 года, человек двадцать или около того: во втором ряду — леди Фейрли, преподобный Симеон Кесслер, мистер Генри Джеймс, миссис Лэнгтри, граф Гексхэм… Все расположились в непринужденных позах и весело улыбаются в объектив. В самой середине группы — в широкополой шляпе путешественника, отбрасывающей тень на глаза, в полосатом жилете, заложив руки за спину, с легкой лукавой улыбкой позирует фотографу Мастер.