Канн опустил руку на кобуру.

– Вы планируете вернуться и выкопать ее после войны. Но вы ошибаетесь, майор Канн…

Привычным движением эсэсовец вынул из висевшей на поясе кобуры свой длинноствольный пистолет девятого калибра.

– Вы не вернетесь. Потому что и вас… Как ту самую вещь…

Канн передернул затвор.

– …закопают!

Свинцовая тишина повисла в комнате. Канн все еще стоял спиной к Петрине. Шмидт смотрел ему в лицо, но не решался вымолвить ни слова.

– Ты ничего не знаешь обо мне, женщина… – процедил сквозь зубы Канн таким тоном, что Шмидт невольно поежился.

Комната была пропитана запахом ладана и яблок, за окном, два выбитых стекла которого были заделаны тряпками, стояла летняя жара. Лампадка перед иконой святого Луки медленно догорала.

Канн вернул пистолет в кобуру, решительным шагом вышел из дома и направился к калитке. Шмидт, ковыляя, поспешил за ним.

Петриня Раевски глубоко вдохнула теплый летний воздух. Потом не спеша подошла к иконе святого Луки на стене, и с облегчением перекрестилась.

Она стояла смирно, не шевелясь, как на службе, и ей казалось, что иконописное лицо улыбнулось ей.

12

В железнодорожном депо, в канцелярии начальника поставок тыла 727-й пехотной дивизии, было весьма оживленно. Капитан Эккарт не скрывал удовольствия от того, что его старый боевой товарищ Герман Рихтер нанес ему неофициальный визит, который, под прикрытием служебного расследования, превратился в пирушку, приправленную приятельскими разговорами, хорошей едой и обильной выпивкой.

За столом угощались курятиной, консервированной говядиной, овощами и молодым домашним сыром. Рихтер принес банку греческих маслин, которые жевал с наслаждением, попивая домашнюю препеченицу. Когда около полуночи появился фельдкомендант фон Фенн, Эккарт и Рихтер были уже тепленькими.

Эккарт, высокий черноволосый уроженец Вены, на грубом лице которого выделялись два шрама – на подбородке и скуле, поднялся, чтобы дружески приветствовать фон Фенна, с которым он был знаком еще по военной академии. Поздоровавшись, он с любопытством указал пальцем на длинный предмет, замотанный в непромокаемую ткань, который фельдкомендант принес с собой:

– Что это здесь у тебя, Отто? Неужели какое-нибудь местное изысканное лакомство? Или несколько бутылок французского вина?

Отто фон Фенн усмехнулся и, размотав ткань, вытащил старый охотничий карабин своего отца.

– О, Царь Небесный! – воодушевился Эккарт, поглаживая длинный ствол. – Какая красота!

Фон Фенн сбросил форменный плащ и повесил его на крючок, после чего уселся за стол, предварительно положив рядом карабин. Рихтер налил ему ракии:

– Домашняя препеченица [35]. Настоящий нектар! Правда, крепковата, но мы к ней уже привыкли, не так ли?

– Господа офицеры! – торжественно произнес фон Фенн. – Я пью за ваше здоровье и за скорейшее окончание этой ужасной войны. Прозит!

– Прозит! – хором отозвались офицеры и залпом осушили рюмки.

Эккарт потянулся за карабином. Он рассматривал оружие с нескрываемым восторгом.

– Думаешь сегодня ночью подстрелить из этого хоть что-нибудь?

– Попробую.

– Это тебе не охота на кабанов в Чернолесье. Видишь ли, на Балканах водится дикое зверье несколько иного рода…

– Ну, как бы там ни было, пуля его все равно достанет.

– Это точно. Но… если бы это животное удовлетворилось тухлой кониной, то не стало бы нападать на наших солдат!

– Оно нападает не только на солдат, но и на всех других. Мы просто не обращаем внимания на убийства гражданских жителей. А когда их растерзанные тела находят на городской окраине, никого не интересует, что за зверь ими полакомился – волк, коммунист или четник. Да и обыватели предпочитают не заявлять о подобных инцидентах.

– Почему?

– Боятся зверя.

Эккарт, пытаясь проникнуть в суть столь двусмысленного ответа, пожал плечами и тут же вспомнил, что его рюмка пуста.

– Ну, раз так… То ничто нам не помешает напиться как следует!

– В России мы только этим и спасались, – ядовито заметил Рихтер. – Сначала раздавишь пол-литра коньяка, а потом идешь убивать большевиков. Или они тебя…

– Разве у контрразведки не было других, более деликатных заданий? – спросил фон Фенн.

– Деликатных? Любое задание на русском фронте было деликатным. Видишь, как мы деликатно отступаем? И как деликатно гибнем, будто червяки? Все это деликатная стратегия фюрера!

– Давайте же тогда деликатно выпьем за это имя! – продолжал настаивать Эккарт, разливая по рюмкам спиртное.

– Такие вот дела, приятель… Самое время переходить на пиво, – согласился с ним Рихтер.

Под холодное пиво и обильную закуску три офицера проговорили до поздней ночи, пытаясь забыть о том, кто они, где и чем здесь занимаются. Примерно в половине второго Рихтер стукнул тяжелой пивной кружкой по столешнице и соединил большой и указательный пальцы, пытаясь заплетающимся языком хоть что-то объяснить своим собеседникам.

– Вот видите? – Он плотоядно облизнул губы. – У них вот такой малюсенький задний проход… Вот такой!

– У всех гречанок? – с нескрываемым интересом спросил упившийся Эккарт.

– Почему у всех? Я всех не перепробовал.

– Почему это? Ты ведь контрразведчик, Герман! Ты просто обязан получать стратегически важную информацию о противнике…

– Знаешь, их вера запрещает им заниматься сексом до вступления в брак. Потому-то они и любят заниматься любовью сзади.

– То есть трахаться в задницу!

– Так точно, капитан Эккарт! Мне нравится, что вы называете вещи своими именами. Так что когда они позже выходят замуж, эта их штучка остается нетронутой. Чего нельзя сказать о заднем проходе!

– Погоди, погоди, Герман, – взволновался Эккарт. – Разве анальное сношение не считается сексом?

– Конечно нет. Собственно… Я не знаю… Но девушка после этого все же остается невинной! Главное, чтобы киска оставалась нетронутой, а что ее хозяйка вытворяет с остальными частями тела, особенно задними, которые она получила в подарок от доброго Господа, ни с какой стороны не касается будущего мужа и его семьи.

Пьяный Эккарт громко расхохотался. Рихтер повернулся к фон Фенну, который не спеша потягивал пиво и грыз маслины:

– Посмотри, с каким достоинством помалкивает герр оберст; он ведь совершенно, трезвый. Вот, мой дорогой Эккарт, как должны вести себя героические немецкие дворяне!

Полковник фон Фенн добродушно улыбнулся в ответ на эту шутку, встал из-за стола и снял с крючка свой плащ.

– Эй, Отто, куда ты собрался?

– Зов природы, Герман. Такое количество пива вызывает, так сказать, естественные потребности.

– Советую тебе справиться с этим внизу, прямо в депо, за каким-нибудь вагоном. Когда я последний раз мочился в одном из складских туалетов, мне показалось, будто я попал в окоп, битком набитый мертвыми французами. Эти педерасты – ужасно неопрятные мужики. Ради бога, Эккарт, ты хоть иногда проверяешь вверенные тебе помещения?

– Этим занимаются младшие офицеры.

– Всем срезать жалованье на тридцать процентов! Ты слышал, фельдкомендант?

Фон Фенн кивнул головой и направился к выходу.

– Знаешь, что бы сказал тебе в ответ на это герр Геббельс? – продолжил Рихтер издевательским тоном. – «В эти решающие мгновения, когда мы вершим разгром врагов рейха… Когда большевистские войска отброшены героическими усилиями вермахта… Когда вся Европа восторгается величественной непогрешимостью нашего фюрера… Тыловые крысы в фельдкомендатуре восемьсот девять срут мимо очка…»

– «…и тем самым бросают тень на героический облик победоносного немецкого солдата!» – взвизгнул Эккарт, после чего опять разразился гомерическим хохотом.

Фон Фенн спустился по лестнице во двор, оглянулся по сторонам и, не сумев определить, в каком направлении следует двигаться к сортиру, решил воспользоваться советом приятеля. Он прошел к депо, где застал одного из часовых. Тот испуганно приветствовал его расхлябанным и совершенно не солдатским жестом.