— Мы можем вам чем-нибудь помочь? — спросил я. — Так вы всю работу переделаете, а я тем временем выдую все ваше вино.

— Важное дело, — кивнула Джоджо, — ты с ним великолепно справляешься.

Брюс протянул мне большой кусок выдержанного пармезана и мелкую терку — это мы подарили им, когда в предыдущий раз приезжали в гости. Точно такую же мы вручили Бруно и Мейес. А еще Мартину и Карен. Единственное толковое новшество, которого может не хватать на итальянской кухне.

— Сколько? — спросил я.

— Примерно половину кружки.

«Не так уж и много, — подумалось мне — для целой-то лазаньи».

Брюс вооружился ложкой, очень похожей на ту, что он зажал дверью духовки, зачерпнул ею немного томатного соуса и вылил его на дно керамического блюда под лазанью. На соус он положил несколько листов теста, которым предстояло стать первым слоем. После этого он размазал по ним немного соуса бешамель.

— По крайней мере, у нас есть духовка, — произнесла Джоджо. — Когда прошлой зимой мы два месяца провели в Мексике, в доме, где мы жили, духовки не было. Вообще. Поэтому приходилось все готовить на барбекю.

Ну вот. Опять Мексика.

— Так какие у вас планы? — спросила Джил несколько громче, чем подразумевала ситуация.

Брюс кинул на Джоджо взгляд. Она пожала плечами. Брюс намазал томатный соус на слой бешамели, а сверху чуть-чуть присыпал тертым пармезаном.

— Все зависит от того, удастся ли нам сдать этот дом в аренду.

— И сколько мы сможем за это выручить. По идее, деньги за аренду должны покрыть нам все расходы за год. Там, в Мексике.

— Всего лишь на год, — выпалила Джоджо, — а потом мы вернемся. — На этот раз она плеснула вина только себе. — Не думайте, что мы уезжаем из Умбрии навсегда. Только на год, вот и все.

Вот тут я задергался. Почему она два раза повторила, что они уезжают на год? Не значит ли это, что они подумывают о том, чтобы перебраться в Мексику навсегда? Они только что отправили своего единственного сына в колледж в Нью-Йорк. Сейчас их переполняло то самое чувство свободы, которое мы испытали, когда от нас, по сути навсегда, уехал Макс. Брюса уже тошнило от работы. Он преподавал английский в итальянской армии вот уже десять лет, и ему только что сообщили о сокращении финансирования. Таким образом, он стал бы получать меньше за работу, к которой и так уже потерял всякий интерес.

Вам может показаться это забавным, но я предпочитал, чтобы они уехали. Они были первопроходцами, образцами для подражания, вселявшими в нас силы и интерес к жизни. Мне не хотелось думать, что они останутся здесь только из-за того, что какие-то нытики и хлюпики вроде нас вбили себе в голову, будто без них не проживут. Истина заключалась в том, что мы никогда не сможем по-настоящему познать Италию, если рядом с нами будут вечно находиться Брюс и Джоджо, готовые в любой момент подхватить нас, если мы оступимся. Стоит им уехать в Мексику, и нам придется приналечь на итальянский, самим постигать итальянскую культуру, мы будем вынуждены сами учиться, как в нее вписываться.

— Попробуй, — сказал Брюс, протягивая ложку. Никогда прежде я не ел столь свежего, столь нежного томатного соуса.

— Как ты его делаешь? — спросил я.

— Свежие помидоры с огорода, морковь, сельдерей и лук. Немного соли. Главное ничего не жарить на сковородке, пусть себе булькают в кастрюле. Можно чуток сахара добавить. Потом растереть в пюре. Это из поваренной книги «Рецепты Марчеллы». Лучше нее ничего не найдешь.

У соуса был удивительный мягкий вкус. И это самое потрясающее. Никакой кислинки, которая обычно появляется, когда используют помидоры.

Брюс сделал еще три-четыре слоя лазаньи: пластинки теста, бешамель, томатный соус, а сверху пармезан. Затем он аккуратно извлек ложку, зажатую дверцей духовки, открыл ее и сунул лазанью внутрь. Затем отточенным движением закрыл дверцу, прижав ею, как и прежде, ложку. Сразу было видно, что Брюс уже успел навостриться.

Открыв еще одну бутылку вина, мы устроились в гостиной у камина. Пока ждали лазанью, Брюс выложил замаринованную свиную корейку на гриль над огнем так, чтобы мы могли наблюдать за процессом приготовления прямо из-за стола.

Потом он принес лазанью и нарезал порциями на идеальные кубики. Откусив кусочек, я почувствовал странный приступ тоски. Отправив в рот второй кусочек, я понял, чем именно она была вызвана. Почему я никогда прежде не пробовал такой изумительной лазаньи? Отчего я и не мечтал, что когда-нибудь ее отведаю? Может быть, потому, что тесто было столь тонким и нежным, что таяло прежде, чем я успевал полностью насладиться его вкусом? Может, все дело в том, что эта лазанья идеально сочетала вкус яичной муки, сладких, нежных помидоров, отдающего орехами пармезана, маслянистого соуса бешамель?

Лазанья словно была натюрмортом, написанным пастелью, только пастелью — и никаких резких тонов масляных красок. Может быть, дело в том, что лазанья дразнила мои чувства и ощущения, пробуждала желание, высвобождала жадного прожорливого зверя, скрывающегося под моей личиной? Впрочем, быть может, дело заключалось в том, что я понял, вдыхая аромат второй порции, одну простую вещь. Чтобы снова отведать такое лакомство, мне теперь придется тащиться в какой-то сраный Юкатан.

Глава 26

Главная и, по сути, единственная площадь нашего маленького городка, в отличие от площадей Треви, Беваньи и Монтефалько, на открытку не просится. Наш городок лежит в стороне от туристических маршрутов. Он полностью находится в распоряжении жителей, и это мне, положа руку на сердце, очень нравится. У нас есть три бара, две мясные лавки, два продуктовых магазина, один овощной и целая куча прочих самых разнообразных лавочек. Если вы не знаете, где именно они располагаются, вам их ни за что не отыскать. Например, только через полтора года мы узнали, что в соседнем с церковью доме (там еще на входе занавеска висит) имеется овощной магазинчик Глории, где продаются самые свежие и лучшие фрукты и овощи, выращенные в округе. Ни вывески на входе, ни указателя — ничего. Если бы Карен не рассказала нам об этом магазинчике, мы бы и сейчас ходили мимо него, не подозревая о его существовании. Но если вы однажды его посетили, то дорогу туда вам уже не забыть. Та же самая история произошла и с лавкой Уго. Думаете, в газете печатают объявления о том, что он делает самое вкусное прошутто в мире? Нет, конечно. Это просто надо знать.

На площади стоит потрясающей красоты церковь, возведенная в шестнадцатом веке. Надо сказать, что она выглядит на свой возраст. Церковь называется Кьеза-делла-Мадонна-делла-Бьянка, что в переводе означает «церковь Белой Мадонны». Я нисколько не сомневаюсь, что она названа в честь какой-нибудь знаменитой блондинки, которая в стародавние времена сотворила некое чудо. Церковь работает и по сей день, колокольный звон доносится даже до Рустико.

Напротив церкви имеется небольшой парк с детской площадкой, статуей в память о павших во время войны и, что самое важное, скамейками. Скамейки обращены в сторону площади и усажены замечательными старичками, которые, когда проходишь мимо, улыбаются и машут тебе руками. Если бы компания, выпускающая открытки, решила вдруг запечатлеть наш городок, лучше всего было бы, конечно, сфотографировать именно старичков, i vecchi. Они самые фотогеничные. Удачней снимка не сделаешь.

Однажды мы с Джил бродили по площади, старички одаривали нас улыбками, и вдруг нам на глаза попался плакат с объявлением на стенде, который стоял в парке возле статуи. В объявлении говорилось об открытии кружка по рисованию. Занятия должны были проводиться каждый четверг в полдень в местной музыкальной школе.

— Ну как? Пойдешь? — спросил я Джил.

Она улыбнулась, будто восприняла мои слова как шутку.

— Нет, правда, — не отступал я. — Почему бы тебе не записаться в кружок?

Мое предложение никак нельзя было назвать вздорным. Джил много лет занималась живописью на курсах Общества молодых художников и всякий раз, когда в делах, связанных с театром, намечался застой, неизменно бралась за кисть.