— Нет, — сказала Консуэло. — Такой вывод может сделать только дилетант. Я же рассуждаю так. Он был напуган. Я видела на его лице страх и даже ужас. И я думаю, что наш диспетчер, после того как отгрузил уран своему сообщнику и удрал в Бразилию, продолжает свое бегство. Готова поспорить, он рванул куда-нибудь в джунгли Амазонки.
— Ага, только вряд ли найдется дурак, который станет с вами спорить, — сказал Римо. — А вы уверены, что он именно в Бразилии?
— Да, — сказала Консуэло.
Она расстегнула верхнюю пуговку блузки. На жаре одежда липла к телу, как мешок. То и дело перед ними вырастали уличные мальчишки. Да уж, такого количества немытых юнцов не увидишь ни в одном туристическом проспекте. Там запечатлены одни шикарные пляжи. И о запахе гниющих отбросов тоже по фотографиям не узнаешь.
Зато наглядишься на картинные снимки города на фоне заката. Может, они в Рио и умеют строить высотные здания, но мусор убирать явно не научились.
А народ! Сколько народу! И половина из них — туристические агенты, причем большинство зазывает вас в ночные клубы.
— Нам нужно на Амазонку. Мы ищем одного человека, который уехал вверх по Амазонке.
— В Бразилиа? — спрашивал каждый.
Так называлась новая столица, которую правительство хотело населить. Каждому, кто отправлялся туда, выдавалось целевое пособие. Консуэло не сомневалась, что были и специальные премии для турагентов, которые возят туда туристов.
— Нет, нам надо в джунгли.
— В Бразилии много джунглей. Почти вся страна — сплошные джунгли. Но никогда не слышал, чтобы кто-нибудь хотел туда ехать.
— Я ищу человека, который поехал в джунгли.
— Извини, моя красавица.
Консуэло ждала, что или Римо, или Чиун сейчас скажут, что им никогда не найти проводника, который согласится везти их по Амазонке, что они потеряли след, что она дура, что она неспособна принять верное решение, потому что она женщина. Но к полудню, когда Консуэло уже изнывала от жары, усталости и разочарования по поводу того, что ни один из ее спутников не упрекнул ее в принадлежности к женскому полу, она решила бросить эту затею и направилась прямиком по адресу, который записала в Мак-Киспорте.
Турагентство размещалось в отеле. Гид хорошо помнил клиента по имени Джеймс Брустер. Он показался ему каким-то взбудораженным. Он только вчера отплыл вверх по Амазонке. Турагент ткнул в карту Бразилии. Очертаниями страна напоминала большую грушу неправильной формы. Зеленым цветом на карте были обозначены джунгли.
Точками были отмечены очаги цивилизации — населенные пункты. На этой “груше” их было очень мало. На многие сотни миль зеленую массу прорезала темная узкая полоса — великая река Амазонка.
— Он забрал наш самый большой катер, но мы можем достать другой, — сказал гид.
Он говорил по-английски. В этой стране, где официальным языком являлся португальский, многие дела делались на английском.
Консуэло зарезервировала катер.
— Даже если вы его найдете, — сказал Римо, — с чего вы взяли, что он станет говорить?
— Я пообещаю ему никогда больше его не преследовать, если он скажет, кто ему заплатил. У нас с вами общая цель, — ответила она.
— Нет, у нас разные цели, — возразил Римо.
— Какая же цель у вас?
— Честно говоря, я и сам не знаю. Я просто делаю свое дело и надеюсь когда-нибудь понять, во имя чего я его делаю.
— А я уже понял, во имя чего, — вмешался Чиун. — Цель твоей жизни — отравить мою.
— Тебя никто не заставляет ехать со мной. Можешь оставаться.
— Всегда приятно сознавать, что тебе рады, — парировал Чиун.
Южная Америка Мастеру Синанджу не понравилась. Она не только не походила на рекламу в современных буклетах для туристов, но и никак не соответствовала тому, как ее рисовали летописи Синанджу. Мастера Синанджу бывали здесь и раньше. Они служили обеим великим империям Южной Америки — майя и инкам, и им хорошо платили. Но с тех пор, как сюда заявились испанцы и португальцы, все переменилось.
Там, где когда-то стояли великие города, теперь были развалины либо джунгли, поглотившие величественные террасы и роскошные парапеты. Где шествовали когда-то облаченные в золотые одежды императоры — мартышки резвились в кронах деревьев, выросших на месте бывших аллеи для монарших прогулок.
Они шли на катере вверх по течению, и Чиун с грустью констатировал, что все здесь превратилось в джунгли.
Консуэло, в жилах которой текла и испанская кровь, попросила рассказать ей историю Южной Америки. Ее мать была родом из Чили.
— Хроники, составленные Мастерами, интересны только таким же, как они, Мастерам, — ответил Чиун.
— Вам повезло, — буркнул Римо.
— Что делать с сыном, который с таким пренебрежением относится к семейной истории?
— Он ваш сын? — изумилась Консуэло. — Но он не похож на корейца.
Катер медленно продвигался сквозь тучи мошкары, висевшей в воздухе над коричневой от ила рекой, которая, казалось, не имеет конца. Однако мошки садились только на проводника, Консуэло и матросов. Римо и Чиуна они почему-то не трогали.
— Он и слышать не хочет ни о какой азиатской крови, — с горечью посетовал Чиун. — Вот с чем мне приходится мириться.
— Это ужасно, — отозвалась Консуэло. — Но вам не следует стыдиться своего происхождения.
— Я и не стыжусь, — ответил Римо.
— Тогда почему вы скрываете свое корейское происхождение? Я ведь не скрываю, что во мне есть испанская кровь. Никто не должен стыдиться своих предков.
— Да нет, если хотите знать, все совсем наоборот — это он стыдится, что я белый, — сказал Римо.
— О, — протянула Консуэло.
— О, — поддакнул Римо.
— Простите, — сказала она.
Катер свернул в приток, и команда стала нервничать.
Проводник же хранил спокойствие. Римо услышал, как в разговоре то и дело замелькало слово “джири”.
— Что такое джири? — спросила Консуэло у одного матроса, когда проводник ненадолго удалился в каюту, ища спасения от мошки. На Амазонке и ее притоках любые репелленты для мошкары — излюбленное лакомство.
— Ничего хорошего, — сказал матрос.
— А что в нем плохого?
— В них, — поправил матрос. Затем, понизив голос, словно опасаясь, что его могут услышать сами боги, он испуганно зашептал, стараясь поменьше произносить вслух слово, внушавшее ему такой ужас. — Джири везде, вокруг нас. Беда. Беда. — Он сделал руками движение, очертив в воздухе фигуру, похожую на большую дыню, потом свел руки ближе, до размера лимона. — Головы. Они охотятся за головами. Маленькими головами.
— Охотники за головами? Значит, джири охотятся за головами, — уяснила наконец Консуэло.
— Ш-ш, — зашептал парень.
Он посмотрел на густые заросли по берегам и перекрестился. Консуэло направилась прямиком к Римо и Чиуну, чтобы их предупредить.
— Не джири, а анкситл-джири, — поправил Чиун.
— Вы о них слышали? — спросила Консуэло.
— Тот, кто чтит свое прошлое, уважительно относится и к прошлому других народов, — изрек Чиун.
Теплый ветер колыхал бледно-желтые складки его кимоно. Он взглянул на Римо. Тот и глазом не повел. Он смотрел на мошку. Все равно какую. И очень пристально.
— Он о них знает, — сказала Консуэло. — Не хотите его послушать?
— Вы не понимаете, — вздохнул Римо. — Он их не знает. В Синанджу принято помнить только то, кто и когда заплатил по счету. Вероятно, мы оказали им какую-то услугу — веков шесть назад. Так что не вздумайте спрашивать. Он ничего не знает.
— И это мой сын, — с горечью сказал Чиун.
— Бедняжка, как мне вас жаль. Он просто скотина.
— Ничего, ничего, — сказал Чиун.
— Я прошу у вас извинения. Я сначала судила о вас превратно, потому что вы сделали какое-то замечание, унизительное для меня как женщины. Теперь я понимаю, что вы просто замечательный человек. А вот сын ваш, по-моему, из породы неблагодарных.
— Они и остались охотниками за головами, — подал голос Римо, вглядываясь в заросли на берегу.
Он уже видел их. Они двигались вслед за лодкой. Он приготовился к первой стреле, когда Чиун стал расписывать, какой это счастливый, порядочный, честный и дружелюбный народ — джири, только некоторые племенные обычаи могут показаться белым странными.