— Знаешь, через какое-то время контрабанда становится кайфом сама по себе. Уже не деньги важны, не кока — а как ты их накалываешь, всех, как ловко выкручиваешься.
Джордж насып ал кокаин в презервативы и прятал их в банках с тальком. В тропиках все пользуются тальком и дезодорантами, каждый их таскает с собой. А Джордж у своих банок менял крышки и донышки.
— Помню, у меня однажды был товар в дезодоранте, а таможенник раскрыл банку и уже собирался засунуть туда палец. Золотое правило — никогда не сбивайся с ритма. Так что говорю я с ним как ни в чем небывало и вроде бы между делом спрашиваю: «Кстати, где тут у вас можно деньги поменять?» Он на секунду задумался, а потом тем же самым пальцем показывает: там, мол. Потом смотрит на меня, а вид такой: «Что же это я делал только что?» Посмотрел опять на мой дезодорант — и крышку завинтил. Это было лихо!
Чтобы основательно изучить весь наркобизнес, Джордж несколько месяцев проработал в Лос-Анджелесе, в цеху, принадлежавшем печально знаменитой семье Хаггинс из Нового Орлеана. Зарабатывал он там немного, зато многому научился.
— Обработка кокаина — сложное дело, — рассказывал Джордж.
Сначала это паста, тесто из листьев. Из него делают основу, ее все знают. Основа потом кристаллизуется в камень, его можно назвать первичным камнем. Эту штуку можно еще раз обработать — получаются хлопья. Если удалить из них всю соляную кислоту, получится кристаллический, фармацевтический кокаин.
Камень — возможно, это куча мелочи, а то и целый кусок до килограмма весом — мелко крошат ножами, потом растирают, потом просеивают через нейлоновые чулки. Что просеялось — тщательно перемешивают, добавляя молочный сахар, чтобы увеличить массу на продажу.
Если это хороший, чистый кокаин, то его разбавляют постепенно и все время дают пробовать «поросенку», который докладывает о своих ощущениях. Прибыль зависит от крепости — разбавлять надо так, чтобы он еще сохранял эту крепость, — и от того, насколько тщательно смешан товар. Чтобы получить идеально однородную смесь, необходим опыт и тонкий настрой: кокаин никогда не выходит одинаковым по чистоте и составу.
Джордж начинал рубщиком — иной раз двухфунтовые камни колол — и дошел до составителя смеси, а это гораздо более высокая квалификация. Он и продавать помогал. Тут у каждого своя клиентура. Джордж с коллегой были эксклюзивными поставщиками «прекрасных людей», как он сказал. Баскетболисты, актеры, певцы — знаменитости, словом.
— А можно всерьез играть в баскетбол, если на кокаине сидишь? — удивился я.
— Они-то не сидели. Баловались. Эти ребята очень серьезно относятся к своему делу, но и к развлечениям тоже серьезно. Так что никакой «небесной пыли», никакой химии. Нюхали — да; курили тоже, но не кололись.
Однажды в Лос-Анджелесе они с Джином, приятелем из Таскиги еще со времен борьбы за гражданские права, пошли продавать фунт кокаина.
— Мы с Джином гангстеров изображали, у меня даже пушчонка маленькая была. Договорились обо всем и взяли номер в гостинице, покупателей встречать. А один из покупателей этих сказал, ему, мол, не надо, — ну они и ушли. А поздно вечером к Джину стучат. Слышу — «Полиция!» Комнаты у нас с ним были смежные. Ну, я ту комнату, где кокаин, закрыл. Их там трое было, все черные. Один — ну чистая горилла, и глаза красные, век его не забуду. Они нас на пол швырнули, да еще и пистолетами по башке: мол, не сопротивляйтесь. Руки-ноги связали, на голову наволочку от подушки… «На колени! Где кокаин?» — «Какой кокаин?» И все такое. А один говорит: «Я это очень просто сделаю. Кто из них жив останется — все-все расскажет».
Я в это время был в Сингапуре. Преподавал, писал, жил, можно сказать, на самом краю. Зарабатывал я крохи даже по сингапурским стандартам — пятьдесят американских долларов в неделю. Долгов — куча. У нас было двое детей, и жили мы в крошечном домишке, в постоянной вони от выхлопных газов и от сточной канавы, проходившей прямо перед дверью. Я закончил четвертый роман, «Любовь в джунглях», и работал над «Сэйнт-Джеком». Иногда рассказы мои появлялись в «Плейбое». Джордж, увидев мое имя, их читая. Надо же! Я с этим малым в школу ходил, хе-хе.
— А почему ты в наркотики не влез, Пол?
— Влез-таки. Только ненадолго.
Иногда я на самом деле покуривал ганджу. У китайца покупал, официанта в клубе, или у малайца в баре на Араб-стрит. Однажды в субботу взял я у своего малайца косяк, пришел домой и закурил. Чувство было такое, будто руки-ноги газом надуты, мозги плавятся, и глаза кипят изнутри. Я уже ничего не соображал, рвал на себе одежду, по полу катался, задыхался — но с наслаждением. Казалось, я лечу, хоть иногда и страшно становилось от головокружения. Сигарета оказалась не с ганджой, а с героином. Это была моя первая проба — и последняя. Больше я к наркотикам не прикасался.
Джордж в это время «погорел в Атланте. Мой первый серьезный арест. Я ведь еще новичок был. Это во время матча Мухаммеда Али случилось, так что в городе все гангстеры собрались и все игроки».
Он был в доме у человека, за которым следила полиция. А торговля в тот день — в день боя — вяло шла, клиенты сомневались, увиливали. Полиция нагрянула — а Джордж только что согласился бумажник приятеля положить к себе в карман. А в бумажнике — отвешенные дозы.
— Отсидел месяц в атлантской тюрьме. Потом выпустили под залог.
Готовясь к суду, Джордж написал в один из северных университетов. Еще одна вдохновенная выдумка Джорджа Дэвиса. Когда положение становилось отчаянным, в нем прорезалась не только изобретательность, но и красноречие.
— Я им написал о проблемах с высшей школой. В университетах атмосфера враждебная…
Там, на самом деле черных или очень мало или вовсе нет.
— …но они черных приглашали, понимаешь? Я сказал, мол, хочу к вам. Но при условии, чтобы Джин тоже туда поехал, вместе с женой. Дали мне стипендию, стипендию Мартина Лютера Кинга. И приняли в аспирантуру, но еще и курс дали читать: «История негров».
Я это название переиначил: «История черных — американская внутренняя политика».
— А как с твоим арестом в Атланте? Это тебе не помешало?
— А я выиграл дело. И все было прекрасно. Но тут я себе подгадил. Такого натворил, что и рассказывать неохота.
— Но мне же надо знать, Джордж.
— Хе-хе, все ему знать надо. Я одного кента ножом пырнул, уж больно гнусно он обзывался. Скверно получилось.
— Он что, умер?
— Нет-нет. Но мне пришлось оттуда мотать, так что кончилась моя «Американская внутренняя политика». — Джордж сменил преподавание истории на вторую свою страсть: контрабанду кокаина. — Я снова в бизнес ввязался. Но тут Тито погорел в Панаме, так что пришлось мне новые источники искать.
— Других дилеров?
— Другие страны. Я пошел в Музей Пибоди в Гарварде; у них там самые лучшие работы собраны по кокаину. Нашел отличную книжку, «Перу. История коки, священного растения инков». Голден Мортимер, доктор медицины, издана еще в девятьсот первом.
Это был тот самый Джордж, какого я помнил со школьных времен: как он бродил вдоль полок Медфордской публичной библиотеки, шарил по ним и выкапывал самые невероятные книги.
— Прочитал я очень много. И выяснил, что кока растет в Гане, например. Везде, где кофе, заберись на девять тысяч футов — будет и кока. В мире есть четыре места, где произрастают виды, дающие что нам нужно.
Пояс поперек Южной Америки, район в Африке, Золотой Треугольник и еще один район в Индонезии, на Яве. Около сотни разновидностей. А больше всего кокаина в Африке. Так что поехал я в Гану и на Берег Слоновой Кости.
Это было в августе шестьдесят восьмого.
— Знаешь, покрутился я с африканцами — и вообще захотелось все дела бросить и остаться там. Никогда раньше не видел такого количества черных на улицах. Ходят себе как будто им и не надо унижаться. Здорово!
Но у него была жена и ребенок, и обязанности были. Поездка та обошлась очень дорого, а никакого кокаина он не нашел. Поэтому он вернулся в Штаты и тут же подался в Перу, в поисках товара, «чтобы африканское путешествие свое компенсировать». Кое-что он оттуда привез и продал с прибылью. А потом махнул в Эквадор.