«Я думаю, ум должен быть чем-то большим, чем призрак. В конце концов, у меня же есть самосознание...»

Мужчина раздраженно перебивает вас: «Все это иллюзия; проблема состоит в использовании неподходящего языка. Идите к монистам на другую сторону; они вам расскажут».

Возможно, мужчина прав; в конце концов, монисты могут быть знатоками истины. Несомненно, в огромном блестящем здании на другой стороне имеется гораздо больше кабинетов.

Но здесь вас тоже встречает пикетчик. «Прежде чем вывойдете туда, — просит он, — я только хочу, чтобы вы знали, что они будут пытаться обмануть вас обещаниями материализма; они будут настаивать, что вы должны верить их заявлениям, потому что доказательства, "несомненно", будут получены в ближайшем будущем». Вы обещаете быть осторожным, и он отступает. «Я буду молиться за вас», — говорит он, скрещивая пальцы.

Вестибюль выглядит роскошно, но вы слышите шум, который исходит, главным образом, из аудитории, на дверях которой висит объявление с темой лекции — «Радикальный бихевиоризм». Внутри аудитории какой-то мужчина, расхаживая взад и вперед, выступает перед довольно немногочисленными слушателями. Подходя ближе, вы понимаете, что лектор говорит о работе знаменитого бихевиориста Б. Ф. Скиннера. Ну, конечно! На вывеске перед колледжем указано, что его декан — Скиннер; естественно, что его работа должна быть здесь на особом положении.

«Согласно Скиннеру, проблемы ментализма можно избежать, если обращаться непосредственно к предшествующим физическим причинам, оставляя в стороне промежуточные чувства или состояния ума, — говорит лектор. — Следует рассматривать только те факты, которые можно объективно наблюдать в поведении человека по отношению к предшествующей истории его окружающей среды».

«Скиннер хочет освободиться от ума — нет ума, нет и проблемы ум-тело — точно также, как параллелисты пытаются устранить проблему взаимодействия. На мой взгляд, и он, и они в большей степени уклоняются от проблемы, нежели решают ее», — говорите вы профессору в соседнем кабинете.

«Верно, радикальный бихевиоризм слишком узок. Мы должны изучать ум, но только как эпифеномен тела. Эпифеноменализм, — объясняет профессор, — это идея — и, кстати, единственная идея, имеющая смысл в проблеме ум-тело, — согласно которой ум и сознание являются эпифеноменами тела, продуцируемыми мозгом, подобно тому как печень продуцирует желчь. Скажите мне, как это может быть иначе?»

«Это вы должны сказать мне — вы же философ. Объясните, как из мозга возникает эпифеномен самосознания?»

«Мы это пока не выяснили. Но мы, несомненно, узнаем. Это только вопрос времени», — настаивает он, качая указательным пальцем.

«Обещания материализма, как и предупреждал пикетчик!» — про себя бормочете вы, уходя.

В кабинете напротив лекционной аудитории вас настойчиво обхаживает Профессор Тождественность. Он не хочет, чтобы вы покидали его отдел, не узнав истины. По его мнению, истина заключается в тождественности ума и мозга. Они представляют собой два аспекта одного и того же.

«Но это не объясняет моего опыта ума; если это все, что вы можете сказать, то это меня не интересует», — заявляете вы, направляясь к двери.

Но Профессор Тождественность хочет, чтобы вы поняли его позицию. Он говорит, что вы должны учиться заменять в своем языке ментальные термины нейрофизиологическими терминами, поскольку каждому ментальному состоянию, в конечном счете, соответствует физиологическое состояние, которое действительно реально.

«Кое-кто еще проповедует нечто вроде этого под названием параллелизма». Вы испытываете неподдельное удовольствие оттого, что теперь можете без труда разбираться в философских терминах.

В ответ профессор с профессиональной уверенностью предлагает еще одну интерпретацию теории тождественности: «Даже хотя ментальное и физическое — это одно и то же, мы различаем их, так как они представляют разные способы познания. Вы должны изучить логику категорий, прежде чем полностью это поймете, но...»

Это последнее заявление наконец выводит вас из себя, и вы раздраженно бросаете ему: «Послушайте, я уже несколько часов хожу из одного кабинета в другой с простым вопросом: какова природа нашего ума, наделяющая его свободной волей и сознанием? И все, что я слышу в ответ, — это что у меня не может быть такого ума».

Профессор не смущается. Он бормочет что-то насчет того, что сознание — это неясное и путаное понятие.

Вы все еще сердитесь: «Сознание — неясное, да? Что же, мы с вами — неясные? Тогда почему вы принимаете себя так серьезно?»

Вы быстро уходите, прежде чем озадаченный профессор может вам ответить. По пути вы размышляете — возможно, что мое действие было условным рефлексом, инициируемым в моем мозгу, и одновременно возникающим у меня в уме как то, что казалось свободной волей. Может ли философия действительно доказать, что у человека есть свободная воля, или она тут бессильна? Но философия может подождать — все, что вас сейчас интересует, — это порция пиццы и кружка пива.

Ваше внимание отвлекает тускло освещенная часть здания. При более внимательном рассмотрении вы обнаруживаете, что здесь более старая архитектура. Новое здание было построено на частях старого. Вам бросается в глаза табличка: «Идеализм. Входите на свой страх и риск. Возможно, вы больше никогда не будете настоящим философом ума-тела». Но предостережение лишь усиливает ваше любопытство.

Первый кабинет принадлежит профессору Джорджу Беркли. Интересный человек, этот Беркли. Он говорит: «Послушайте, любые ваши высказывания о физических вещах в конечном счете относятся к ментальным феноменам — восприятиям или ощущениям, разве не так?»

«Это правда», — отвечаете вы, под впечатлением от его слов.

«Представьте, что вы внезапно просыпаетесь и обнаруживаете, что вам снился сон. Как вы можете отличить материальную субстанцию от субстанции сновидения?»

«Вероятно, я не могу этого сделать, — признаете вы. — Однако существует непрерывность опыта».

«К черту непрерывность. В конечном счете все, чему вы можете доверять, все, в чем вы можете быть уверены, — это субстанция ума: мысли, чувства, воспоминания и все такое. Поэтому они должны быть реальными».

Вам нравится философия Беркли; она делает реальной вашу свободную волю. Однако вы не решаетесь называть физический мир сновидением [51]. Кроме того, вас беспокоит кое-что еще.

«Мне кажется, что в вашей философии нет никакого места для тех объектов, которые не находятся ни в чьем уме», — сетуете вы.

Но Беркли самодовольно отвечает: «Они находятся в уме Бога».

А это звучит для вас как дуализм.

Ваш интерес привлекает полутемная комната, и вы заглядываете в нее. Ну и ну! Что это? На стене происходит действие театра теней, проецируемых находящимся сзади светом, но люди, наблюдающие действие, привязаны к своим сиденьям и не могут обернуться. «Что происходит?» — шепотом спрашиваете вы у женщины с проектором. «О, это демонстрация монистического идеализма профессора Платона. Люди видят только теневой театр материи и обольщаются им. Если бы они только знали, что тени отбрасывают находящиеся позади них "более реальные" архетипические объекты — идеи сознания! Если бы у них только была сила духа, чтобы исследовать свет сознания — единственную реальность», — сокрушается она.

«Но что привязывает людей к их сиденьям — я имею в виду, в реальной жизни?» — интересуетесь вы.

«Почему людям больше нравится иллюзия, нежели реальность? Я не знаю, как на это ответить. Я знаю, что на нашем факультете есть такие люди — кажется, их называют восточными мистиками, — которые говорят, что всему причиной майя, или иллюзия. Но я не знаю, как действует майя. Возможно, если вы дождетесь профессора...»

Но вы не хотите ждать. Снаружи коридор становится еще темнее, и на стене едва видна стрелка с надписью «К восточному мистицизму». Вам любопытно, но вы устали; вы хотите пива и пиццы. Может быть, позднее. Несомненно, восточные мистики согласятся подождать. Жители Востока известны своим терпением.