Кстати, Мэгги оказалась совершенно права: лето в Колби прошло не зря и оставило о себе множество воспоминаний, которые я сохраню до конца жизни. И во мне самой произошли огромные перемены, заставившие по-новому взглянуть на жизнь.

Как только Хайди скрылась в конце улицы, я вышла с Изби на веранду, чтобы полюбоваться бескрайним океаном. На берегу еще задержалось несколько отдыхающих, пытающихся урвать кусочек загара у заходящего солнца. Остальные, уже одетые для вечернего променада, гуляли парами или небольшими группами, вместе с собаками и детьми, забегающими вперед или еле плетущимися сзади. Некоторое время мы с Изби наблюдали за ними, а потом вернулись в дом. И тут раздался стук в дверь.

Спеша к входной двери, я заметила на кухонном столе возле солонки телефон мачехи. Ого! Уже два пропущенных звонка, и это всего за пару часов с тех пор, как она ушла! Наверное, вспомнила и вернулась за телефоном. Распахнув дверь, я уже собралась вручить его Хайди и пошутить по поводу девичьей памяти, но, к огромному удивлению, обнаружила на пороге маму собственной персоной.

— Здравствуй, Оден! Можно войти?

Изби пискнула, словно хотела пригласить гостью в дом. Мама с любопытством посмотрела на малышку, потом перевела взгляд на меня.

— Да, конечно, — пролепетала я, с опозданием сообразив, что закрываю вход в дом, и посторонилась.

Мама прошла по коридору по направлению к кухне, а я, закрыв парадную дверь и пряча телефон Хайди в карман, проследовала за нею. Почему-то неожиданный приезд мамы вызвал сильное раздражение, особенно когда я рассмотрела траурный наряд: черная юбка, темная блузка в тон и ожерелье из оникса, резко выделяющееся на острых ключицах.

Я переложила Изби на другое бедро и, забыв о приличиях, спросила напрямик:

— Зачем приехала?

Мама обернулась, и под яркими кухонными лампами на уставшем лице вдруг проступила печаль.

— Просто беспокоилась о тебе после нашего последнего разговора. Сколько ни убеждала себя, что поступаю глупо, все равно…

Она резко замолчала, хотя излюбленные папины трюки не в ее характере. Уж мама не упустит возможности высказать собственное мнение.

— Все равно? — переспросила я.

— Все равно решила приехать, — закончила она. — Хочешь, называй это материнской заботой. Кстати, Хайди и отец не обидятся, если меня угостят чашечкой кофе?

— Конечно, сейчас приготовлю.

Я открыла дверцу шкафа и одной рукой попыталась дотянуться до кружки, а другой — удержать Изби, которая неожиданно завозилась в руках. Только бы не уронить! А может… попросить маму подержать малышку? Неужели не видит, что мне тяжело? Я оглянулась на маму, с любопытством наблюдающую за нами, и робко начала:

— Ты не могла бы…

— Ох! — Она выпрямилась на стуле, словно приготовилась отвечать на экзамене, и протянула руки. — Конечно, дай мне девочку.

Я передала Изби маме, и на мгновение наши руки соприкоснулись. А теперь можно и кофе налить! Правда, в голове мелькнула странная мысль: как непривычно видеть маму с младенцем на руках! Она сидела прямо, будто палку проглотила, смешно расставив согнутые в локтях руки, и с серьезным видом изучала крохотное личико Изби, словно решала сложную задачу. В свою очередь малышка тоже с интересом разглядывала ее, беспорядочно размахивая ручками.

Через пару минут, поставив на стол кофе, я ждала, что она отдаст малышку мне, но мама не сводила с ребенка глаз. Что ж, сяду рядом.

— Какая красавица! — наконец прошептала мама. — Так похожа на тебя в этом возрасте.

— Правда?

Она кивнула:

— У вас одинаковые глаза! Такие же, как у отца.

Изби на удивление спокойно отнеслась к незнакомке, которая, наоборот, чувствовала себя не в своей тарелке с крошкой на руках. Оно и понятно! Для маленькой Изби мир сейчас состоит только из любящих сердец.

— Знаешь, прости за молчание. Не хотела тебя беспокоить, — повинилась я. — Просто… столько всего произошло.

— Так и думала. — Она взяла малышку в одну руку, а другой взяла кружку с кофе. — Но мне все равно стало не по себе после нашего последнего разговора, когда ты ни с того ни с сего принялась расспрашивать про развод. У тебя даже голос изменился.

— Изменился? Это как?

Немного подумав, мама ответила:

— Стал каким-то детским. Хотя если спросишь, почему мне так показалось, объяснить не сумею.

Не бойся, не спрошу. Уж мне-то все ясно, только об этом молчок!

Я взяла в руку пухленькую ладошку Изби и стала перебирать крохотные пальчики. Малышка тотчас перевела изучающий взгляд на меня, потом опять отвернулась к маме.

— Если честно, я испугалась, что теряю тебя, — призналась мама, не поворачивая головы, словно обращалась к Изби, а не ко мне. — Ты уехала к отцу с Хайди, завела новых друзей, а потом произошел спор из-за общежития… Ведь мы всегда придерживались одного мнения в таких вопросах, и вдруг оказывается, что я ошиблась. Сразу почувствовала себя такой одинокой.

«Одинокой», — повторила я про себя, а вслух сказала:

— Да, мы смотрим на многие вещи по-разному, но это не значит, что нам не удастся понять друг друга и сблизиться.

— Верно, — согласилась она. — Но меня ужасно раздражали быстрые перемены в твоем характере. Похоже, ты легко освоилась в незнакомом мире, который я никак не могу понять. И самое главное, в этом мире не осталось места для меня.

Мама говорила, не сводя глаз с Изби, словно ее признание предназначалось вовсе не для моих ушей.

— Мне знакомо это чувство, — слабо улыбнулась я.

— Да?

— Конечно, — кивнула я.

Повернувшись всем корпусом, мама медленно, четко выговаривая каждое слово, призналась:

— Для меня невыносима мысль, что я могу разрушить твою жизнь. Даже думать об этом страшно.

А ведь еще во время последнего телефонного разговора мамин голос неожиданно изменился, когда я спрашивала о разводе. Мне всегда казалось, что мама прячется от окружающего мира в хрупкой и ненадежной раковине, в случае опасности выставляя наружу острые рожки. Только вот никогда не приходило в голову, что с ее точки зрения все представляется по-другому и я не накалываюсь на выставленные для защиты рожки, а нахожусь внутри ее маленького зыбкого мирка. Вот мама и защищает его от любых посягательств.

— Ты не разрушила мою жизнь, — заверила я маму. — Просто нам надо чаще говорить друг с другом.

— О разводе?

— Обо всем.

Мама кивнула и, залюбовавшись малышкой, изучающей свои ножки, заметила:

— Ох, никогда не умела вести задушевные беседы.

— Знаю, я тоже. Но этим летом многому пришлось подучиться.

— Серьезно?

— Серьезно, — вздохнула я. — Это оказалось не так уж и трудно.

— Ну, раз так, — судорожно сглотнула мама, — может, и меня научишь?

Я улыбнулась и хотела погладить ее по руке, но вдруг услышала, как в кармане звонит телефон Хайди.

— Ой! — воскликнула я, вынимая телефон. — Надо ответить, извини.

— Конечно! — Мама откинулась на спинку стула, укладывая Изби удобнее на коленях. — Мы подождем.

Даже не посмотрев на определитель номера, я поспешила ответить на звонок.

— Алло?

— Хайди?

Надо же, папа не признал голос родной дочери! Странно! Но лучше не вдаваться в подробности. Подавив малодушное желание прервать разговор, я поправила его:

— Нет, это Оден!

— Ох! — Пауза. — Ну, привет!

— Привет!

Мама не сводила с меня любопытного взгляда, и я решила выйти в коридор. Нет, все равно услышит! Пожалуй, лучше поднимусь на второй этаж.

— Гм, а Хайди нет. Она ушла на пляжную вечеринку и забыла телефон дома.

На линии воцарилась мертвая тишина. Любопытно, неужели помехи появляются лишь в тот момент, когда очень важно расслышать слова собеседника?

— Ну а как твои дела? — наконец-то спросил папа.

— Хорошо. По уши в делах.

— Заметно. Я тут оставил несколько сообщений. — Папа прокашлялся, прежде чем продолжить. — Полагаю, ты злишься на меня.

— Нет, что ты! — В спальне Хайди на кровати по-прежнему лежало бережно расправленное пурпурное платье. Подняв его, я подошла к шкафу. — Просто решила кое в чем разобраться.