Шерил остановилась. Сердце снова забилось быстрее. Кто бы это ни рисовал, это был знак для неё. Или, может, приглашение?.. Приглашение ещё раз вернуться в детство и забыть о проблемах, которые за последние дни давят плечи непосильным грузом?

Почему бы не попробовать?..

Она встала у кромки первого квадрата, согнув в колене левую ногу. Посмотрела на корявую единицу и сделала прыжок, глубоко вдохнув. Боялась, что пересечёт одну из меловых линий, и за это её «оставят» на второй год, но этого не случилось – она легко и без особых усилий приземлилась ровнехонько в центре розового квадрата.

– Раз, – выдохнула она, и изо рта вырвался клубок пара, тут же рассеявшийся в воздухе. Шерил вдруг осознала, что это первое слово, произнесённое ею за это снежное утро.

– Два, – на этот раз прыжок был увереннее, и двойка исчезла под подошвой сапожка. На губах заиграла озорная улыбка.

– Три!

– Четыре!

– Пять! – ликующий крик, словно за ней наблюдает толпа восхищённых зрителей. Зрителей не было, но какая разница?.. Давно это было – когда Хизер сама чертила такие классики на площадке их дома и усердно «проходила» все классы. Первая половина, до пятёрки – пустяки… но дальше уже начинает сказываться усталость, и нога сама собой «уплывает» в сторонку.

Так и вышло. Уже на шестом квадрате Шерил едва не коснулась краем носка голубой линии. Будь рядом строгая судия-подружка, она бы немедленно вернула её к началу. Но судии не было. Грех этим не воспользоваться.

– Шесть, – она вспотела, несмотря на прохладу, но уже не могла остановиться. Время отдыха придёт там, после десятого квадрата, самого кривого, самого узкого. А пока…

– Семь.

– Восемь, – Шерил едва не засмеялась, когда с размаху опустилась на середину линии, нарушая все мыслимые правила. Всё-таки есть в одиночестве свои прелести.

Последние два прыжка она хотела сделать по правилам, без мухлежа. Всего два квадрата, и она на десятке. Шерил закусила губу, прицеливаясь на середину девятки – туда, где петля сходилась с хвостиком.

– Девять!

Получилось. На этот раз – получилось. Шерил мысленно поздравила себя, но тут же вспомнила о последней вехе, быть может, самой важной, но уж то, что самой трудной – это было видно невооружённым глазом. Даже при самом точном прыжке нога вряд ли уместится в этой узкой области, ограниченной розовым мелком. Вобрав в грудь воздуха, Шерил оттолкнулась от асфальта и вознеслась вверх.

– Десять!

Прыжок вышел неуклюжим; стопа пустила заряд боли, когда она приземлилась. Шерил всё ещё смотрела перед собой, и глаза запорашивал снег, который стал ещё гуще и облегал её белыми хлопьями. Снежинки перестали таять. Она не знала, к добру это или к худу. Впрочем, сейчас был важнее результат последнего прыжка. Смогла она пройти все классы, или она будет отброшена к самому началу? Нужно было всего лишь посмотреть вниз.

Но не успела Шерил этого сделать, как кто-то сзади мрачно констатировал:

– Ты оступилась.

Глава 24

Не веря глазам, она взглянула на розовый квадрат под подошвой. Линия проходила как раз под ногой, рассечённая надвое носком сапожка. Проигрыш на последней стадии, самый обидный из всех возможных вариантов. Иначе и не могло быть…

Шерил оглянулась на знакомый, давно забытый голос.

Девушка стояла под армией снега, игриво улыбаясь, и наблюдала за ней, за растерянным выражением её лица. Чёрные локоны были аккуратно уложены, и синяя школьная форма сидела как влитая. Шерил автоматически отметила, что она ей очень идёт. Больше никакие мысли не приходили.

– Привет, – сказала Алесса, не дождавшись приветствия.

– Привет, – отстранённо отозвалась Шерил. Поняв, что она до сих пор стоит с поднятой ногой, опустила её на асфальт и уже почувствовала себя не такой потерянной.

Алесса кивнула на классики:

– Можешь попробовать ещё раз. Уверена, у тебя на этот раз всё выйдет как надо.

– Думаю, не стоит.

Они молчали ещё несколько минут, жадно изучая друг друга, потом Алесса сделала шаг к ней, несмело и осторожно:

– Я знала, что ты придёшь.

– Откуда? – удивилась Шерил.

Она лишь молча улыбнулась. Теперь, когда Алесса стояла близко, Шерил возвышалась на дней почти на четверть фута. Приходилось наклонять голову, чтобы видеть её лицо. На щеке Алессы уютно осели несколько снежинок.

Как-то неправильно это, подумала Шерил. Старшая она, а не я.

– Ну и… – Алесса пожала плечами. – Как жизнь? Там, за городом?

– Нормально, – сказала Шерил, но тут же спохватилась: какое «нормально»? Единственный дорогой ему человек под землёй, где рядом лежат тысячи тысяч подобных ему, а тот, кто мог отдать ей любовь, на поверку оказался безумцем. Нормально, да.

– Кажется, я соврала, – хмуро добавила она. – Жизнь как-то не очень.

Алесса снова кивнула:

– Я понимаю.

Ты хотела сказать «я знаю». Шерил с любопытством взглянула в чёрные глаза, кажущиеся бездонными. Кому, как не тебе, знать, что единожды разделённые половинки будут тянуться друг к другу, невзирая ни на что. И у обеих жизнь обречена быть «как-то не очень».

Наверное, два года или даже год назад эта мысль вызвала бы в нём неприязнь к этой девушке. Или даже ненависть. Но не сейчас.

– А у тебя? – неожиданно спросила она. Гряда снежинок на секунду всколыхнулась, словно под напором урагана. Алесса сжала губы:

– Всё хорошо. Бога больше нет, культ ушёл, люди тоже уехали… я одна. Как всегда и хотела.

Едва умолкнув, она поспешно добавила:

– Но всё-таки я ждала тебя.

Я тоже, чуть не вырвалось у Шерил. Ждала все два года, или даже больше – все девятнадцать лет, что она провела под солнцем. Два года назад они могли бы точно так же встретиться, поговорить… но тогда в её сердце кипела жажда мести, справленная ненавистью, и эта гремучая смесь глушила все чувства.

Но Алесса тогда тоже вела себя не лучшим образом. В стремлении избавиться от боли, которую принесёт с собой рождение Бога, она почти обезумела. И, едва завидевшись, обе вцепились друг в друга, как спущенные с цепей собаки, закружившись в бешеном танце. Они упустили из виду самое главное… … что они сёстры. Что каждая из них не обойдётся без другой.

Теперь это казалось насколько ясным, что прошлые стычки выглядели почти смешными. На губах Алессы была то появляющаяся, то исчезающая улыбка.

А помнишь, как мы…

Помнишь, как я тебя… на карусели…

Да, бывало…

Шерил рассмеялась. Мгновением позже к ней присоединилась Алесса. Их смех сделал это снежное утро ещё чище и свежее, убрал последние преграды, неосознанное неудобство, делающее разговор неуклюжим. Обе почувствовали, как спустя долгие годы они снова стали вместе.

– Так это ты рисовала? – спросила Шерил, когда смех умолк. Алесса посмотрела на намалёванные на асфальте классики с гордостью и некоторой застенчивостью:

– Да, я. Хотела, чтобы ты немного прогулялась, развеялась… забыла прошлые обиды. Вообще-то, рисовать я умею только немыслимые каракули, так что вот…

– Ничего страшного, – заверила Шерил. – Я тоже недалеко от тебя ушла.

Она вспомнила незабвенную «Галерею художественная искусства» с её ужасными полотнищами и мысленно усмехнулась. Наверняка нашлись бы люди, которые дали за наивные картины Алессы целое состояние. У неё всегда был вкус в рисунках, пусть и специфический.

– Ты изменилась, – тихо сказала Алесса после паузы. Говорила совершенно искренне, глядя на Шерил снизу вверх с обожанием и любовью. Снежинки почти полностью облепили её волосы, и Шерил поняла, что сейчас сама она такая же снежно-седая.

Говорить правду было легко:

– Ты тоже изменилась.

– Чему уж тут меняться, – она посмотрела по сторонам. – Тут всё, как прежде. Изменилось очень мало… Думаю, ты знаешь, почему Тихий Холм не любит перемены.

Да?.. А где тогда темнота, день и ночь висящая здесь? Где монстры? Где кровавые решетки и распятые тела? Ладно тебе, Алесса. Признай, что ты тоже не та, что прежде.