Пока на эти вопросы дать ответа никто не мог.

Понимая, сколь серьезен шаг, который нам предстояло сделать, я еще и еще раз спрашивал себя: почему бы мне не работать и не жить как большинство людей, пополнять научные знания, приобретать опыт экспериментальной работы без такого риска и без особых лишений? Конечно, и в обычной жизни, в работе и быту возникают трудности, но мне и моим товарищам предстояло совсем другое.

Нам придется столкнуться лицом к лицу с неизвестностью, идти вперед, чтобы тем, кто пойдет за нами, было хоть немного легче. Будем испытывать системы жизнеобеспечения и новое оборудование, испытывать и самих себя — свой организм, свою волю, чтобы ученые могли иметь точные сведения о тех рубежах, за которые природа запретила перешагивать. Необходимо получить точные сведения на Земле, прежде чем послать человека надолго в глубины космоса.

Вот почему вместе с Германом и Борисом я нахожусь здесь, на борту «Земного звездолета» — «космического корабля», плывущего по волнам времени.

Первая ночь. Мы трое лежим без сна, каждый наедине со своими мыслями.

Мир без Солнца

Раннее утро. Над рекой клубится туман и плывет навстречу восходящему солнцу. Тихо вокруг. Небо и вода постепенно меняют окраску, розовеют и рассеиваются хлопья тумана. Выбираюсь из палатки, наспех умываюсь, беру спиннинг, удочки, насадку, блесны и через несколько минут, по колено мокрый от росы, я уже на своем излюбленном месте. Всколыхнулась березка от набежавшего ветра, и гладкое зеркало воды покрылось рябью; где-то невдалеке сначала робко, затем увереннее послышалась первая трель, через минуту еще одна, и внезапно тишину раннего утра прорезали звонкие голоса птиц, плеск воды, шелест травы. Туман растаял. Уже стали видны очертания берегов, заросли камыша, кувшинки на воде. В росинках травы сверкнул и заблестел первый луч солнца. Вдруг раздался резкий звук где-то над самой головой. Что это? Сигнал подъема? Пора вставать? Но голова отказывается передать команду мышцам, глаза слипаются. Где я? Может быть, это тоже сон? Нет, это не сон. А как хочется, чтобы это было так.

Слышу, как зашевелились Борис и Герман. Может, все это очарование сна вернется на секунду, если не открывать глаз? Вспыхнул свет. Кто-то из ребят уже покинул спальное место и снимает пояс медицинского контроля с вшитыми в него датчиками частоты дыхания и пульса. Нужно вставать, и я усилием воли открываю глаза. Да, сны не возвращаются. Вокруг теперь уже совсем привычная обстановка: стены, увешанные хорошо знакомыми приборами, иллюминаторы, пульт врача, велоэргометр, камбуз, решетчатый потолок, ровный рокот систем жизнеобеспечения над головой. Пора вставать. Лучше сразу.

Выбираюсь из спального мешка, распутываю кабель пояса медицинского контроля и решительно поднимаюсь. Герман уже записывает параметры микроклимата, готовит приборы и датчики к утренним медицинским замерам артериального давления, частоты пульса и дыхания, температуры, веса. Скорее бы размяться, чтобы сбросить пелену сна. Машинально вставляю датчик температуры под мышку и, пока Герман снимает показания с приборов, думаю о прожитых днях. Вот уже сорок суток находимся мы здесь, в гермообъекте. Живем по предписанному нам строгому распорядку. Все делаем сами. От внешнего мира изолированы толстыми стальными стенами.

Вспомнил прошедшие ноябрьские праздники. Хотя они были для нас рабочими днями, рацион был все-таки праздничным: свежемороженые продукты, кофе, какао. В специальном пакете — мука. Если влить в него воду и перемешать содержимое, получится тесто, из которого можно испечь хлеб. Сегодня вместо хлеба у нас вновь черные сухари, специальные галеты и обезвоженные продукты.

Дежурим по суткам по очереди. Вахтенный готовит пищу, убирает помещение жилого отсека, перед завтраком проводит влажную уборку помещения, контролирует и перезаряжает установки регенерации атмосферы.

Трудностей возникло значительно больше, чем мы ожидали. Оказалось, что не так-то легко передвигаться в тесноте — приходится буквально лавировать. Не можем никак привыкнуть обходиться весьма малым количеством воды на умывание и мытье посуды. Раз в десять суток, в банный день, полагается душ: только десять литров воды на человека. Поначалу такого количества воды едва-едва хватало лишь на то, чтобы намылить голову и смыть мыло.

Подъем у нас в семь утра, отбой — в двадцать четыре. После утренней физической нагрузки и завтрака, с 10 до 14–15 часов мы заняты медицинскими обследованиями. Потом обед и отдых до 18 часов. Затем снова физнагрузка, работа, ужин и свободное время, которое мы заполняем чтением научной и художественной литературы. Иногда слушаем радио, смотрим телепередачи, доставляющие нам большое удовольствие.

Медицинские обследования проводятся ежемесячно по одной и той же программе, небольшими циклами по пять суток. Каждый шестой день у нас «выходной». Проводим мы его по-разному. Герман читает художественную литературу, мы с Борисом занимаемся английским языком или играем в шахматы. Что я знаю о Германе и Борисе?

Герман несколько лет назад окончил 1-й Московский медицинский институт. Сейчас он работает научным сотрудником в институте, бывал в экспедициях и камерных экспериментах, то есть в герметичных помещениях с имитацией космических факторов; в непродолжительных (до месяца), но тяжелых экспериментах с повышенной температурой, шумом, вибрацией и некоторыми другими «прелестями». Герман отлично выдержал все трудности. Опыт испытаний, в которых он принимал участие, наверняка сыграл положительную роль в его психологической подготовленности к годовому эксперименту. Это давало основание специалистам быть уверенным в том, что руководитель группы ими выбран правильно. Незадолго до появления в нашем обществе Герман женился. Среди нас он старший по возрасту и командир. Ведет он себя сдержанно, с достоинством, немногословен, но, как мне временами кажется, несколько обидчив, немного вспыльчив. Герман довольно подвижен, нетерпелив; «не любит долго ждать» — говорят про таких.

Борис в нашей компании самый молодой. Он частенько вспоминает годы службы в армии. Она ему многое дала: закалила, приучила к коллективизму. Все это сейчас, несомненно, пригодилось ему. Борис очень привязан к своей семье. Часто вспоминает своих близких — жену, мать. Тоскует по маленькой дочурке Светлане. И изредка с грустью спрашивает нас:

— Ребята, как вы думаете, узнает ли она меня после возвращения? Когда уходил, она была еще такая кроха, всего 5 месяцев.

Если в первые дни каждый много рассказывал о себе, о своей семье, то теперь все стараемся держаться нейтральных тем. Не говорим о себе и о своих близких, чтобы не расстраиваться, не расслабляться. Иногда возникают жаркие дискуссии по различным житейским вопросам. Видимо, сказывается изоляция: хочется поговорить просто так.

Мы находимся под «обстрелом» трех телекамер, с помощью которых наблюдают за нами с командного пункта, видят каждый наш шаг. У нас, к сожалению, нет видеоканала, а так хотелось бы знать, чьи глаза смотрят на нас. Мы испытываем неловкость, когда по едва заметному движению телекамер определяем, что за нами ведется наблюдение.

Настала моя очередь занять верхнее спальное место, верхнюю полку. Она почти ничем не отличается от тех, какими пользуются пассажиры в плацкартных вагонах поездов, только немного уже. Нижнее место покидаю с сожалением: привык к нему, спать там прохладнее и меньше ощущается вибрация.

Сегодня «кровавый день». Перед завтраком Герман начинает забор крови из вены. Первый — Борис. Я помогаю Герману. Вот Борис ложится на полку, закатав рукав рубашки выше локтя. Герман кладет ему под руку стерильное полотенце. Я помогаю перехватить руку Бориса жгутом. Борис методично сжимает в руке кусок каучука, вены на руке вздуваются. Герман берет из стерилизатора иглу и нащупывает вену. Прокол. Мимо. Кровь не поступает из отверстия в игле. Второй прокол более удачный, и я едва успеваю подставлять пробирки. Внезапно кровотечение прекращается, а часть пробирок еще пуста. Борис слегка морщится и молча подставляет вторую руку. Герман вводит в вену иглу. Порядок!