Осуществленный впервые в мире годовой медико-технический эксперимент с участием трех испытателей успешно завершен 5 ноября 1968 года. В настоящее время состояние здоровья испытателей хорошее. В соответствии с программой они прошли клинико-физиологическое обследование и после короткого отдыха приступят к работе. Успешное проведение уникального годового эксперимента является новым достижением советской науки и техники и будет содействовать дальнейшему развитию работ в области обеспечения жизни человека вне Земли…»

Я сразу же вскочил с постели и начал делать утреннюю разминку интенсивнее и веселее, чем обычно. В столовой встретил Германа и Бориса. Ребята тоже слышали утреннее сообщение по радио.

В половине одиннадцатого Саша, как обычно, принес газеты.

— Ну, что там новенького? — с показным безразличием спросил я его.

— Да вот какие-то парни год сидели в гермокамере. Целый год! С ума можно сойти! — сказал он и дал мне «Правду».

В глаза бросился крупный заголовок «Год в „Земном звездолете“», а ниже на фотографии Герман, Борис и я. С огромным волнением прочитал сообщение еще и еще раз.

— Молодцы ребята! — сказал лаконично Саша и как-то пристально посмотрел на меня. — Как думаешь, тяжело им пришлось?

— Думаю, нелегко, — ответил я…

Итак, получено официальное разрешение на встречу представителей прессы с экипажем «Земного звездолета». Корреспонденты разных газет собрались в подмосковном санатории, где мы отдыхаем. Мы несколько смущены: ведь это первая встреча с журналистами, наша первая пресс-конференция после окончания эксперимента. В небольшой комнатке многие уселись прямо на постелях: не хватило стульев. Мы еле-еле успеваем отвечать на многочисленные вопросы корреспондентов газет: «Правды», «Известий», «Вечерней Москвы», «Комсомольской правды», журналов, радио.

—  Как вы себя чувствуете?

Г. Мановцев: Хорошо. Но надо отдохнуть, отвлечься от пережитого, которого теперь не забыть.

Б. Улыбышев: Нормально. Хотя год был очень длинным. Нам ведь достался високосный…

А. Божко: Неплохо. Странное ощущение, будто не было этого тяжелого года. Правда, иногда и сейчас ловлю себя на том, что уж очень старательно закручиваю краны. Привык экономить воду.

—  Опасен ли эксперимент?

Г. Мановцев: Да, конечно. Однако мы сами вели постоянные медицинские исследования, и одновременно состояние нашего здоровья было все время под наблюдением врачей, располагавших автоматической системой непрерывного контроля, которая выдавала данные о состоянии нашего здоровья в обобщенном виде.

—  Что было самым трудным в эксперименте?

А. Божко: В общем-то, чувство одиночества все-таки тяготило.

Б. Улыбышев: Не было встреч с родными и близкими.

Г. Мановцев: Двадцать пятого февраля с Командного пункта сообщили, что у меня родилась дочь. Необычная радость охватила меня, хотелось быть рядом с женой, если надо — помочь. С Земли сказали, что жена и дочь чувствуют себя хорошо. Передал на Командный пункт просьбу, чтобы дочку назвали Светланой. С дочерью я познакомился, когда ей было уже девять месяцев.

—  Чего вам не хватало?

Г. Мановцев: Очень хотелось прогуляться по Москве. Это казалось необыкновенным блаженством.

Б. Улыбышев. Я уже говорил — хотелось увидеться с родными, взять на руки дочку.

А. Божко: Недоставало общения с родными, с друзьями, с ребятами, с которыми вместе учился в университете.

—  А кто был лучшим поваром?

Б. Улыбышев: Все хорошо готовили.

—  Дома приходилось готовить?

Б. Улыбышев: Увы! Но посадите человека в гермокамеру… Говорят, слона можно за год многому научить.

Г. Мановцев: Иногда готовил в туристских походах.

А. Божко: Да. Дома научился. Но наши кулинарные способности, если они и были бы, все равно проявиться в полной мере не могли. Блюда были готовые. Единственно в чем мы могли экспериментировать — сколько воды влить в сублимат.

—  Самый трудный момент. Когда он наступил для вас?

А. Божко: В изоляторе. В нем мы привыкали к земным условиям: к обычному свету, к нормальной обстановке, к пространству, иными словами, ко всему тому, от чего мы отвыкли. Сознание того, что мы уже не в гермокамере, а выйти никуда не можем — тяготило. Это трудное положение.

—  Какие планы на будущее? Не желаете ли вы участвовать в новом эксперименте?

Г. Мановцев: В новом эксперименте? Пока, нет. Надо отдохнуть. Сейчас же наши планы — обработка богатейшего научного материала, собранного во время годового эксперимента.

—  Что бы вы хотели посоветовать тем, кто окажется в подобных условиях на Земле, в космосе, на другой планете?

А. Божко: Пусть очень серьезно отнесутся к подбору экипажа. Методы такого подбора уже разработаны, но есть немало и нерешенных вопросов. Не исключено, что откажут не агрегаты, а люди, коллектив, если он будет подобран не совсем удачно. Неплохо, если они смогут сначала пожить некоторое время вместе, чтобы притереться друг к другу. Мы эту притирку прошли и знаем, что это не всегда легко.

Г. Мановцев: Им также надо запастись большим терпением, деликатностью, уступчивостью. Думаю, что надо отказаться от всяких игр, даже шахмат. Это может стать источником обострения ситуации.

И еще много было вопросов:

«Как вам дышалось в вашей кабине?», «Не было ли у вас предубеждения против той воды, которой вы пользовались?», «Чем занимались в свободное время?», «В чем состояла работа в оранжерее?», «Когда дверь в оранжерею открылась, что вы стали делать?», «Двери в камеру были опечатаны, и печать эта не снималась в течение всего года. Не возникало ли у вас желание открыть эту дверь?», «Волновались ли вы перед окончанием эксперимента?», «Были ли у вас запасы сигарет и спиртных напитков?», «Что заменяло вам движение, спорт?», «Ваш вес до и после эксперимента?», «Жалел ли кто-нибудь из вас об участии в эксперименте в середине вашего пребывания в кабине?»

И наконец, какой-то совсем молодой корреспондент спросил: «Ощутили ли вы уже бремя славы?»

Отдыхать действительно становилось нелегко. Часто приезжали журналисты. Нас приглашали на радио, на телевидение, в учреждения, в институты, в клубы на молодежные вечера. Всем хотелось знать побольше, подробнее об этом уникальном эксперименте и о нас самих. В санатории теперь нас все знали в лицо. Многие подходили и просили рассказать поподробнее о себе, об эксперименте, «чего не было в газетах». Обращались и с необычными просьбами. Однажды ко мне подошел мужчина средних лет, невысокого роста: «Позвольте вам представиться: я инженер-электрик из города Красноярска. В „Известиях“ за 26 декабря помещена ваша фотография в „космической оранжерее“. У нас не космос, но в условиях сибирской зимы днем с огнем не найдешь зелени. А ведь она так нужна нашим детям! Если вы в условиях, близких к космическим, смогли выращивать отличный урожай, то я считаю, что и мы сможем это сделать в условиях Сибири. Убедительно прошу вас, подарите мне немного ваших семян и коротко поделитесь опытом выращивания растений».

Как-то за обедом незнакомая пожилая женщина положила на тарелочку салат из общего блюда и поставила передо мной со словами: «Кушай, сынок, на здоровье!» Конечно, такое внимание трогало до слез…

В эти же дни мы были приглашены на заседание пленума ЦК ВЛКСМ, участники которого тепло нас приветствовали и поздравили с занесением в книгу Почета ЦК ВЛКСМ «За проявленное мужество при совершении научного эксперимента».

Это была высокая оценка нашей скромной роли в уникальном эксперименте, подготовленном и осуществленном усилиями научных коллективов многих учреждений. Сознание того, что мы хоть в какой-то мере оправдали доверие специалистов и ученых, делало нас счастливыми.