Изменить стиль страницы
* * *

«Америндийцы, если б ты…»

Америндийцы, если б ты,
спасенная из омута, попала к ним,
в растительные дебри, куда все глубже
они уходят, избегая белых, —
небесные бы эти существа
тебя увешали дарами потрясающими,
хотя твои глаза и не раскосы.
Из поколенья в поколенье бегство
их продолжается. Твое, недолгое,
тебя из тьмы спасло или из острых
когтей, в которых ты была заложницей.
И телефон отнюдь не обязателен
теперь уже, чтоб говорить с тобой.

БЕЗ ОХРАННОЙ ГРАМОТЫ

Не знаю, избежала ли Ханна Кан
кремационной печи.
Она заходила несколько раз
в подвал, где я прозябал,
и я приглашал ее ужинать в другие «берлоги»,
чтоб говорить о тебе.
Она утверждала, что вы подруги, я в это нимало не верил
и правильно делал за неимением вещественных доказательств:
писем или верительных грамот.
Она тебя видела в лучшем случае
мельком — со мной, без меня на Скарпучче
или на склоне Святого Георгия с его золотым истуканом.
Она не обиделась. Позже я потерял ее из виду.
Если она угодила в пучину, сомнительно, чтобы и тут
для нее оказался спасительным твой, для меня безупречный,
passepartout [164].

ОПИСЬ

Опись
памяти потрепана: кожаный чемодан,
носивший наклейки стольких отелей.
Уцелели считанные ярлыки, но и те
я не трогаю. Их соскоблят носильщики,
таксисты, ночные портье.
Опись твоей памяти
ты дала мне сама накануне ухода.
В ней названия многих стран,
даты приездов, отъездов и странная страница в конце
со сплошными точками многоточий… как бы указывающих
на возможность невозможного «продолжение следует».
Опись
нашей памяти нельзя представить себе
разорванной на две части. Это единый лист со следами
штампов, подчисток и нескольких капель крови.
Она не была ни паспортом, ни послужным списком.
Служить ближнему, даже мысленно, означало бы вечно жить.

САЛЬВАТОРЕ КВАЗИМОДО

Сальваторе Квазимодо(1901–1968). — Поэт родился в Сицилии, и память о земле предков, покинутой им в юности, стала со временем лейтмотивом многих его стихотворений. Отдав в раннем периоде творчества дань описательности, Квазимодо постепенно пришел к иносказательной «поэтике слова», являющейся синонимом герметизма. Переводчик древнегреческих лириков, Квазимодо учился у них выразительности и лаконизму, сочетая эти уроки с опытом старших своих современников — в первую очередь, Унгаретти. В годы фашизма стихи Квазимодо были проникнуты тем «выстраданным молчанием», которое Ч. Павезе назвал характерным для лучшей итальянской поэзии того времени. Послевоенные сборники Квазимодо отмечены пафосом Сопротивления, гражданственностью, гуманизмом. В 1959 г. поэту была присуждена Нобелевская премия.

Основные стихотворные сборники Квазимодо: «Воды и земли», 1930; «Эрато и Аполлон», 1936; «И вечер в мгновенье ока», 1942; «День за днем», 1947; «Земля несравненная», 1958.

На русском языке творчество Квазимодо представлено двумя книгами: «Моя страна — Италия» (М., 1961) и «Избранная лирика» (М., 1967). Часть переводов выполнена для настоящего издания.

ВЕТЕР В ТИНДАРИ

Перевод Евг. Солоновича

Тиндари, где твоя кротость?
С высоты своих гор, вознесенных над водами
божественных островов,
сегодня ты обрушиваешься на меня,
пронизывая сердце.
Я поднимаюсь на поднебесные кручи
навстречу сосновому ветру,
и спутников моих относит все дальше
воздушным потоком —
волну голосов и любовь,
и ты принимаешь меня
наперекор разрыву,
ты и боязнь теней и молчаний,
убежища нежностей, некогда неизменных
и канувших в небытие.
Тебе неизвестна земля,
где я увязаю все больше
и тайные слоги питаю:
другое сиянье скользит по твоим окнам
в ночном облаченье,
и не моя покоится радость
на лоне твоем.
Изгнание — мука,
и вчерашние поиски лада
оборачиваются сегодня
преждевременным страхом смерти;
и каждая любовь — защита от грусти,
бесшумная поступь во мраке,
где ты меня вынуждаешь
горький хлеб преломлять.
Тиндари — непреходящее чудо…
Друг меня будит нежный,
чтобы я со скалы наклонился над небом,
и деланный страх мой — для тех, кто не знает,
что за мною глубокий охотился ветер.

ЗЕМЛЯ

Перевод Евг. Солоновича

Ночь — безмятежные тени,
воздуха колыбель, —
до меня доносится ветер, если в тебе блуждаю,
и море с ним, и запах земли,
где поют мои сицилийцы
парусам, сетям,
малышам, проснувшимся до рассвета.
Голые склоны, равнины под первой травою,
ждущей стада и отары,
ваша боль опустошающая — во мне.

ЗЕРКАЛО

Перевод Евг. Солоновича

И вот на ветвях
раскалываются почки,
и зелень — новее травы —
ласкает сердце,
а ствол уж казался мертвым
и словно в промоину падал.
И все принимаю за чудо,
и я — та вода из тучи,
что отражает сегодня в канавах
самый синий кусочек неба,
та зелень, что в почках таилась
недавно — минувшей ночью.
вернуться

164

Охранная грамота ( франц.).