Зоя выглядела действительно восхитительно, хотя голубой атласный лиф, как обычно, обнажал её бюст гораздо больше, чем он считал необходимым – достаточно, как он подозревал, чтобы представлять угрозу общественному порядку. Но такова была мода, и Марчмонту, как самому модному мужу в Лондоне, не следовало разбивать никому носов за то, что они глядели туда, куда герцогиня таким вопиющим образом призывала их смотреть.

Поприветствовав хозяев и сделав несколько необходимых представлений – поскольку графиня Ливен и миссис Драммонд-Баррелл формально ещё не встречались с Зоей – Марчмонт сказал:

– Леди, я должен принести извинения за небольшое утреннее недоразумение. Моя жена неоднократно говорила, что получить доступ в Олмак практически невозможно. Но я подумать не мог, что она попытается взять его штурмом.

Шутка быстро разнеслась по собранию.

Потерявшая управление карета понесла больше ущерба, чем причинила. Она задела тумбу, повредила ограду и выбила несколько кирпичей. Если бы несчастный случай произошёл позже, когда движение было более оживлённым, то потери и жертвы возросли бы многократно. В настоящее время, наихудшим из того, с чем они с Зоей столкнулись, были разговоры. Казалось, будто едва сплетники и газетчики покончили с одним делом, связанным с Зоей, как появилось новое, подвергая их танталовым мукам.

Завтра её изображениями обклеят все витрины, без сомнения. Но дурная слава, которая привела бы Деву Гарема к общественному остракизму, герцогиню Марчмонт сделает лишь интереснее.

– Как храбро с Вашей стороны приехать сегодня вечером сюда, – сказала ей леди Джерси. – Такое волнение меня бы опрокинуло навзничь. Я бы осталась в постели недели на две.

– Если бы я не оставляла постель в течение двух недель, то перепробовала бы множество разных позиций, – ответила Зоя. – Лежать навзничь очень хорошо, но Марчмонту бы это быстро прискучило, ночь за ночью, или день за днём.

Люсьен оттащил Зою в сторону, оставляя Салли Джерси и её приближённых гадать, действительно ли герцогиня Марчмонт говорила то, что они подумали, что она сказала.

– То, что ты сказал о моём «штурме», было дурачеством, – заметила ему Зоя.

– Ты в любом случае привлечёшь к себе внимание, – сказал он. – К завтрашнему дню все будут осведомлены обо всех зловещих подробностях, и у меня будет самая популярная жена в целом Лондоне. Я подумал, что сегодня вечером толика юмора даст нам небольшую передышку. Завтра начнётся мелодрама, осмелюсь предположить.

Назавтра всем станет известно, что несчастный случай вовсе не был несчастным случаем, и что на жизнь герцогини Марчмонт было совершено покушение. Люсьен молчал по поводу этого обмана, но, в конце концов, все выйдет наружу и этот цирк продолжится.

Однако сегодня большинство людей знали только то, что произошел несчастный случай. Распространилось несколько историй о сумасшедшем, напавшем на герцогских лошадей. Безумец убил Спенсера Персиваля как раз шесть лет тому назад, и месяц назад другой ненормальный пытался убить лорда Палмерстона, военного министра. Об убийствах, совершённых сумасшедшими, писали постоянно.

Говоря в общем – хотя и за примечательным исключением леди Софронии де Грэй – патронессы вычёркивали душевнобольных из своего списка.

В этот вечер всё было хорошо, и Зоя могла сверкать сигнальными огнями своего огромного бриллианта и танцевать, сколько душе угодно. Она чувствовала себя живой, прекрасно и полностью живой, поддразнивая его друзей, приводя в изумление других дам, и живя той жизнью, которой она хотела.

Среда, поздней ночью

Харрисон был лондонским слугой, рождённым и воспитанным в этом городе. Он знал каждый дюйм в столице: верхи, низы и середину. У него было много друзей среди определённого рода торговцев и трактирщиков. Ему не составило труда найти укрытие, от которого пешком можно было дойти до Марчмонт-Хауса.

Это только на время, как он заверял Мэри Данстан. Как только он заберёт деньги, спрятанные в различных местах, они уедут в Ирландию и начнут с чистого листа. Они планировали держать гостиницу в Лондоне. Им просто придётся поменять расположение, уверял её Харрисон.

Однако когда в среду вечером он возвратился в убежище, и Мэри спросила его, забрал ли он все деньги, он сказал:

– Нам нужно что-то получше, чем деньги, моя дорогая. – Потом он ей рассказал, что делал утром: как прятался в переулках и узнал, что карету герцога готовят к выезду в Лексхэм-Хаус.

– Я знал, какой дорогой они поедут, – говорил он. – Мне ли не знать все дороги, по которым они ездят? Разве не мне всё всегда известно? Разве моя работа не в том, чтобы всё знать даже до того, как оно произойдёт? Я знал, как это будет до того, как оно случилось этим утром. Я знал и был готов, ожидая её, когда они повернули на Кинг-стрит.

Он ждал, с ножом в руке – с одним из числа тех нескольких, что он захватил с собой во время побега. Это был отличный нож, и Мэри не винила его за кражу. Она тоже прихватила с собой кое-что. Но он предназначался для их гостиницы, для того, чтобы готовить.

Харрисон его использовал для другого.

Мэри не могла поверить своим ушам, когда он ей рассказал. Он был пьян. Она пыталась заставить себя поверить в то, что он просто напился и хвастается. Но какой человек станет хвастаться такими вещами?

– Я не мог задержаться, чтобы увидеть крушение, – говорил он. – В этом незадача, когда нанимаешь лучших из лучших. Кучер Джон увидел, что я собираюсь делать, и я отведал его хлыста. Лошади испугались и понесли, экипаж перевернулся, несмотря на все его труды, но всё было не так, как я представлял. Не было времени, чтобы подвести итоги ущербу. Я думал, что ей достанется больше всех, но нет. Пострадали лошади и кучер, будь она проклята.

Харрисон нашёл бутылку и открыл её. Он наполнил свой стакан и выпил, глядя на Мэри. Он грохнул стаканом об стол, и она подпрыгнула.

– Не смотри на меня так!

– Я только думала, осталось ли у тебя после всего время, чтобы договориться насчёт почтовой кареты, – проговорила она сдержанно.

Мэри Данстан годами упражнялась в искусстве казаться спокойной, как бы она себя не чувствовала. Домоправительница всегда должна выглядеть так, словно всё находится под полным контролем. У остальных слуг не могло появиться мыслей о том, что они могут её запугать. Она должна быть твёрдой, как скала. Она всегда должна быть уверена в себе. Нижестоящим следовало считать её всевидящей и всемогущей, наподобие управляющего домом, хотя и ниже по статусу, но столь же пугающей. Вышестоящие должны были воспринимать её компетентность как само собой разумеющуюся.

– Какой почтовой кареты? – спросил Харрисон.

– Той, что довезёт нас до корабля, на котором мы уплывём в Ирландию.

– Ирландия. – Он скривил губы. – Дикари. Болотные рысаки.

– Мы не можем оставаться в Лондоне, – сказала Мэри.

– Нет, не можем, – сказал он. – Всё пропало из-за неё. Никакой гостиницы в Лондоне для нас, благодаря ей. Никакого будущего здесь. Никакого будущего ни в одном месте. Нет будущего.

– Если тебе не нравится Ирландия, мы можем поехать во Францию, – произнесла Мэри успокаивающе. – Англичане там ценят настоящие английские гостиницы. Хорошая еда и напитки, чистое сухое бельё и полы без единого пятнышка.

Харрисон не слушал. Он выпил ещё.

– Всё пропало, – говорил он. – Двадцать лет пробиваться наверх. А теперь, после всего, я здесь, на дне.

Бывший управляющий щёлкнул пальцами.

– Вот как она меня сбросила. И я её раздавлю. Я покончу с ней, вот так, – он снова щёлкнул, – я её прикончу, потому что она покончила со мной.

Он продолжал разглагольствовать и пить, а Мэри Данстан притворялась, будто спокойно слушает. Но она была идеальной экономкой, а хорошая домоправительница всегда смотрит в будущее. Ей не пришлось долго думать, чтобы решить, как ей следует поступить.

Суббота

Марчмонту недолго пришлось трудиться, чтобы заменить всех своих слуг высшего ранга. Все и даже их бабушки, как он обнаружил, хотели работать в Марчмонт Хаусе.