Едва отпраздновав Новый год, отец едет в Минск. В субботу, 3 января, выступает на вручении Белоруссии ордена Ленина, в воскресенье выбирается на охоту, в понедельник проводит совещание с местными руководителями и на следующее утро поездом возвращается в Москву.
20 января 1959 года отец выступает на церемонии вручения дипломов на физфаке Московского университета. Кто его туда пригласил? Кто-то из вхожих к нему академиков? Возможно, и сами студенты прислали письмо, помощник доложил и легкий на подъем отец снялся и поехал. Выступать отец не собирался, но его уговорили, просто заставили.
— Пятьдесят человек сегодня получают дипломы, — отец нащупывал тему. — Поздравляю вас со вступлением в творческую деятельность, но не обижайтесь, творческая удача не обеспечивается красным университетским дипломом, успех приходит к тому, кто упорно трудится. Люди, отличившиеся в жизни, даже гении, не всегда получали отличные отметки. Не гнушайтесь черновой работы, она есть в каждом деле. Важно в жизни все, от конструирования ракет до содержания улиц в порядке, чтобы в гололедицу пешеходы себе ноги не переломали.
Сказал отец и о реформе образования, теперь, по его мнению, в университеты без трудового стажа, по «папиному звонку» не попадешь. Молодые люди сначала «пооботрутся» в жизни, а затем выберут себе специальность осознанно, следовательно, и «брак» среди выпускников уменьшится. Тут отец вспомнил обо мне, рассказал, как радовался моему красному диплому, но повторил, что главный, трудовой экзамен у меня впереди. Затем он помянул свою племянницу, Нину Кухарчук, пожаловался, что она недавно защитила кандидатскую по истории, но до сих пор уверена, что Максим, герой фильма «Юность Максима» — это Максим Горький.
— Когда она такое сказала, меня, как ломиком по голове огрели, — как-то обиженно произнес отец и тут же поинтересовался: — В вашем университете таких нет?
— Нет! — дружно загремело из зала.
— Дай бог, чтобы не было. Приглядитесь, может быть, найдете, и не обижайтесь, что Хрущев вам шишки подбрасывает. На этом, пожалуй, остановлюсь, я по старости лет занялся нравоучением, а молодежь не особенно любит слушать стариковские советы.
Зал зааплодировал. Все встали. На этом торжественная часть закончилась, молодежь отправилась танцевать, пытались затащить туда и отца, но он, сославшись на возраст, уехал домой.
20 января 1959 года ЦК КПСС обратил внимание подведомственных ему обкомов, горкомов и райкомов на необходимость «Упорядочивания представления к награждению орденами и медалями и присвоению почетных званий СССР». В списки награжденных, говорилось в письме, включают людей случайных, а порой вообще преступников, придумываются юбилеи, несуществующие памятные даты, лишь бы получить орден или медаль. ЦК рекомендовал «обсудить настоящее письмо и сделать выводы».
22 января 1959 года отец в Ленинграде встречается с президентом Финляндии Кекконеном. После переговоров, довольные друг другом, они вместе посмотрели балет Прокофьева «Каменный цветок» в Кировском (Мариинском) театре.
10 февраля 1959 года отец, вместе с другими членами Президиума ЦК, на выставке ГДР «Пластмассы в промышленности». Ему было интересно, чего добились наши друзья. Отец констатирует: немцы нас обогнали, и существенно.
Вечером 14 февраля 1959 года, сразу по возвращении из Рязани, о поездке туда я уже писал, отец в Большом театре слушает оперу «Диром» в постановке Ташкентского театра имени Садриддина Айни.
17 февраля он уже в Туле, вручает тулякам орден Ленина, весь следующий день на Сталиногорском химическом комбинате постигает премудрости химического производства.
4 марта 1959 года отец улетает на Лейпцигскую ярмарку, там его интересуют химические технологии. Из Лейпцига он переезжает в Берлин, где неофициально встречается с оппозиционными Конраду Аденауэру и его правящей партии, лидерами западногерманских социал-демократов. Социал-демократов у нас, с нелегкой сталинской руки, тогда принято было считать прислужниками империалистов, общаться предпочитали с хозяевами — консерваторами, а не со слугами. Отец же устанавливал отношения и с теми, и с другими.
14 марта 1959 года первым секретарем ЦК Компартии Узбекистана становится Шараф Рашидов. Изворотливый и умный политик, он просидит в этом кресле двадцать четыре года, до самой своей смерти в 1983 году. Рашидова похоронят со всеми почестями. Во времена горбачевской перестройки его обвинят в коррупции и иных смертных грехах, смешают с грязью. После распада СССР историки независимого Узбекистана назовут Рашидова выдающимся государственным деятелем, всего на ступеньку ниже «Хромого Тимура».
Даг Хаммершельд и Борис Пастернак
27 марта 1959 года отец принял Генерального секретаря ООН Дага Хаммершельда. Они уже присмотрелись друг к другу, встречались в 1956 и в 1958 годах. Хаммершельд у нас считался проамериканским политиком, в отношениях Запад — Восток не отступавшим от продиктованных Государственным департаментом США приоритетов. В этом он ничем не отличался от большинства собеседников отца из того мира. Но нам выпало жить на одной планете, считал отец, значит надо приноравливаться друг к другу.
Эта встреча, наверное, не заслуживала бы упоминания, так как ничем особо не выделялась в бесконечной череде разговоров и переговоров с западными деятелями из разных стран, если бы не Пастернак. Начав рассказывать о роли отца в этой неприятной истории, я считаю себя обязанным поставить точку.
В марте того года он отдыхал на недавно построенной государственной даче на мысе Пицунда в Абхазии. На соседней даче жил Анастас Микоян. Хаммершельда они принимали вместе, полуофициально, почти по-домашнему, что отнюдь не упростило переговоры. Их темы, как и позиции сторон, не менялись все последние годы: Германия, разоружение, ядерные испытания, и собеседники заранее знали, какой ответ прозвучит.
Некоторое оживление внес обед. Стол накрыли на втором этаже — там из огромных окон столовой открывался вид на море. Во время обеда, в числе других тем, заговорили и о Нобеле за «Доктора Живаго». Хаммершельд, член Нобелевского комитета, голосовал за присуждение премии и теперь попытался объяснить отцу, что решение они принимали, оценивая исключительно литературные достоинства, безо всякой политической подоплеки. Отец, естественно, считал иначе и с ехидцей поинтересовался, читал ли гость роман, а если читал, то на каком языке. Хаммершельд замялся, роман он читал, но на не родном ему английском. Это все равно что прочесть справку о романе, содержание понятно, а вот судить о языке, стиле и иных, чисто литературных особенностях художественного произведения по переводу на чужой язык, вряд ли возможно. Отец сказал, что он роман не читал, но ознакомился со справой о нем, весьма негативной. Затем он, без нажима, попенял Хаммершельду, что его голосование в Нобелевском комитете не вяжется со статусом Генерального Секретаря ООН. По положению ему следовало бы держаться над схваткой, воздержаться при рассмотрении вопроса однобоко мотивированного политически и идеологически.
Хаммершельд убедительных аргументов в защиту своей позиции не нашел, но и сдаваться не собирался. Под видом разговора о литературе они заговорили о политике, а уж тут общего мнения у них быть не могло. Расстались мирно, но недовольные друг другом.
Отец посчитал, что все темы исчерпаны, на следующий день разговаривать им по существу более не о чем, но и продолжать ссориться тоже нет никакого резона. Он придумал маленькую дипломатическую хитрость — предложил Хаммершельду вместо протокольной беседы за столом прокатиться по морю, благо был штиль, на прогулочной шлюпке. Отец сел на весла, Хаммершельд уселся на корме. Места для переводчика не нашлось. Катались они больше часа, обменивались улыбками, любовались игрой волн. Отец впоследствии шутил, что эти «переговоры» у них с Хаммершельдом прошли на редкость удачно. Хаммершельд не обиделся, обещал, при случае, прокатить Хрущева на своей лодке, но тогда уже он займет место на веслах.