В плановой советской экономике поступили иначе. Министерство авиационной промышленности, где перспективные разработки возглавлял в ранге заместителя министра сталинский любимец, известный авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев, всеми силами отбивалось и сумело отбиться от баллистических ракет. Они и без того перегружены: у них и реактивная авиация, и крылатые ракеты, и зенитные ракеты. Им не до «карандашей». Баллистику, «карандаши», приютили пушкари, Министерство вооружений. Их молодой и энергичный министр Дмитрий Федорович Устинов разглядел в ракетах будущее: сегодня пушка стреляет от силы на сорок километров, а завтра ракета улетит на тысячи. Баллистические ракеты попали к вооруженцам. Однако «наука» в министерстве Устинова хотя и умела рассверлить пушечный ствол, но понятия не имела об аэродинамике и других авиационных премудростях. Скоординировать работу двух отраслей не получилось. Устинов создавал свою науку в своем министерстве: свою аэродинамику, свою прочность, свое материаловедение, все свое, и все заново. Затратили миллиарды государственных рублей, но, по мнению министра Устинова, они пошли на дело, на его, министерское, дело. Теперь он все держал в своем кулаке. Осуждать Устинова не за что, он играл по правилам министерской отраслевой экономики и по этим правилам играл правильно. На авиационного «дядю», у которого свой план, свои проблемы, которому на соседа начхать, Устинов не рассчитывал и рассчитывать не мог. Каждый министр отвечает за свой план.

Так, в Советском Союзе при всей его послевоенной нищете из-за непреодолимости межведомственных барьеров растратили миллиарды и миллиарды рублей. И это в отраслях, находившихся под пристальным вниманием высших руководителей государства. «Периферийные» министры чувствовали себя еще вольготнее.

Или, к примеру, университетская наука. Во всем мире профессора не только учат студентов, но и по заказу фирм ведут исследования. Сотрудничество выгодно обеим сторонам: университеты получают дополнительное финансирование, а заказчики — по сходной цене современнейшие машины и технологии. Одновременно профессора оттачивают свою квалификацию, а студенты не только читают учебники, но и участвуют в реальных исследованиях.

В Советском Союзе руководствовались ведомственной логикой: министерства подминали под себя научные исследования, плодили свои научно-исследовательские институты, заманивали к себе лучших ученых, формировали «ведомственную» науку. Свой институт сделает, что ему прикажут, а университет?… У университета — свой министр… Некоторые ведомства, побогаче, заказывали «своим» университетским кафедрам какие-то исследования, но не те, от которых зависел план. Их научные отчеты непрочитанными ложились на полку. Университетской науке платили не за результат, так «подкармливали своих профессоров», учивших для отрасли «своих студентов». В результате страдали все — министерства несли дополнительные и необязательные затраты на науку, переманивали к себе стоящих ученых, университеты, в свою очередь, ученых теряли, оставшиеся на кафедрах профессора учили студентов по книжкам и сами теряли квалификацию. Приходилось зазывать в университеты специалистов-практиков из министерских исследовательских институтов, чтобы они по совместительству, по вечерам рассказывали студентам о последних достижениях в областях, где им предстояло работать. Конечно, если поискать, найдутся примеры успешного сотрудничества университетов с отраслями, но это исключение из правил.

Покушаясь на хорошо сцементированную министерскую твердыню, отец понимал, что сопротивляться ему будут отчаянно, до последнего. Чтобы облегчить прохождение реформы, он схитрил, предложения представил не своими, а, в традициях тех времен, призвал восстановить ленинские заветы, искаженные последующими сталинскими наслоениями. При Ленине в двадцатые годы экономикой России управляли региональные Советы народного хозяйства (совнархозы). Теперь отец предлагал к ним вернуться. 27 января 1957 года, вскоре после фиаско с шестой пятилеткой и перестановок в Госэкономкомиссии, он рассылает предложения «Об улучшении руководства промышленностью и строительством». В ее основу заложен переход от «жесткой вертикали в экономике» к «гибридной горизонтали». Уже на следующий день записку обсуждали на Президиуме ЦК. У только что назначенного вместо Сабурова Председателем Госэкономкомиссии Первухина (с 1939 года возглавлявшего Наркомат и Министерство электростанций и электропромышленности, а затем заместителя и первого заместителя Председателя Совета Министров) реформа централизованной министерской структуры восторгов не вызвала.

— Сомнения есть. Я не уяснил себе, — так высказался он на заседании Президиума ЦК. — Я сторонник крупных министерств. Их преимущества в концентрации, централизации, специализации. При территориальном управлении все плюсы потеряем.

Первухин говорил долго, непривычно эмоционально, и резко заключил:

— Ограничиться обменом мнениями. Иными словами, хода предложениям отца не давать.

— Предложения правильны и с политической, и с деловой точки зрения, — возразил Микоян.

— Речь идет о крупной реформе. Предложения правильны, — поддержал Микояна Булганин. — Не затягивать решение вопроса.

Затем слово взял Молотов. Записка отца ему не нравилась, но, не получая поддержки в Президиуме ЦК в своих, уже многочисленных, стычках с отцом, Молотов, в отличие от Первухина, не захотел атаковать в лоб. Опытный бюрократ, он избрал тактику забалтывания проекта в бесконечных комиссиях и подкомиссиях. На этот раз говорил он размеренно, не заикаясь (Молотов от природы заика). Осторожно подбирая слова, Вячеслав Михайлович высказал «сомнение» в правильности предложения:

— Обсудить надо этот вопрос, и не раз. Рано говорить о ликвидации министерств. Можно уменьшить их роль в пользу местных органов руководства промышленностью, решать по этапам, а не чохом.

Следующим взял слово Брежнев, он считал, что «соображения, изложенные в записке, правильны. На местах выросли кадры. Надо только чуть доработать детали».

— У нас единое государство. Спасение не в раздроблении, — сомневается Ворошилов. — Не следует торопиться. Изучить хорошенько. Поручить высококвалифицированным практикам разработать вопрос. Без проверки ералаша не оберемся.

— Предложения очень серьезные. На собраниях в Москве ставят вопрос, что дальше будет? Согласна, вопрос серьезный, но предложения дадут многое, — плетет словесные кружева Екатерина Фурцева. Она пока не сориентировалась, чью сторону принять.

— Направление правильное, — поддержал отца Суслов.

— Вопрос не новый, но обобщен, и в этом смысле предложения новые, — Сабуров явно не хотел говорить по существу. Ссориться с Хрущевым после потери Госэкономкомиссии, ему представлялось опасным, но поддержать регионализацию он себя заставить не мог. — Вопросы централизации усилить. Предложения правильны, но не спешить, продумать вопрос.

Вы что-нибудь поняли? Я не понял, за исключением желания похоронить реформу в бюрократических проволочках. Тактика для Сабурова, опытного госплановца, не новая.

Беляев, недавно пришедший в секретари ЦК из Алтайского крайкома, целиком «за».

— Мы даже не представляем, какие экономические выгоды принесет эта перестройка, — солидарен с Беляевым Аверкий Аристов, тоже секретарь ЦК, в недавнем сибиряк, перебравшийся в Москву из Хабаровского крайкома.

— Вопрос в записке поставлен правильно, — поддерживает отца Шверник, но поддерживает не по убежденности, а по привычке держаться линии Первого секретаря. Так его приучила жизнь.

Отец прекрасно понимает замысел Молотова, Сабурова и им сочувствующих. Его задача «договориться в принципе», не увязнув в бюрократическом болоте. Против создания комиссии он не возражает, но предлагает разбавить в ней москвичей ленинградцами, киевлянами, свердловчанами. Они его союзники и его резерв, и, конечно, надо записать в комиссию основных противников: Молотова, Сабурова, Первухина, Байбакова, пусть они послушают людей с мест, поспорят с ними и обязательно поставят свои подписи под рекомендациями.