— Сеньор виконт, которого я представляю, не потерпит, чтобы на него упала хотя бы тень, — твердо сказал Мартин.

— Этого никто из присутствующих не хочет ни сеньору виконту, ни кому-то из нас, — сказал Видаль. — Это было бы ужасно. После всех наших трудов…

И с отчаянием взглянул на дона Рамона.

— Это ужасно. И единственный способ уцелеть, — сказал Пере Пейро, — держаться друг за друга. Если погибнет один из нас, все остальные погибнут тоже.

— Только не сеньор виконт, — упрямо сказал Мартин.

— Возможно. Но его управляющий погибнет, — сказал Видаль с ноткой злобности.

— Пора откровенно обсудить то, что нам известно, — сказал Пейро, — и скрывать это от всего мира.

— Пере, мой друг, ты в жизни ничего не скрывал, — сказал Видаль.

— Возможно, — сказал Пейро. — Мне раньше не грозила опасность лишиться головы. Прежде всего, знает ли кто-нибудь точно весь груз, что находится на борту этого судна?

Все переглянулись. Никто не произнес ни слова.

— Я знаю, что было много разговоров о разных вещах, — с беспокойством сказал Мартин. — Но чтобы знать точно…

— Кто руководил погрузкой? — спросил Мартин.

— Это собирались сделать он, Арнау, и его управляющий, во всяком случае, так мне говорили, — сказал Пейро.

— А когда судно отплывает?

Мартин поднял руку от записки, которую писал, чтобы обмакнуть перо в чернила.

— Да — когда оно отплывает? — спросил дон Рамон, подняв взгляд с интересом. — Я бы хотел это видеть.

— Должно было отплыть, когда погрузка будет закончена и задует благоприятный ветер, — ответил Пере Видаль. — Оно могло отплыть вчера, или, вероятнее, сегодня или завтра. Но после того, что случилось, — не знаю.

— Это возвращает нас к первому вопросу сеньора Пере Пейро, — сказал Мартин. — Кто знает, что находится на борту?

— Если никто здесь не знает, тогда только Арнау и капитан судна, — ответил Пейро и спросил: — А что его управляющий? Частностями занимался он.

— Касса? — спросил Мартин. — Я видел его вчера. Он был в ужасном состоянии. Сказал, что его отстранили от дел, как только судно вошло в порт. Все взял на себя дон Арнау.

— Его отстранил Арнау? Очень странно, — сказал Пейро. — Ну что ж, тогда он многого не может знать. Арнау, надо полагать, уже далеко от Руссильона, но капитан судна должен находиться в городе. Он должен был давать показания на суде. Кто-нибудь должен постараться найти его.

Наступила пауза.

— Я постараюсь, — сказал Видаль.

— А я отправлюсь в Кольиур, постараюсь узнать, что происходит, — сказал Пейро.

— Я должен сообщить обо всем сеньору виконту и попросить дальнейших указаний, — обеспокоенно сказал Мартин. — Он будет недоволен.

Дон Рамон Хулиа зевнул.

Пере Видаль проводил своего благородного гостя дона Рамона в главный коридор, где стоял слуга, готовый распахнуть дверь. За ними последовали Пере Пейро и Мартин, ведя несвязный разговор.

— Простите бесцеремонность моего вопроса, сеньор Пере, — сказал Мартин, — почему сеньор Пере Видаль так обеспокоен мнениями зеленого мальчишки, который, насколько я понимаю, не может принести ему ни гроша выгоды?

— Вы имеете в виду дона Рамона Хулиа? — спросил Пейро. — Быстро взгляните на лестницу, Мартин, и увидите молодую женщину, на которой столько шелка, что хватило бы обеспечить весь королевский двор.

— Вижу ее, — сказал Мартин.

— Это его дочь. У Пере Видаля есть мечта, Мартин. Грандиозная мечта услышать, как мир обращается к его дочери «сеньора», и увидеть ее представленной двору. Этого нищего отпрыска благородного рода, помыслы которого сосредоточены на картах и игральных костях, доступных женщинах и нарядной одежде, можно купить, если цена окажется достаточно высокой. По крайней мере, так считает Видаль.

— Но у дона Рамона громадные долги, — сказал Мартин. — Я мало знаком с этим городом, приехал сюда совсем недавно, но уже слышал об этом.

— Это обойдется Видалю в целое состояние, — согласился Пейро. — Но он думает, дело того стоит.

Глава вторая

Донья Хуана Марса сидела у окна маленькой гостиной, расположенной рядом с ее спальней. Предполуденное солнце освещало ее бледное лицо и темные круги под глазами. Она склонялась над шитьем, напряженно трудясь над рубашкой для младенца. Шаги по каменным плитам коридора предупредили ее о чьем-то появлении, но она не пошевелилась, не подняла глаз от работы. Дверь отворилась, в проеме появилась приятного вида женщина в простом, элегантно скроенном платье и воззрилась на нее.

— Мне сказали, что ты будешь здесь, — произнесла наконец женщина. — Сказали, что ты не выходишь из этой комнаты.

— Маргарида! — воскликнула Хуана, откладывая шитье. — Мне никто не сказал, что тебя ждут.

— Потому что меня не ждали, — сказала Маргарида. — Но принцесса Констанса, устав меня слушать, велела мне ехать сюда, сделать приготовления к ее приезду.

— Когда приезжает принцесса?

— Скоро. Может быть, завтра, может, через неделю, может, через три или четыре, — ответила Маргарида. — Пока их величества на Сицилии, ее королевскому высочеству не нужно думать о времени. Но я больше беспокоюсь о тебе, моя дражайшая Хуана.

— Это приятно слышать, но уверяю, у меня все хорошо.

— Я слышала иное. Говорят, ты всех избегаешь. Тебя невозможно втянуть в разговор, ты отказываешься гулять с другими, выходить с шитьем во двор или даже слушать чтение сеньоры Анхелики.

— Потому что это сеньора Анхелика. Будь на ее месте ты, я, наверно, могла бы слушать часами.

— Ты мне льстишь. Теперь я знаю, что ты нездорова. Все боятся, Хуана, что ты увянешь от горя до рождения ребенка, и, судя по твоему виду, эти страхи оправданы.

— Маргарида, я не могу выносить ни сочувствия окружающих, ни их любопытства, — сказала Хуана, сжав кулаки так, что побелели костяшки. — Они слышали столько нелепых историй о наших неприятностях, что окружают меня, будто стая бродячих собак, желая узнать во всех подробностях, что я думаю и чувствую.

— Винить их нельзя. Я могу с удовольствием занять себя иглой и книгами, но для большинства из них жизнь скучна, пока здесь нет их величеств. Королевский двор сейчас больше походит на гарнизон.

— Маргарида, я почти не замечаю солдат.

— Потому что не выходишь из этой комнаты. Ты бы привела в ужас мою старую няню.

— Почему? — рассеянно спросила Хуана. — Сядь, Маргарида, поговори со мной. Мне это может пойти на пользу. Расскажи о своей старой няне.

— Здесь слишком жарко и душно, — сказала Маргарида. — Пошли на галерею, где больше воздуха. Если хочешь, пройдем по тайному коридору в покои его величества. Там можно будет разговаривать, сколько душе угодно, в очень приятной и уединенной обстановке.

— Я не смогу пройти по этому коридору, — ответила Хуана. — Он слишком узок, а я слишком раздалась. Но расскажи о своей няне. Ты часами выслушивала мои эгоистичные жалобы и никогда не рассказывала о том, откуда приехала. Говорят, это какое-то дикое место далеко на севере.

— Давай сперва выйдем, — сказала Маргарида, подавая руку.

Хуана поднялась из кресла, одернула платье и под руку с Маргаридой пошла на выложенную каменными плитами открытую галерею, выходящую на малый двор королевского дворца.

— Я приехала из Шотландии, — заговорила Маргарида. — Она не такая дикая, далекая или холодная, как говорят, но, признаюсь, не похожа на эту страну. Каждый день, в солнечную погоду, в проливной дождь или метель, няня вытаскивала меня на прогулку.

Маргарида оперлась на баллюстраду, разглядывая аккуратно подрезаные деревья и кусты в залитом солнцем дворе.

— Шотландия не похожа на все это, — снова сказала она, поведя рукой, ее жест охватывал двор, деревья, солнце и теплый, почти неподвижный воздух. — Но моя няня говорила, что свежий ветер делает детей крепкими. «Ты должна гулять ежедневно, Мэри», — говорила она, брала меня за руку и вела наружу, дрожащую в легком плаще.