Гален улыбнулся, и оторвался от дверного косяка.

—  Если бы Богиня дала мне выбрать между троном и жизнью Холода, то я

выбрал бы его жизнь, так же, как это сделал Дойл.

Мой живот напрягся от его слов. Тогда я поняла, что Гален мягко

подначивал Баринтуса, и беспокойство ушло. Я внезапно почувствовала

себя более спокойной, почти счастливой. Это была такая резкая перемена

настроения, что поняла— это была не я. Я смотрела на Галена, идущего

медленно к Баринтусу, протянув вперед руку, как будто предлагая

обменяться рукопожатием. О, Богиня, он использовал свою магию на нас

всех, и он был одним из немногих, кто мог это сделать, потому что большая

часть его магии никак не проявлялась внешне. Он не пылал, не мерцал, не

становился чересчур милым, но ты просто испытывал желание опять

быть приятным.

Баринтус не угрожал Галену, двигался медленно, осторожно, улыбаясь,

протянул руку навстречу Галену.

—  Тогда ты тоже дурак, — сказал Баринтус, но гнева в его голосе уже был

меньше, и следующий удар океана в окна тоже был слабее. На сей раз даже

стекла не задрожали.

—  Мы все любим Мерри, — сказал Гален, по- прежнему осторожно двигаясь

вперед, — разве не так?

Баринтус нахмурился, явно озадаченный.

—  Конечно, я люблю Мередит.

—  Тогда мы все на одной стороне, так?

Баринтус еще сильнее нахмурился, но наконец, кивнул.

—  Да. — Слово было сказано тихо, но четко.

Гален почти подошел, его рука, почти коснулась руки Баринтуса, и я

знала что, если его очарование работало на довольном большом

расстоянии, то прикосновение упокоило бы даже самую серьезную

ситуацию. Не было бы никакой борьбы, если бы его рука однажды

коснулась другой руки. Даже зная, что происходит, это не сводит на нет

эффект очарования Галена, и сейчас меня коснулся его отголосок.

Большая же часть этого очарования была направлена на Баринтуса.

Гален желал, чтобы тот успокоился. Он хотел быть его другом.

Раздался крик, и кричали в доме. Крик был высоким, наполненным

ужасом. Как и любая магия, гламор Галена рухнул от этого звука и скачка

адреналина, когда все стражи схватились за оружие. У меня было оружие,

но я не брала его с собой на пляж. В любом случае это не имелобы

значения, потому что Дойл толкнул меня на пол с противоположной

стороны кровати, и приказал Галену остаться со мной. Он, конечно же

пошел туда, откуда прозвучал крик.

Гален встал на колени рядом со мной, готовый стрелять, хотя и никуда

не целился, потому целиться было некуда.

Шолто открыл дверь, оставаясь с другой стороны косяка, чтобы не

попасть под прицел. Он был стражем королевы, пока не стал королем

собственного королевства, он знал о возможностях современного оружия,

и сам хорошо стрелял. Баринтус прижался с другой стороны приоткрытой

двери, забыв о ссоре, делая то, чему они обучались гораздо дольше, чем

Америка стала страной.

Чтобы они не увидели там, Шолто осторожно стал прокрадываться с

пистолетом в одной руке и мечом— в другой. Баринтус скользнул в дверь,

казалось, без оружия, но когда ты семи футов ростом, нечеловечески

силен, почти бессмертен и великолепно обученный боец, тебе не всегда

нужно оружие. Ты сам оружие.

За ним выскользнул Рис, чуть пригибаясь, держа оружие в руке. Холод

и Дойл скользнули в дверь, вооруженные и готовые, и точно так же как

был ко всему Гален, и внезапно мы оказались в пустой комнате. Мой

пульс колотился в моих ушах, сдавливало горло, и не от мысли, что

возможно, что- то заставило одну из моих стражниц кричать, а от мысли о

мужчинах, которых я любила, отцов моих детей, которые могли не

вернуться из- за двери. Смерть коснулась меня слишком рано, чтобы не

понять, что почти бессмертный, это не одно и то же, что действительно

бессмертный. Смерть моего отца научила меня этому.

Возможно, если бы я была достаточно королевой, чтобы пожертвовать

Холодом за корону, может быть я была бы более обеспокоена по поводу

стражниц, но я была честна сама с собой. Я только пыталась подружиться

с ними в течение нескольких недель, а мужчин я любила, и ради кого- то,

кого ты любишь, ты пожертвуешь многим. Любой, кто говорит иначе, или

никогда не любил или лжет себе.

Я услышала голоса, но они не кричали, всего лишь говорили. Я шепнула

Галену:

—  Ты можешь понять то, что они говорят?

У большинства сидхе слух был гораздо лучше человеческого. Он

склонил голову на бок, оружие было теперь направлено на пустой дверной

проем, готовое стрелять в любого, кто мог проникнуть в комнату.

—  Голоса женщин. Не могу понять, что они говорят, но я могу сказать, что

одна из говорящих Хафвин, кто- то еще плачет, и сердитый Саред. Теперь

Дойл, и расстроенный Иви, но не сердитый. Он говорит с паникой, как

будто случившееся испугало его.

Гален мельком взглянул на меня, немного хмурясь.

—  Иви кажется, сокрушается.

Я тоже нахмурилась.

—  Иви никогда не из- за чего не сокрушается.

Гален кивнул, затем резко напрягся, глядя на дверь. Я видела, как его

пальцы напряглись. Я ничего не видела из- за кровати. Тогда он поднял

оружие к потолку и со свистом выдохнул. Это сказало мне, насколько

близко он был к тому, чтобы нажать на спусковой крючок.

—  Шолто, — сказал он, и встал, все еще держа оружие одной рукой, вторую

протянул мне. Я позволила ему помочь мне встать.

—  Что случилось? — Спросила я.

—  Ты знаешь, что у Иви и Догмэлы вчера был секс? — Спросил он.

Я кивнула.

—  Не точно, но я знаю, что Иви и Бри нашли любовниц среди

стражниц, которые хотели этого.

Шолто улыбнулся и покачал головой, его лицо то ли удивленным и то

ли очень серьезным.

—  Похоже, что после вчерашнего Иви предположил, что он мог крепко ее