Я узнал Гитлера уже тогда, когда он был главнокомандующим. Но его повседневная жизнь стала полностью подчиняться ритму военных событий только после начала наступления на Советский Союз. Все чаще фюрер стал созывать совещания и устраивать встречи. А все остающееся свободным время проводил в основном в своих апартаментах, укрывшись от посторонних глаз за дверью спальни или рабочего кабинета. В последующие месяцы он совсем никуда не выходил. Количество выступлений и поездок было сведено к минимуму. Число сотрапезников за ужином все уменьшалось, хоть в первое время в «Волчьем логове» это не слишком бросалось в глаза. А последние месяцы жизни его нередко можно было увидеть за столом одного или с одной из секретарш в качестве единственного сотрапезника.

За вторую половину 1941 года мне пришлось несколько раз съездить в Берлин и Растенбург. Длительность этих командировок варьировалась от двух недель до полутора месяцев. Летал я на самолете Ю-52, как и в Бергхоф. Когда тем летом приезжал Муссолини, меня не было (с 25 по 28 августа 1941 г.).

В канцелярии меня переселили. Теперь я жил на первом этаже, совсем рядом с кухней Канненберга, в относительно просторной комнате, где были умывальник, телефон и две кровати, одна из которых предназначалась для киномеханика Эрика Штейна. Место было приятное, в отдалении, и потому спокойное. Большим облегчением для меня стало то, что мне не нужно было постоянно контролировать все свои движения и действия, как это приходилось делать рядом с апартаментами фюрера на втором этаже. Поговаривали, что Гитлер все слышит и по звуку различает любое движение.

В декабре Гитлер провел несколько дней в Берлине, после чего вернулся в свою ставку( с 9 по 16 декабря 1941 г.). По-моему, именно в это время я видел, как в приемную вошел в окружении двух сотрудников в штатском монах в грубой шерстяной рясе с белым поясом. На груди у него была звезда Давида. Его никто не обыскивал. Кто-то из наших, предположительно Отто Гюнше, позвонил ординарцу. Тот незамедлительно явился, чтобы препроводить монаха в апартаменты фюрера. Ни один из полицейских не шелохнулся. Во время встречи они оставались с нами, внизу. Служитель церкви, как мне сказали, пробыл у фюрера недолго, после чего покинул канцелярию. Я не спрашивал, кто это был и зачем пришел. Это было не принято. Не знаю, что с ним случилось потом. Могу только свидетельствовать, что больше он не приходил.

20 января 1942 года состоялась Ванзейская конференция (выселка евреев из Европы на восток). Я ничего об этом не знал. Точно так же, как слыхом не слыхивал о постоянно увеличивавшемся количестве отправляемых в расположенные на востоке концентрационные лагеря евреев. Нет, мы, конечно, знали о существовании концентрационных лагерей, но откуда же нам было знать, что там происходит? Об этом никто не говорил. Ни единого слова. Для нас, за исключением очень узкого круга людей из окружения Гитлера, эта тема была табу. Думаю, что, если бы кто-нибудь из нас о чем-нибудь знал, он обязательно рассказал бы остальным. Рано или поздно обронил бы слово, пошли бы разговоры. Но нет, никто ни сном ни духом. Доступа к подобного рода информации у нас не было. До сих пор не могу понять, как такие бесчинства могли держать в совершеннейшем секрете.

Мои командировки в ставку в Растенбурге следовали одна за другой, и все были похожи друг на друга. Лето выдалось тяжелое, обстановка на фронте постепенно обострялась, победы уступали место поражениям, но будничная жизнь «Волчьего логова» оставалась все такой же, как и в предыдущие месяцы.

Пробыв совсем немного времени в Берлине, Гитлер вылетел в Берхтесгаден, где должен был встретиться с Муссолини. Встреча была очень дружеской. Видно было, что они рады друг друга видеть. Гитлер был в ударе, много разговаривал. Поскольку в Бергхофе не было достаточно места для того, чтобы принимать большое число посетителей, итальянскую делегацию сопроводили в роскошный замок Клессхайм, здание в стиле барокко недалеко от Зальцбурга. Здесь устраивались торжественные приемы и официальные церемонии руководителей партии, когда они были в тех краях. После ужина мы вернулись в Бергхоф. На следующий день к нам присоединились Муссолини и его военачальники, чтобы провести денек в альпийской резиденции Гитлера. Тогда Еву Браун в Бергхофе я не видел.

Помню, в это время Гитлер однажды вызвал меня к себе и сказал, что я плохо выгляжу.

— Да нет, я нормально себя чувствую, — ответил я, — только все время что-то не в порядке с желудком.

— Ну так проконсультируйтесь с доктором Морелем! — ответил шеф.

Эта фраза, с виду ни к чему не обязывающая, из его уст звучала, как приказ. Когда фюрер раздавал советы в таком духе, лаконичнее некуда, лучше было им следовать. Поэтому я пришел к доктору Морелю, объяснил, что меня привело к нему на прием. Он тут же меня обследовал и отправил на воды, в Карлсбад. Можно сказать, в приказном порядке. И вот я оказался на курорте, хотя чувствовал себя вполне здоровым. Доктор Морель прекрасно знал, что указаниям Гитлера лучше следовать беспрекословно.

В Берлин я вернулся ближе к концу июля. Гитлер был в то время недалеко от линии фронта, в ставке, о которой я еще ничего не знал. Мне был дан приказ прибыть туда как можно скорее. Я вылетел первым же попутным самолетом, почтовым, который ежедневно курсировал между столицей и ставками Гитлера и его ближайшего окружения.

"Вервольф"

К середине 1942 года ставка Гитлера была перенесена на Украину, в район Винниц (ныне город Винница). Здесь Гитлер жил месяцами с людьми из ставки в Восточной Пруссии среди леденящего холода, окутавшего все вокруг.

Если нам нужно было лететь на Украину вместе с фюрером, группа бегляйткоммандо СС вылетала чуть больше, чем за час до шефа, который тогда летал на «кондоре». Таким образом, мы прилетали на место как раз вовремя, чтобы встретить фюрера у трапа его самолета, гораздо более мощного, чем наши Ю-52.

Украинская ставка располагалась в лесу. По большей части строения были сделаны из стволов деревьев (срубы), был только один бункер для персонала и близких фюрера на случай воздушного налета. У Гитлера был свой блокгауз, достаточно большое деревянное строение. Там были рабочий кабинет, гостиная с камином, кухня, ванная, небольшое помещение для прислуги и скудно обставленная спальня.

Как и в других ставках фюрера, нас, членов сопроводительной команды, было от шести до восьми человек, и мы сменяли друг друга в более или менее произвольном порядке. Здесь нам тоже не нужно было заниматься телефонной связью, работа сводилась в основном к тому, чтобы быть рядом с Гитлером. Один из нас должен был в любой момент быть под рукой, в поле его зрения или у его двери, и быть готовым исполнить любое поручение, в любой час дня и ночи. По сути, в ставках Гитлера мы были не группой телохранителей, а горсткой зевак.

В целом лично для меня обстановка там была вполне благоприятная, хоть многие и жаловались на условия жизни и суровый климат. Свободное время у нас было, а легкий дискомфорт меня не смущал. Я привык к жизни в деревне.

В свободное время мы довольно часто наведывались на машине в соседнюю деревушку, к фермам, расположенным минутах в десяти езды от ставки. Все жители еще были там, пока наши войска не заняли их дома. Там устраивали обмен. Я просил свою будущую жену Герду присылать мне пачки соли и вязальные спицы, которые менял на подсолнечное масло или гусей. На следующий день я все это отправлял в Берлин в посылке, которую передавал с нашим почтовым самолетом.

Украинскую ставку Гитлер окрестил «Вервольф», то есть «человековолк». Кто-то из «стариков» мне тогда рассказал, что у Гитлера была мания везде, где можно, упоминать слово Wolf, «волк». По его словам, началось все в двадцатых годах, задолго до того, как он пришел к власти. В каком-то из немецких городков проходил важный митинг. Закончился он поздно. Группе сторонников, сопровождавшей Гитлера, было поручено быстро найти гостиницу, чтобы шеф мог отправиться спать. В нескольких местах им отказали. Некоторые хозяева гостиниц отговаривались отсутствием свободных мест, другие почти в открытую заявляли, что из идеологических соображений не пустят на свой порог лидера национал-социалистической партии. Это было не впервые. Далеко не все сочувствовали нацистам, куда уж там! Но тот вечер — это было уже слишком. Тогда кто-то предложил просто-напросто не называть фамилию Гитлера, чтобы найти-таки свободный номер. Предложили псевдоним Вольф — «Волк», который, судя по всему, шефу пришелся по душе. С тех пор все и пошло.