Что ты делаешь, юноша?

Неужели ты столь серьезен, столь предан литературе, науке, искусству, любовным утехам?

Ужли так важны для тебя мнимые ценности — политика, споры,

Твое честолюбие или твой бизнес?

Что ж, я не скажу против ни слова, я сам воспеваю все это,

Но смотри! Быстро они исчезнут, сгорят во имя религии,

Ведь не все вокруг создано, чтобы питать обжигающее пламя, главный огонь жизни,

И тем более гореть во имя религии.

Чего же ты ищешь, такой молчаливый и задумчивый?

Что нужно тебе, камерадо?

Сын дорогой мой, ты думаешь, это любовь?

Послушай, сын дорогой мой, послушай, Америка, дочь моя, сын мой,

Это так больно — любить женщину или мужчину бездонно, и все же это великое чувство, оно приносит удовлетворение,

Но есть чувство еще более великое, которое сплотит мир воедино,

Это чувство величественно, оно превыше всего, руки его распростерты надо всем и благословляют все.

Знайте только, ради того чтобы бросить в землю семена еще более высокой религии,

Эти песни, каждую в своем роде, я пою.

Мой товарищ!

Для тебя моя песня, чтобы ты мог разделить со мной два величия, и третье — самое великое и всеобъемлющее,

Величие Любви и Демократии, величие Религии.

Я вместил в себе целый мир, предметы зримые и незримые,

Таинственный океан, в который впадают реки,

Пророческий дух материи, сверкающий вкруг меня,

Живые существа и тождества, о которых мы не ведаем, им несть числа, они рядом,

Связь с ними я ощущаю ежедневно и ежечасно,

Связь с явлениями существующими и теми, которые должны появиться, требовательно они ждут от меня чего-то.

Нет, не человек, который в детстве каждодневно целовал меня,

Сплел нить, привязавшую меня к нему более,

Чем к небу и всему духовному миру,

Хотя им обязан я темами моих стихотворений.

О, эти темы-равенства! О, божественное общее!

Поют и дрожат под солнцем ныне, в полдень и на закате,

Мелодии, которые прилетели через века ко мне,

Я добавил к их неумолчным звукам свои аккорды и с легким сердцем отослал их в будущее.

Утром я обычно гулял в Алабаме

И любил наблюдать за самкой пересмешника, она высиживала птенцов в зарослях шиповника.

И самца пересмешника я наблюдал

И останавливался, бывало, неподалеку, чтобы лучше слышать его, радостная песнь раздувала птице горло.

И однажды понял я, что песнь его предназначалась не нам,

А тому неуловимому и еле внятному, что было скрытым еще,

Песнь его была сокровенным посланьем, тайным подарком тому, кто рождается.

Демократия! Я рядом с тобой, и радостная песнь раздувает мое горло.

Жена моя! Потомству нашему и потомству собратьев наших,

Тому, кто ныне живет, и тому, кто должен прийти,

Я готов вдохновенно петь гимны возвышенные и могучие, каких еще не слыхивала земля.

Я сложу песнь о страсти и напутствую ее в дорогу,

И ваши песни, изгнанники закона, я возьму с собой наравне со своими,

Недаром я сердечно и внимательно наблюдал за вами.

Я сложу правдивые стихи о материальных ценностях, которые необходимы, чтобы тело здравствовало, а непредвзятый ум работал, не поддаваясь смерти;

Я покажу эгоизм и докажу, что он существует, и я стану певцом индивидуальности,

Я покажу мужчин и женщин и докажу, что они равно прекрасны,

О великом акте зачатия я скажу! Слушайте меня, ибо со всей решимостью и бесстрашием я намерен заявить, что он великолепен,

И я докажу, что нет несовершенства в настоящем, равно как не будет его в будущем,

И я докажу, что любая неприятная случайность может обернуться к лучшему

И что умереть в свой срок тоже прекрасно.

Красной нитью пройдет в моих стихотворениях мысль о том, что события и время едины,

И что все предметы в мироздании суть истинные совершенства, и что каждое из них удивительно.

Я не стану слагать поэм о частях целого,

Но сложу поэмы и песни о целом в его единстве,

И не стану я слагать поэм о едином дне, но обо всех днях,

И не создам я ни одной поэмы и ни одного стихотворения, в которых не подразумевалась бы душа,

Ибо, окинув взором вселенную, я увидел, что нет в ней ни предмета целого, ни малой частицы этого предмета, существующей отдельно, но все связано с душой.

Ты, кажется, хотел увидеть душу?

Так посмотри на себя, на выражение лица своего; посмотри на людей, на предметы, на зверей, на деревья и бегущие реки, на скалы и побережья.

Все проникнуто радостной духовностью и постепенно излучает ее.

Может ли тело человеческое умереть и быть похороненным?

И твое тело, и тела всех мужчин и женщин

Мало-помалу ускользнут из рук гробовщиков и перенесутся в иные сферы,

Унося с собой все, что выпало на их долю с момента рождения до смертной минуты.

Но не в рабских копиях, отпечатанных жизнью, сущность ее и основной смысл,

Ведь не одно только естество мужское и жизнь и не одно только естество женское и жизнь возвращаются с телом и душой,

Равно до или после смерти.

Помни! Тело заключает в себе сущность и основной смысл, оно заключает в себе душу;

Кто бы ты ни был, как прекрасно, как удивительно твое тело и любая часть его!

Кто бы ты ни был, к тебе я взываю!

Дочь страны моей, ждала ли ты своего поэта?

Поэта, чьи уста отверзнуты, а перст указует

На мужчин и женщин этих Штатов,

Поэта, чьи возвышенные слова обращены к Демократии.

К земле, крепко спаянной и плодоносной!

К земле угля и железа! К земле золота! К земле хлопка, сахара и риса!

К земле пшеницы и мяса! К земле шерсти и конопли! К земле яблок и винограда!

К земле мирных долин и необозримых пастбищ! К земле бескрайних плоскогорий, на которых так легко дышится!

К земле стад, садов и простых глинобитных хижин!

К земле, над которой дуют северо-западные колумбийские и юго-западные колорадские ветры!

К земле восточного Чесапика! К стране Делавэра!

К земле Онтарио, Эри, Гурона и Мичигана!

К земле первых Тринадцати Штатов! К земле Массачусетса! К земле Вермонта и Коннектикута!

К земле океанских побережий! К земле горных хребтов и вершин!

К земле моряков и матросов! К земле рыбаков!

К земле сроднившихся краев! Нерасторжимых! Страстных!

Вставших плечом к плечу, как старшие и младшие братья!

К земле великих женщин! И женственности! К земле сестер многоопытных и сестер невинных!

К земле большого дыханья, арктических льдов и мексиканских бризов!

К земле Пенсильвании! Виргинии и двух Каролин!

О земля моя, горячо любимая мной! О бесстрашные народности, населяющие тебя! Я люблю вас всех любовью совершенной!

Я не могу быть отторгнут от вас! Ни от одной из вас, вы все важны для меня!

О смерть! Несокрушимая любовь моя, и потому, не замеченный тобой до сих пор,

Брожу я по Новой Англии, открытая душа, путешественник,

Шлепаю босиком по воде в Поманокском прибое,

Пересекаю прерию, снова живу в Чикаго, снова живу, где вздумается.

Вижу, как рождаются люди, развивается техника, возводятся здания, ставятся спектакли,

Слушаю ораторов на собраниях,

Каждая женщина и каждый мужчина в этих Штатах мне сосед навсегда.

Жители Луизианы и Джорджии так же близки мне, как я им,

Жители Миссисипи и Арканзаса со мной, пока я с ними,

Равно на равнинах, что лежат к западу от главной реки и в моей глинобитной хижине,

По пути на восток, в прибрежном штате и в Мэриленде.

И канадца, храбро встречающего зиму, снега и морозы, сердечно привечу я,

И подлинного сына Мэна, и жителя Гранитного штата, и штата залива Наррагансетт, [104]и штата Нью-Йорк,

А когда я к другим берегам отправлюсь, дабы освоить их, я стану приветствовать каждого нового брата,

Так я сплету новые листья со старыми, и с этой минуты ветви будут едины,

И среди новых братьев я стану ходить как равный, вот почему сегодня я обращаюсь к вам лично,

Приказываю вам вместе со мной принять участие в общем действии, сыграть в общем спектакле единую роль.