Что до вашего друга, то, сколь он ни добродетелен, его меньше пугают сохранившиеся у него чувства; я вижу, что в его сердце еще жива любовь, расцветшая в дни юности; но вижу также, что я не вправе мнить себя оскорбленным. Ведь он влюблен не в Юлию де Вольмар, а в Юлию д'Этанж; он не питает ко мне неприязни как к человеку, обладающему ныне той женщиной, которую он любит, но как к похитителю той, которую он любил когда-то; чужая жена уже не его любовница, мать двоих детей уже не прежняя его ученица. Правда, она еще похожа на прежнюю Юлию и часто пробуждает в нем воспоминания. Он любит ее в прошлом, — вот ключ к загадке. Отнимите у него память о минувшем, и вместе с нею исчезнет любовь.

Это вовсе не пустое умничанье, кузиночка, но весьма существенное наблюдение, и, будучи распространено на романы других людей, оно, пожалуй, может получить более общий характер, чем это кажется. Я даже полагаю, что в данном случае все не трудно было бы объяснить вашими собственными представлениями. В те дни, когда вы разлучили двоих этих влюбленных, их взаимная бурная страсть достигла высшего предела. Останься они вместе надолго, быть может, любовь постепенно остыла бы, но в разлуке взволнованное воображение непрестанно рисовало любимый образ таким, каким он был в минуту расставанья. Юноша, не видевший, как быстротекущее время изменяет облик его возлюбленной, любил ее такою, какой была она прежде, а не тою, какою она стала [234]. Чтобы сделать его счастливым, надо было бы не только ее возвратить ему, но возвратить в том же возрасте и в тех же обстоятельствах жизни, в каких была она в начале их любви; малейшие изменения во всем этом испортили бы все счастье, какого он ждал от соединения с нею. Она похорошела, но она изменилась, и, таким образом, даже расцвет красоты обращается ей во вред, — ведь Сен-Пре влюблен в прежнюю, а не в теперешнюю Юлию.

Ошибка, порождающая в нем жестокое смятение, состоит в том, что он смешивает прошлое с настоящим и зачастую упрекает себя в чувстве, которое считает истинным, тогда как это всего лишь отзвук слишком нежного воспоминания; но я не знаю, стоит ли открыть ему глаза, не лучше ли его исцелить. А для этого, быть может, полезнее оставить его в заблуждении, нежели пролить на все свет. Открыть ему подлинное состояние его сердца — это значит поведать ему о смерти всего, что дорого ему, и, стало быть, ввергнуть его в тоску, — состояние опасное, ибо грусть всегда благоприятствует любви.

Освобожденный от стеснительных укоров совести, он, быть может, охотнее станет возрождать те воспоминания, коим следует угаснуть, будет говорить о них менее сдержанно, а черты Юлии не настолько еще стерлись в облике госпожи де Вольмар, чтоб он, жадно отыскивая их, не мог их вновь увидать. Я полагаю, что разубеждать его во мнении, будто он достиг больших успехов в борьбе с самим собою, не следует, ибо это поднимает его дух и помогает ее завершить. Нет, вместо того следует изгнать из его памяти прошлое, которое он должен забыть, и отвлечь его от столь дорогих ему воспоминаний, внушая ему иные мысли. Вы способствовали возрождению его мыслей о прошлом, и, более чем кто-либо, вы можете содействовать их угасанию; а когда вы уже совсем переедете к нам, я скажу вам на ушко, что вам надо для этого сделать; если только я не ошибаюсь, сия задача не будет для вас обременительной. Пока что я стараюсь, чтоб он свыкся с мыслями, которые сейчас его страшат, направляю их так, чтоб они уже не были опасными для него. Он человек пылкий, но слабохарактерный и легко поддается влиянию. В данном случае это преимущество, и я пользуюсь им, воздействуя на его воображение. Вместо прежней любовницы я заставляю его видеть перед собою супругу честного человека и мать моих детей; одну за другой я стираю в его памяти картины былого и заслоняю прошлое настоящим. Норовистого коня нарочно подводят к предметам, пугавшим его, для того чтоб он перестал их бояться. Так же надо поступать и с молодыми людьми, у коих воображение еще пылает, когда сердце уже охладело, отчего вдалеке они видят призраки, исчезающие, однако, лишь только к ним приближаются.

Я, думается, хорошо знаю силы и Юлии и Сен-Пре, а посему подвергаю их лишь тем испытаниям, какие им по плечу, ибо благоразумие состоит не в том, чтобы принимать без разбору всевозможные предосторожности, но выбирать из них только полезные, а излишними пренебрегать.

Семидневной моей отлучки, во время которой они останутся одни, может быть, окажется достаточно для того, чтобы они разобрались в своих чувствах и поняли, кем они в действительности стали друг для друга. Чем больше они будут видеться наедине, тем легче им будет понять свое заблуждение, сравнивая то, что они чувствуют, с тем, что они чувствовали бы прежде в подобном положении. Добавляю еще, что для них очень важно привыкать к непринужденной, но безопасной близости, — ведь, возможно, мои замыслы осуществятся. По поведению Юлии я вижу, что она получила от вас советы, коим она не могла не последовать, дабы не причинить себе вреда. С каким удовольствием я дал бы ей доказательство своего глубокого уважения к ней, однако муж такой женщины, как она, не может вменять себе в заслугу доверие к жене! Но даже если это не принесет радости ее сердцу, все такой же останется ее добродетель, которая восторжествует, какой ценой ни обошлась бы ей победа. Сейчас если ей и приходится терпеть боль душевную, то лишь при волнующих сердце беседах, но ведь она всегда может их избежать, заранее их предчувствуя. Словом, как видите, о моем поведении следует судить не по обычной мерке, но исходя из тех целей, которые я себе поставил, и из необычного характера той, о ком я забочусь.

Прощайте, кузиночка, — до моего возвращения. Хоть я и не давал Юлии всех этих разъяснений, не требую от вас держать их в тайне от нее. Я взял за правило не разъединять друзей хранением секретов. Итак, передаю мой секрет на ваше усмотрение, — поступайте так, как вам подскажут благоразумие и дружба: я знаю, что все сделанное вами будет хорошим и благородным.

Господин де Вольмар уехал вчера в Этанж. Я не думал, что отъезд его так меня опечалит. Пожалуй, разлука с его женой меньше бы меня огорчила. Без него я чувствую себя еще более стесненно; в сердце моем воцарилось мрачное безмолвие, тайная боязнь заглушает его ропот, и, волнуемый не столько желаниями, сколько страхами, я испытываю ужас перед возможностью преступления, хотя оно и не искушает меня своими соблазнами.

Знаете ли вы, милорд, где душа моя обретает бодрость и освобождается от недостойных опасений? Близ госпожи де Вольмар. Лишь только я подхожу к ней, от одного ее вида волнение мое стихает, от взгляда ее чище становится сердце. Таково уж влияние ее души, которая, видимо, всегда разливает вокруг чувство невинности и покоя. К несчастью для меня, ее образ жизни не позволяет ей весь день проводить в обществе друзей, а в те минуты, когда я не имею возможности видеть Юлию, я страдаю и, кажется, страдал бы меньше, будь я где-нибудь далеко от нее.

Еще более питает тоску, гнетущую меня, то, что Юлия сказала мне вчера после отъезда мужа. До этой минуты она держалась довольно спокойно, а тут долго смотрела ему вслед с видом глубокого волнения, и я сперва приписал его огорчению от разлуки со счастливым супругом; но из речей ее понял, что есть еще и другая, не известная мне причина этой грусти. «Вы видите, как мы живем, — сказала мне она, — и знаете, как он мне дорог. Не думайте, однако, что чувства, соединяющие меня с ним, столь же нежные, как любовь, но более глубокие, имеют те же слабости, что и любовь. Если нам тяжело, когда нарушается сладостная привычка жить вместе с другом, нас утешает уверенность в скором соединении. В столь установившейся жизни, как у нас, мало причин опасаться превратностей, и когда отсутствие друга длится лишь несколько дней, мы не столько грустим от краткой разлуки, сколько с удовольствием думаем, что скоро она кончится. Огорчение, которое вы читаете в глазах моих, имеет более важную причину, и, хоть она касается Вольмара, разлука отношения к сему не имеет.