Изменить стиль страницы

Калмык, скакавший на Байчибаре, подъезжал все ближе, все сорок девушек хорошо его разглядели, узнали в нем Караджана. Растерялись они, зашумели-запричитали и, окружив Ай-Барчин, воздев к небу руки, стали громко молиться. А Барчин-ай, рассердившись на свою Суксур, так ей сказала:

"Болтовней твоей по горло я сыта.
Друг ли едет, враг ли — речь твоя пуста, —
Да забьет песок болтливые уста!.. "
Ай-Барчин встает и смотрит в степь Чилбир, —
Скачет на Чибаре Караджан-батыр.
Почернел в очах красавицы весь мир.
Жалобно слезами залилась Барчин:
"Сладкая душа мне не нужна теперь,
Всех богатств да буду лишена теперь,
Юности моей что мне весна теперь!
Если встречи с милым бог меня лишил,
Смерти бы за мной прийти он разрешил!.. —
Косы распустив, Барчин рыдает: — Ой,
Добрый конь конгратский, где хозяин твой?
Мужа не познав, осталась я вдовой!
Осенью цветам не увядать нельзя,
Часа смертного нам угадать нельзя, —
Брата из Конграта, видно, ждать нельзя,
Видимо, в живых его считать нельзя,
И в Конграт о нем нам весть подать нельзя!"

Пока Барчин причитала, подъехал сватом от Алпамыша прибывший Караджан. Усы покручивая, ногами в стремена упираясь, на юрту бархатную поглядывая, сказал Караджан:

"Скорбные рабы какой мечтой живут?
Баи ли богатый той не зададут?
С дочерью-батыршей проживая тут,
Дома ль в этот час почтенный Байсары?
Посмотрю построже — всех я всполошу.
С дочерью-батыршей здесь живущий бай
Дома ли сейчас — ответить мне прошу!
На тулпаре ханском важно я сижу,
Хан меня прислал, которому служу.
Цель приезда в тайне я пока держу,
Но тому, чья дочь батырша Ай-Барчин,
Баю Байсары все дело изложу".

Спрашивает батыр Караджан про бая Байсары, а девушки стоят, — ни одна к нему не подходит, ни слова никто ему не отвечает. По какому он делу прибыл — никому не известно, однако не верят ему девушки, — плачут.

А Караджан-батыр дело свое знает, — хитрости нет в его сердце: прибыв сватом от Алпамыша, он спрашивает бая Байсары. Но девушки подозревают его в коварстве.

"Он — напасть, пришедшая в наш дом!" — думают они. А сама красавица Барчин такое слово ему говорит:

"Этот конь давно ль твоей добычей стал?
Сам ли ты его взнуздал и оседлал?
Бая Байсары ты дома не застал!
У скорбящих, видно, много дум-забот.
Кто богат — как видно, сладко ест и пьет.
Мой отец, как видно, проверяет скот…
Ярко-голубой была моя парча…
Не твоей ли жертвой стал Хаким-бача?
Сразу я в тебе узнала палача!
Моего отца нет дома, говорю.
Слышал? Я ведь не глухому говорю!
Он в Байсун-Конгратский выбыл край родной, —
Видно, повидаться захотел с родней.
Весть ко мне дошла недавно стороной —
Принят был с почетом он родной страной.
Хоть и хорошо досуг провел он свой,
Видно, заскучал он, разлучен со мной.
Знай, что путь оттуда — полугодовой.
Видно, уж давно он выехал домой, —
Месяца за три отец доедет мой.
Девяносто дней еще мне сроку дай.
Бай-отец приедет — дело с ним решай,
До тех пор, калмык, сюда не приезжай
И другим батырам ездить запрети.
А теперь не стой, — коня повороти,
Много лет живи здоровым, не грусти,
Худа не встречай — встречай добро в пути!"

Подозревая, что Караджан прибыл с коварным умыслом, Барчин сама схитрила, чтобы еще иметь три месяца сроку. А Караджан, тайных мыслей ее не зная, подумал: "Чем ждать, пока бай вернется, лучше я поговорю с нею самой. За сватовство взявшись, не так приятно, пыль клубя, ездить по дорогам. Хорошо сватовство, когда сразу его кончаешь". Рассудив так, обратился Караджан к самой Ай-Барчин:

"Подо мной плясать скакун узбекский рад,
Щит мой на плечах, а на бедре — булат.
Прибыл Караджан к тебе, как мирный сват.
Кармаза твоя нарядна и ярка,
Ты меня, узбечка, выслушай пока:
Храбрый сокол гостем сел в моем дому, —
Преданный слуга и верный друг ему, —
Точно передам я другу моему
Все, что ты б ему сказала самому.
Каждое твое словечко я пойму,
Скорбное твое сердечко я пойму,
А мои слова за хитрость не сочти, —
Искренностью мне за искренность плати.
Никому не дай себя сбивать с пути,
О моем приезде слухов не пусти,
Чтобы не проведать недругам твоим.
А что я — калмык, об этом не грусти:
Другу твоему мы друг и побратим,
Мы ему сердечно послужить хотим.
Прибыл Караджан как сват к Барчин-аим:
Если дяди-бия сын тебе желан,
Значит, так ему и скажет Караджан…

Караджан прибыл к Ай-Барчин

Коня под уздцы взяв, Ай-Барчин приветливо встретила Караджана, как дорогого гостя, мягкие одежды ему подстелила, барашка зарезала, наварила мяса и шурпы. Сваренное мясо наложила в карсан, — принесла, поставила перед Караджаном. Сидел Караджан, жирного шестимесячного барашка мясо пожевывая, обсосанные косточки выплевывая. Поел-поел, потом говорит: "Ну, вот, Барчин, Алпамыш твой приехал, отсрочка, тобой испрошенная, кончилась. Что скажешь?"

Сказала Барчин: "Приехал — так приехал. Что же мне — за полы его ухватиться и на весь свет кричать: "Алпамыш приехал!" Калмыцкие батыры, шестимесячную отсрочку мне предоставив, — тоже ведь ждали, и приняли мои условия в надежде, что каждый пустит на майдан коня своего, и тот получит меня, чей конь всех других обгонит. Народу, значит, не будет обиды: кто победит, тот и женится на мне. А всех моих условий — четыре. Алпамыш их выполнит — я ему жена, выполнит калмык — я суждена калмыку. Слово свое сдержать я обязана. Так и передай сыну дяди моего".

Богатыри собрались на байгу отстаивать свое право на руку красавицы Барчин.

Всего от калмыков было выставлено на байгу четыреста девяносто девять коней. Конь Алпамыша Байчибар, на котором взялся скакать Караджан, был пятисотым конем.

Великий великого узнает, силач силача узнает, тулпар узнает тулпара. Кокдонан, конь Кокальдаша-батыра, был тулпаром. Почуял Кокдонан в узбекском коне Байчибаре своего победителя, поддался он страху, приуныл, стал от зерна отказываться. Сильно расстроился Кокальдаш и обратился к сынчи: "Видно, очень заболел мой конь. Хоть и не видят больше глаза твои, но руки зато чувствуют. Ощупай моего коня, определи его хворь, вылечи его".