Эти колкие слова были нестерпимы для нарта, но взял он себя в руки и незаметно прошел мимо поющего.
Нарт спустился во двор, сел на коня своего Бзоу, пришпорил его и в мгновение ока подскочил кверху, к самому окну, у которого ждала его красавица.
Девушка вылетела, словно птица, на лету подхватил ее лихой нарт - и был таков!
Сын старика отбросил в сторону смычок и апхярцу и завопил не своим голосом:
- Сестру похитили вашу, братья аиргь! Сестру похитили! Слышите ли вы?
Как из-под земли выросли двое юношей на конях. Под одним - гнедой конь, а под другим - вороной. И сломя голову бросились догонять нарта-похитителя.
Как только огнеподобный Бзоу вырвался на простор, несравненная сестра братьев аиргь посоветовала нарту, чтобы он возвращался назад не той дорогой, по которой приехал во дворец.
- По другой? - удивился нарт. - Я появился здесь не как вор и удалюсь отсюда на виду у всех! Земля широка, и для настоящего мужчины везде отыщется дорога.
Бзоу не скачет, а почти летит над землей, летит по равнине, простирающейся за дворцом. А два молодца пуще ветра гонятся за ним.
Сасрыква торопит своего Бзоу, но как ни торопит, а проскочить через равнину не может. Не так уж велика, казалось бы, равнина, однако не кончается, словно без конца она, без края. Вдруг Сасрыква замечает, что скачет конь его мимо знакомых мест. Что за чудо! Хочется задержаться немного, обдумать положение, все взвесить. Но куда там! За ним, наступая на задние копыта Бзоу, мчатся с шашками наголо два брата аиргь. И нарт погоняет коня своего...
Братья заметно отстают, а вскоре от неимоверной усталости издыхают их кони...
Все это видел с высоты дворцового балкона сын старика, безнадежно влюбленный в сестру братьев аиргь. Не мешкая, оседлал он коня своего из породы нартских коней и помчался вослед нар-ту-похитителю. Сасрыква уже знал, кто за ним гонится и какой под ним конь.
- Мой верный Бзоу! - воскликнул он. - Опасность близка!
И только сейчас, только сейчас понял великий нарт, что мчится Бзоу не по прямой, а по кругу, на равнине. Поэтому-то нет конца-края этой равнине!
"Не к добру это", - подумал нарт.
Вот уже начал уставать огнеподобный Бзоу. Не так уж низко стелется он над землей. Вот нагоняет нарта беспощадный влюбленный!
И тут Сасрыква поступил так, как советовал ему старик: пустил стрелу в самое сердце коня, настигавшего их. Дрогнул конь, вздыбился и грохнулся наземь, подминая седока.
- Теперь ты можешь ехать по любой дороге, - сказала сестра братьев аиргь, облегченно вздыхая.
Сасрыква без особого труда отыскал следы копыт своего Бзоу и по желтой скале спустился вниз, где ждал его герой Нарджхоу. Он встретил нарта и его невесту с большим радушием, накормил их и напоил ключевой водой.
И отправились они втроем в обратный путь. Доехали до перекрестка, где герои повстречались впервые, и нарт Сасрыква сказал:
- Герой из героев Нарджхоу! Я знаю, как жаждал ты видеть хозяйкой своего дома эту красавицу. Верно, добыл ее я, по никто об этом не узнает. Бери ее!
На что только способны высокая честь и уважение к другу! А иначе разве мог бы высказать такие слова великий нарт?! Возможно ли отдать другому чудо-красавицу, добытую с таким трудом?!
Нет, - возразил герой Нарджхоу, - не смог я преодолеть желтую скалу. Девушка по праву и по справедливости твоя. Настоящий мужчина должен радоваться вашему счастью!
На что только способна высокая честь и уважение мужчины к мужчине! А иначе разве мог бы высказать такие слова герой Нарджхоу? А иначе мог бы отказаться он от такой красавицы?
Сестра братьев аиргь - несравненная красавица - могла по достоинству оценить благородство одного и другого.
Сасрыква упросил своего друга Нарджхоу сопроводить их до нартского села и погулять на свадьбе. С удовольствием принял это приглашение герой Нарджхоу.
Ехали все трое, встречные узнавали Сасрыкву и приветствовали его и невесту.
Вперед, к нартам, был послан гонец, и нарты ждали своего брата с невестой. Они держали совет, как быть, ибо не положено справлять свадьбу незаконнорожденному брату. После долгих споров, ссылаясь на то, что неудобно, дескать, перед людьми, решили нарты встретить брата с почетом и сыграть свадьбу.
Семь дней и семь ночей продолжался пир. Семь дней и семь ночей пелись песни и танцевались танцы. На самом почетном месте восседал герой Нарджхоу.
Вместе с другими прислуживала за столом красавица Гунда, сестра нартов. Она то появлялась среди гостей, то уходила к кипящим в стороне котлам. Нарджхоу приметил ее, а приметив, влюбился, да еще как - без памяти.
Именно здесь, на пиру, увидел впервые красавицу Гунду герой из героев Нарджхоу.
Джангар
Калмыцкий народный эпос
Песнь одиннадцатая
О поражении свирепого хана шулмусов Шара Гюрго
Так он устроен: имел он пред собой
Бумбой зовущийся океан голубой, -
Тот океан государство пересекал,
Море к тому океану стремило прибой;
Высился он меж двенадцати гор-клыков
И в межеустье реки Стеклянный Сандал;
Расположился на скате хребтов седых;
Был он - великого Джангра дворец - таков:
Стоил он семьдесят саев семейств людских.
Было в нем восемьдесят решеток складных,
Нежною красною краской покрасили их,
Бивнями крупных слонов разукрасили их,
Смазали жиром девственного зверья.
Было по десять сотен на каждой из них
Острых стропил, тисненных клыками львов,
Были же сделаны этих стропил острия
Из одиноко растущих сандалов цветных.
Двери дворца - из могучих сандалов цветных,
Дымники - из пахучих сандалов цветных,
Прутья под войлоком выложены серебром,
Чистым таким, как сиянье Джангра Богдо!
Тысячестворчатый вырос забор кругом, -
Восемьдесят изваяний Джангра Богдо
Было на каждой створке его золотой.
И восхищали створки искусной резьбой,
Изображавшей двенадцать богатырей,
Избранных, Бумбы прославленных сыновей,
С Хонгром львиноподобным своим во главе.
Шлем золотой у каждого на голове,
А на бедре нарисован меч, говорят.
Десять огненных лезвий в ножнах горят,
В твердой руке зажат золотой черенок.
Грозные лезвия обнажены на вершок, -
Кажется, что приготовились к бою бойцы!
Так благодарным народом славной страны
Увековечены были резьбою бойцы,
Избранные из тюменов народа сыны,
Оберегавшие родину крепкой стеной
От ненасытных, что рады край их родной
Опустошить, подобно заразе чумной.
К югу от башни, где берег зелен лежит,
Где голубой океан беспределен лежит,
Десять раз десять тысяч молелен стоит.
В самой средине белый покатый хурул,
Благочестивого Джангра богатый хурул,
С благостной верой неразделен, стоит.
Жили бесчисленные шебенеры там,
Под покровительством Джангровой веры там,
И, ничего не деля на мое и твое,
Славили в песнях радостное бытие.
К северу разбежались пространства Богдо,
Их населяло несметное ханство Богдо,
Не умещающееся в пределах земли.
Семьдесят две реки по стране текли.
Бумбой звалась благодатная эта страна,
Ясная, вечно цветущего лета страна,
Где не ведают зим, где блаженно все,
Где живое бессмертно, нетленно все.
Где счастливого племени радостный мир,
Вечно юного времени сладостный пир,
Благоуханная, сильных людей страна,
Обетованная богатырей страна.
В неувядающей блещет она красе.
Там и дожди подобны сладчайшей росе,
Освежающей мир, предрассветной порой
Освещаемый неугасимой зарей.
Волны зеленой травы бесконечны там.
Вольные, легкие дни быстротечны там.
Время проводят в пирах, не бедствуют там.
Если же спрошено будет: "Кто из людей
Этой страны владетель?" - ответствуют там:
"Будучи трехгодовалым - трех крепостей
До основанья разрушивший ворота;
И на четвертом году - четырех крепостей
До основанья разрушивший ворота,
Переломавший древки сорока знамен;
И пятилетним - пятидесяти знамен
Переломавший древки, пяти крепостей
До основанья разрушивший ворота;
Лета шестого достигнув, - шести крепостей
До основанья разрушивший ворота,
Хана Зулу подчинивший державе своей;
Одинокий на этой земле сирота;
В лето седьмое жизни - семи крепостей
До осповапья разрушивший ворота
И победивший хана восточных степей -
Злого мангаса, пред кем трепетали враги;
Взявший власть в свои руки из рук Шикширги;
И в одиночестве свой разводивший очаг;
И не лелеемый днем, не хранимый в почах;
Не обладавший даже остатком хвоста,
Чтобы сумел удержаться внизу - сирота, -
Редкою гривой, чтоб удержаться вверху.
Неоперившийся, в комлях еще, в пуху,
Слабый орленыш, паривший под солнцем один...
Но и не мужа простого воинственный сын, -
Славного Зула-хана потомок прямой,
Славного Узюнг-хаиа единственный сын,
В битву вступивший даже со смертью самой;
Родине счастье давший, врагов разогнав;
Названный Джангром; круглым слывя сиротой,
Ставший двенадцати западных стран мечтой,
И сновиденьем семи восточных держав,
И упованьем владык четырех сторон, -
Имя чье - Джангар державный, великий нойон
Всюду прославлено, и вблизи и вдали,
Эхом лесным отдается в ушах земли".
И еще вопрошающим скажут потом:
"Восседающий в белом покое своем
Под балдахином шелковым, цвета зари,
И вдавивший свой локоть в подушку лаври,
И глядящий на землю свирепым орлом, -
Джангар владеет этой петлепной страной,
Этой бессмертной, благословенной страной!"
На берегу океана, что снега белей,
На бесподобном скате горы ледяной,
В самом стыке семи священных морей,
Желтая башня высится над крутизной.
На золотом она основанье стоит,
На сорока подпорах в сиянье стоит,
Сорок ее поддерживают столбов
И украшают чистейшие чиндамани,
Стройно ступени бегут, опираясь на львов,
Красные стекла окон горят, как огни,
В рамах из красных сандалов пылают они.
Купол увенчан скипетром из серебра,
И разукрашена бумбулва бахромой,
Чьи золотые махры развевают ветра.
Если же спрошено будет: "Кто из людей
Башней владеет?" - ответ найдется прямой:
"Скакуна приучивший к борьбе силачей,
Лютых врагов поражать приучивший копье,
Приучивший, подобное тетиве,
К всевозможным лишениям тело свое;
Восьмивековый, со снегом на голове, -
Башней владеет старик Шикширгп издавна,
Перед которым трепещут враги издавна!"
К югу от башни, в зеленой долине - там
Множество златостенных молелен стоит
Белый покатый хурул посредине там,
С благостной верою неразделен, стоит.
Это - хурул седокудрого Шикширги.
Под покровительством мудрого Шикширги
Неисчислимые шебенеры живут,
В благоуханье истинной веры живут,
И, ничего не деля на мое и твое,
Славят в напевах радостное бытие.
Синей водой омываемая морской
И голубой орошаемая рекой,
Не умещающаяся в пределах земли, -
Расположилась, теряющаяся вдали,
Вотчина многотюменная Шикширги,
Вотчина благословенная Шикширги.
Люди его сопричастны счастью его
И благоденствует всё под властью его.
В самом предгорье, словно воздух, легка,
Дивная башня белеет издалека,
О красоте которой сложили рассказ,
Ставший излюбленным чтеньем двенадцати стран,
К югу от башни, в кругу зеленых полян,
Сорок молелен стоит, окружая хурул.
Это - владетеля горного края хурул,
И пребывает пятьсот шебенеров там.
Истинной веры собранье примеров там,
И, ничего не деля на мое и твое,
Славят святое, радостное бытие.
К северу от бумбулвы долина видна,
Вотчина мудрого властелина видна,
Люди его сопричастны счастью его
И благоденствует всё под властью его,
Время проводят в пирах, не бедствуют там.
Если же спрошено будет: "Кто властелин
Этой чудесной земли?" - ответствуют там:
"Богача Алтан-хана единственный сын,
Богатырь светлоликий Алтан Цеджи,
Ясновидец великий Алтан Цеджи, -
В битвах еще не терпел поражения он,
Не проиграл ни разу сражения он!"
Там, где черный, глубокий шумит океан,
Есть гора, что зовется Гюши-Зандан.
У подножья горы берега хороши.
Там блестит, как жемчужина, башня Гюши.
Описание башни, стоящей в тиши,
Стало чтеньем излюбленным тысячи стран.
К югу от башни, в кругу зеленых полян,
Множество великолепных молелен стоит,
А посредине - белый покатый хурул,
С благостной верою неразделен, стоит.
Сразу видать: это - самый богатый хурул,
И пребывает пятьсот шебенеров там,
Истинной веры собранье примеров там,
И, ничего не деля на мое и твое,
Славят святое, радостное бытие.
А на север от башни пространство легло -
Это Бумбы несметное ханство легло,
Не умещающееся в пределах земли.
И опирается ханство, теряясь вдали,
На бесконечно темнеющий океан.
В башне Бюши, говорят, пребывает хан,
Люди его сопричастны счастью его
И благоденствует всё под властью его.
Время проводят в пирах, не бедствуют там.
Если же спрошено будет: "Кто из людей
Башен и вотчин владетель?" - ответствуют там:
"Знамя державы держащий в руке своей,
Во всеуслышанье провозгласивший: "Мои
Все племена, все богатства, все страны земли!"
Славного хана Узюнга единственный сын, -
Джангар-сиротка - этой страны властелин!"
Буйно шумел у державы могучей в ногах
Бумбой зовущийся океан-исполин.
В сутки бывало на гладких его берегах
По три прилива и по три отлива всегда.
Утром навстречу ветру стремилась вода
И наносила россыпи чиндамани:
Сразу желанья людей исполняли они;
Только вечерняя наступала пора,
Как начинался в другом направленье прилив
И прибывала вода, берега покрыв
Множеством зерен золота и серебра.
В пору полудня, когда тяжелеет зной,
С пеной у рта боролась волна с крутизной.
Бился, тоской обуян, седой океан
В сто девяносто тысяч бэря глубиной.
Был он таким широким, что балабан
Среброголовый, с багряно-белым крылом,
С барсовым сердцем, в битвах сходный с орлом.
Птица, что может покрыть, в небесах паря,
Взмахом единым крыл девяносто бэря,
Птица, которой не страшно бремя пути, -
Трижды снесла бы яйца во время пути,
А не сумела бы перелететь океан,
На полдороге бы затонул балабан, -
Так, именуемый Бумбой, широк океан...
Был властелинам знаком чужестранным он,
Слыл у них Джангра Богдо океаном он,
И только снился завистливым ханам он.
А в головах державы стояла гора.
С запада глянешь - напоминала гора
Крылья расправившего седого орла,
Со стороны же востока похожа была
На престарелого льва, раскрывшего пасть.
И выделялась горы серединная часть,
И называлась белейшей горой Манхан,
И оставалась мечтой двенадцати стран...
Эта держава богоизбранной была,
Мощной, семидесятиханной была,
Сколько могущественных было ханов там,
Столько же было больших океанов там,
Все это были Джангра владения там...
Месяцы начинались весенние там.
И повелел Бюмбе, знаменитый герой,
Карего, точно котел, оседлать коня,
Чтобы поздравить Джангра с Цаган-Сарой.
Ехали вместе с Гюмбе, бронею звеня,
Славных его три тысячи богатырей,
Шумной толпой понеслись, спеша поскорей
Джангра-владыку поздравить с Цаган-Сарой,
С выходом из холодов, с весенней порой.
Вдоль океана неслись, и за ними вдали
Пыль поднималась, и в красной высокой пыли
Скрылись просторы желтой прибрежной земли.
Только узнал ясновидец Алтан Цеджи,
Что собираются люди у хана сейчас,
Отдал приказ ясновидец Алтан Цеджи,
Чтоб оседлали его Улмана сейчас,
И поскакал богатырь долиной своей,
Сопровождаемый храброй дружиной своей,
Стражей трехтысячной, что спешила скорей
Джангра-владыку поздравить с Цаган-Сарой,
С выходом из холодов, с весенней порой.
Перевалили хребты Сандаловых гор,
В красную пыль погрузили степной простор.
Следом за ними выехали до зари
Все остальные желтые богатыри, -
Были дружинам тесны пределы земли.
Через вершину, зовущуюся Толи,
Воины мчались шумной, веселой толпой,
Семьдесят две реки заполняя собой.
И заполняли тюмены Джангровых слуг
Белую гору Йонхор, кривую, как лук.
Спрашивали тогда друг у друга бойцы,
Избранные из каждого круга бойцы:
"Кто же отсутствует в золотой бумбулве?"
И прозвучал вопрос громогласный тотчас:
"Где же ухватистый Хонгор Красный сейчас,
Где же владелец прекрасной башни Бамбар,
Что на прибрежье Сладкого моря видна?"
А в это время владелец башни Бамбар,
Что на прибрежье Сладкого моря видна,
Хонгор, Лев быстроглазый, приказ отдает:
"Тридцать пять барсов - семья великанов
Богдо Ханы семидесяти океанов Богдо,
Видимо, съехались у дворцовых ворот.
Сивого Лыску мне оседлай, коневод!"
Выбежал коневод за ограду дворца,
Вмиг оседлал он игренего жеребца,
Не нарушая истиных правил притом,
И скакуна своего направил потом,
Как приказал ему Хонгор, к тучным лугам,
Шелковый приторочив аркан к торокам.
Триста бойцов с коневодом помчалось вперед.
Десять тюменов - самых отборных пород -
Сивых лысок хангайских собрал коневод
У голубых верховьев реки Харгаты, -
Сильных коней удивительной быстроты.
Гору проехал он девичьей белизны.
Мимо обрывов невиданной крутизны,
И показаться могло, что подул ураган, -
Это пригнал он к разливам Кюнкян-Цаган
Десять тюменов хозяйских быстрых коней,
Десять тюменов хангайских быстрых коней.
В мелкий песок превращая глыбы камней,
Мчались ущельями гор табуны коней.
Остановились у холода светлых вод,
И, выделяясь из прочих лихих скакунов,
Лыско прекрасный, уши вонзив в небосвод,
Взор устремляя к верхам далеких хребтов,
Гордо стоял, предвидя событий черед,
К разным уверткам готовясь уже наперед.
Белый, как девушка, молодой коневод
Ехал по склонам, кличем бодрым звеня.
Тысячу раз он ударил по бедрам коня.
Статный подпрыгнул на месте игрений конь,
Сразу помчался в серебряной пене конь
Так, что казалось, расплющил копыта совсем,
Сбруи железо, казалось, разбито совсем!
И коневод, подбоченясь одной рукой,
Длинный аркан отцепив рукою другой,
Разом скрутил его в десять тысяч витков,
И к табунам подъехал близко тогда,
И наскочил на гущу лихих косяков,
Где находился прекрасный Лыско тогда.
Лыско пригожую голову мигом прижал
К тонким, высоким ногам и легко пробежал
Между ногами высокорослых коней,
Перескочил через низкорослых коней
И поскакал поверх невысоких трав.
Так поскакал он, голову так задрав,
Что не задел его белой, как вата, спины
Шелковый толстый аркан огромной длины,
Всадником ловким удерживаемый с трудом
Меж указательным и наладонным перстом.
Лыско под небом скакал, как стрепет, летуч.
Лыско носился пониже трепетных туч,
Камни могучие низвергая с горы,
Но коневоду на скате Хангая-горы
Все ж удалось арканом огромной длины
Белой, как вата, коснуться конской спины,
Перехватив ремни прекрасных стремян.
Так молодой коневод натянул аркан,
Что искривилось правое стремя там,
В землю вонзилось левое стремя там!..
Конь коневода стоял в это время там
Грудью вперед, подбородком касаясь тропы
И упираясь копытами в прах земной,
Будто копыта его - стальные столпы!
Длинный аркан, в человечий стан толщиной,
Был коневодом натянут, как тетива,
Сделался тонким, как жила, держался едва,
Так и казалось; он оборвется вот-вот!
Спрыгнул с коня своего молодой коневод.
Длинный аркан наматывая без конца,
Он осторожно добрался до бегунца,
Спину погладил, как вата белую, он.
Крепко схватил пятернею смелою он
Вздрагивающую, ровную челку коня.
Шелковый повод накинул на холку коня -
Тонкой работы, прекрасного образец.
Бросил уздечки из лхасского серебра
И золотые метнул удила, наконец.
Сивому Лыске по сердцу эта игра!
Он удила золотые поймал на лету
И золотыми клыками сверлил их во рту.
И коневод, закрепив узду ремешком,
Повод на гриву прекрасную положа,
Сивого Лыску повел спокойным шажком,
За цельнослитный чумбур скакуна держа,
К берегу моря, где башня Хонгра стоит.
Лыско подумал: "Иду к великану я,
Дай-ка приму поскорее достойный вид.
Как надлежит, перед Хонгром предстану я!"
Поднял он хвост, как будто красуясь хвостом,
И облегчился от лишнего груза потом,
Красный живот подтянул он гладкий потом,
И жировые разгладил он складки потом.
Самым красивым из множества сивок стал.
С выгнутым жёлобом сходен загривок стал,
Челка, достигшая зорких, прекрасных глаз,
Стала траве-неувяде подобна сейчас.
Всю перенес он к крестцу красоту свою.
Всю перенес он к глазам остроту свою.
К твердым копытам своим - быстроту свою,
К белой груди - все, что было игривого в нем,
К стройным ногам - все, что было ретивого в нем.
С гладкими ребрами бегунец боевой,
С гордо посаженной, маленькой головой,
С двоицей дивных, подобных сверлам, очей,
С двоицей ножницевидных, высоких ушей,
С мягкой, изнеженной, как у зайца, спиной,
С грудью широкой такой, как простор степной,
С двоицей, как у тушкана, передних ног,
Напоминающих на скаку два крыла,
С двоицей сильных, стремительных задних ног,
Вытянутых, как ученые сокола, -
Вытянутся, лишь наступит охоты час, -
Лыско подумал, до башни дойдя: "Вот и час
Пробил, когда седлать настала пора!"
Только на Лыску набросили подпотник
Из настоящего лхасского серебра -
Лыско семь тысяч прыжков проделал здесь.
Только набросили желтый, как знамя, потник -
В землю скакун уперся, затрясся весь,
Стал он глазами вращать, дыша тяжело.
И, наковальне подобное, быстро легло
На спину сивого Лыски большое седло.
Только ремень от седла протянулся под хвост, -
Бешеный Лыско подпрыгнул до самых звезд!
Но коневод собрал свою силу в руках
И катаур натянул о восьми язычках, -
И, точно плетка, скрутился весь катаур,
Складками жира покрылся весь катаур.
И заскакал на месте красивый скакун,
Блещущий сбруей хангайский, сивый скакун, -
Крепко держал его за чумбур коневод!
И, наконец, настал облаченья черед
И для хозяина алого, как заря.
Было таким облаченье богатыря:
Цвета травы-неувяды рубаха была;
Дивный бешмет из кожи кулана был;
Цвета железа, каленного добела,
Плотный терлек на плечах великана был.
Все это стягивал тонкий пояс резной,
В семьдесят лошадей пятилетних ценой...
Хонгор обулся в пару прекрасных сапог,
В пару сафьянных, кровяно-красных сапог
На стодвухслойчатых дорогих каблуках.
И, поворачиваясь на таких каблуках,
На голову надел он серебряный шлем -
Крепость его наковальне подобна была.
Богатыря обряжала, следя за всем,
Дочь Айилгата, ханша Зандан Зула, -
Около Хонгра кружилась, множество раз
Все примеряя на свой взыскательный глаз.
Ханша ему на бедро нацепила платок,
Благотворящей исполненный силы платок,
Каждый узор на шелковом этом платке
Стоил по меньшей мере двенадцать шатров.
Хонгор нагайку зажал в железной руке.
Внешний вид богатырской нагайки таков:
Было не стыдно держать исполину ее!
Мощные шкуры пятидесяти быков
Вложены были в сердцевину ее.
Мощные шкуры семидесяти быков
Теплою шубою покрывали ее.
Тысяча угловатых на ней ремешков.
Поочередно в тисках сжимали ее
Избранные силачи нетленной страны,
Долго держали нагайку в слюне змеи.
Были искусно тесемки переплетены, -
Словно узоры на скользкой спине змеи.
Снизу была снабжена ладонью стальной
В два толщиной и в четыре пальца длиной.
Всех ее пуговок сразу не сосчитать.
И сиротой выраставший, не в частом бору,
Семьдесят лун высыхавший на жарком ветру
Крепкий сандал пошел на ее рукоять.
Да, украшеньем нагайки была рукоять,
Но и нагайке дано рукоять украшать!
Хонгор помчался в красе багряной своей,
Сопровождаемый храброй охраной своей -
Было три тысячи в ней лихих силачей.
Над головами верных своих силачей
Хонгор на целое возвышался плечо,
А быстроногий скакун, дыша горячо,
Зная, что вырвется из рядовых коней,
Мчался, в пыли за собой оставляя путь
И выдаваясь на целую львиную грудь.
Так, дождевую напоминая грозу,
Ехали всадники вниз по теченью Зу.
И когда по раскрашенному тебеньку
Хонгор Багряный ударил на всем скаку
И отпустил поводья коня наконец, -
Легкою тучкой от грузной грозы дождевой -
От рядовых коней отлетел бегунец
И поскакал между небом и мягкой травой.
Тьмою темневший у башни владыки Богдо
Необозримый народ великий Богдо,
Толпы самых прославленных барсов земли
Тихо беседу между собою вели:
"Там, где белеет Сладкое море вдали,
Тонет дорога в прозрачно-красной пыли.
Поднята пыль, очевидно, сивым конем.
Хонгор, сын Шикширги, несется на нем".
Все исполины Джангра на этом сошлись.
Вниз не успели взглянуть, не взглянули ввысь,
Лев, оторвавшись от храброй дружины своей,
С громом пронесся придворных селений южней
Северней Джангровой бумбулвы золотой,
Солнечным светом со всех сторон залитой.
Освободив от сафьянных сапог стремена,
С неутомимого сивого скакуна
Хонгор под знаменем желто-пестрым сошел...
Если на знамя Богдо надевали чехол,
То затмевало целое солнце оно.
Если же знамя реяло, обнажено. -
Семь ослепительных солнц затмевало оно!
Споря, толкаясь, к белым поводьям вдруг
Бросились дети бесчисленных Джангровых слуг
И обернули эти поводья вокруг
Белой седельной луки девяносто раз.
Из-под подушки треногу достали они,
Только стреноживать Лыску стали они,
Лыско брыкнулся четырнадцать тысяч раз
И, не по правилу, справа чумбур растянул.
Сталью тогда коневод ему ноги согнул.
Гривою с солнцем играя, взметая песок,
Сивый скакун потрясти, казалось, готов
Силой булатных копыт - владенья врагов!
Еле заметно, слегка, на правый висок
Хонгор серебряный шлем надвинул потом,
И рукава назад он откинул потом,
И по рядам удивленья гул пробежал:
Он, словно с вызовом, к белым ладоням прижал
Пальцы, исполненные десяти даров.
Смотрит народ, изумление поборов, -
Гордой горой стоит он у всех на виду!
И развевались, пленяя девичьи сердца,
Ханшей подстриженные в минувшем году,
Ханшей подправленные в текущем году,
Иссиня-черные волосы храбреца.
Темная шея с круглой башней сходна
И возвышается над необъятным хребтом,
Сильным и твердым, что крепостная стена, -
Мог бы верблюд холощеный резвиться на нем.
Серьги жемчужные несказанной красы
Переливались, прельщали игрою своей,
И трепетали, подобно каплям росы,
У богатырских ушей, позади челюстей.
Грозен был черный прищур холодных очей.
Щеки горели, крови быка горячей.
Как ледяная скала, белело чело.
На самородное похожий стекло,
Беркутовый сидел между скулами нос.
Воин, которому в первый раз довелось
Хонгра увидеть, был бы весьма поражен!
А богатырские бедра одарены
Силою ста двадцати шулмусовых жен,
И двадцатисаженной они ширины.
Плечи могучие мощью орлиной сильны,
И сорокасаженной они ширины.
Тонкой была середина стана его!
Сказывают, всегда колыхалась слегка
Верхняя половина стана его...
"Верно, мы видим сейчас великана того,
Что именуется красным солнцем земли!"
Так рассуждали бойцы, смотря издали.
Многие воины были там хороши,
А наглядеться на Хонгра они не могли!
Хонгор направился в сторону араши,
В ней обитал отшельник - лама Галдан.
Молча семь тысяч раз обошел великан
Келью святого, счастливого миром своим,
Несколько тысяч раз поклонился он.
Благословил его лама очиром своим.
Хонгор, покачиваясь, как сандаловый ствол,
Что в одиночестве рос, песком окружен, -
По направлению к Джангровой ставке пошел,
И загудели, завидев его издали,
Самые славные барсы вечной земли.
Хонгор вошел, сбросив занавес у дверей
И придавив отборнейших богатырей,
Перед владыкой-нойоном Хонгор предстал
И со счастливой поздравил Цаган-Сарой.
Также поздравил он ханшу Ага Шавдал
С выходом из холодов, с весенней порой.
Сел он среди великанов нойона Богдо,
Слева, у самого выступа трона Богдо,
И положил на подушку великий смельчак
Свой, наковальне подобный, тяжкий шишак.
И подозвал молодого Хонгра к себе
Снами своими прославленный хан Гюмбе -
Необозримых владений могучий хан,
Роя людских сновидений могучий хан!
Хонгра себе на колени могучий хан
Тут посадил и погладил его по лицу,
Молвил Гюмбе такие слова храбрецу:
"Силой своей остановишь, внушая страх,
Ста государств нападение, Хонгор мой!
Силой своей ты способен повергнуть в прах
Четверти мира владения, Хонгор мой!
Сила великой Бумбы родной, - Хонгор мой!
Солнце, горящее над страной, - Хонгор мой,
Славишься всюду приветом и лаской ты!
Сделался стран многочисленных сказкой ты!
К вам обращаюсь, Джангар, великий нойон!
Истинной мудростью Хонгор ваш наделен.
Родине предан он, - сила в этом его,
Надо прислушиваться к советам его".
Хонгор опять уселся у трона Богдо,
Слева, среди силачей нойона Богдо.
Кто ж они, с левой сидящие стороны,
Избранные, нетленной Бумбы сыны?
Это - несметных владений могучий хан,
Роя людских сновидений могучий хан,
Снами своими прославленный хан Гюмбе.
Силой прославленный, непобедимый в борьбе,
Высится Хонгор следующим за Гюмбе.
Далее восседает Хавтин Энге Бий,
Ловкостью знаменит исполин Энге Бий.
Так вот, один за другим, до самых дверей
Высятся слева семнадцать богатырей.
Кто же из самых отборных справа сидит?
Мудрый Алтан Цеджи величаво сидит.
Он - ясновидец, прославленный в мире земном,
Тайну грядущего ясным провидит умом.
Следующим хан Мунхаль сидит за Цеджи.
Слух о Мунхале страны перешел рубежи.
Славен находчивостью сын Кюлика - Мунхаль.
В трудных делах - советчик великий Мунхаль.
Рядом с Мунхалем сидит криволобый Мангна,
Целое войско сразить не могло бы Мангна.
Сыном приходится хану Босуду Мангна,
Силой чудесной прославлен повсюду Мангна.
Далее Савар среди полукруга сидит -
Тяжелорукий сын Маджиг Туга сидит.
Савар уже не в одном прославил бою
Всесокрушающую секиру свою,
Славен могуществом он в нетленном краю.
Так вот, один за другим, до самых дверей
Высятся справа семнадцать богатырей.
Так восседали герои в ставке вождя,
До двадцати тюменов числом доходя.
В самой средине сидел повелитель их,
Джангар-нойон, государства правитель их.
Благоуханье от шеи Джангра неслось.
Шло благовонье от Джангровых черных волос.
Был он воистину, Джангар Богдо, велик!
Ярко на лбу загорался Майдера лик,
Темя распространяло сиянье Зунквы,
А несравненная маковка головы
Распространяла сиянье Очир-Вани...
Так восседал исполненный счастья нойон,
Счастья, каким полны только дети одни!
Слева нойона, пленительного, как сон,
Выше левого полукруга Богдо,
Этой страны восседала чиндамани -
Месяцеликая супруга Богдо.
Дочь именитого Зандан-хана она,
И, точно лотос, благоуханна она,
В шелковые одетые шивырлыки,
Так ее две тяжелых косы велики,
Что, если взяли бы даже под мышки их,
То все равно оставались бы лишки их!
Стан ее гибкий затянут был, говорят,
В шелковый, пышный терлек; богатый халат
Был у нее на плечах и звался Нармой,
Белый убор головной сверкал бахромой,
Блеском своим озарявшей лопатки ее.
В круглое зеркало шеи гладкой ее
Как бы гляделись чудесные серьги ее,
Четверти мира известные серьги ее,
В целую тысячу кибиток ценой!
Солнечный блеск излучался ханской женой.
Светом таким сиял владычицы взор,
Что вышивали при нем тончайший узор,
Так он сиял, что мог бы табунщик при нем
За табуном следить и во мраке ночном.
Море народа взглянуть на ханшу текло,
Нежную, как луны золотое стекло.
Сорок зубов, как сорок блестят жемчугов.
Белые пальцы белей хангайских снегов.
Ласточкиным крылом изогнулась бровь.
Губы такие красные, что сперва
Чудилось: вот-вот капнет горячая кровь.
Паве прекрасной такая к лицу голова!
Данные свыше, были заметны для всех
Восемьдесят способностей ханской жены.
Сладок был голос ее и нежен был смех.
И, восседавшие у широких дверей,
Так рассуждали, нойоншей восхищены,
Шумные полчища желтых богатырей:
"Наш господип с прекрасной нойоншей своей
Ныне владыки многих земель и морей.
Ныне власти не знают пределов они,
Но повелителями державы святой,
Благословенной пародом славной четой
Сделались вследствие наших йорелов они!"
Между собою герои шептались так:
Эта чета любому была дорога...
Вот показался главный дворцовый дарга.
Тридцать и пять жеребцов он в арбу запряг,
Толстыми бочками он уставил арбу.
Выехал к берегу быстрой, бурной реки,
Чтобы набрать арзы и начать гульбу.
Там, где текли потоки одной араки, -
Перегонять их в арзу давал он приказ,
И перегонкой этой заведовал он,
Бочки легко наполнялись арзой, и не раз
Браги хмельной из каждой отведывал он.
Вот, золотые затычки заткнув наугад,
Он к бумбулве нойона поехал назад.
Так, под хмельком, всю дорогу ехал дарга,
И пред глазами мелькали поймы, луга.
Вот он подъехал к башне владыки страны,
Разом к тележке бросились беков сыны
И подхватили бочонки и понесли
К башне, где ждали барсы нетленной земли.
Было немало носильщиков богатырей,
Дальше порога все ж донести не смогли
Бочки с питьем: тяжела хмельная арза!
Остановились богатыри у дверей,
Глядя в недоуменье друг другу в глаза:
У силачей, оказалось, силы и нет!
Но в это время к беднягам направил шаг
Воин, достигший пятнадцати шумных лет.
Это - Санал, прославленный в ханстве смельчак.
И наковальне подобный крепкий шишак
Быстро надвинул Санал на правый висок,
Поднял бочок, что был широк и высок,
И, рассмеявшись, в башню понес его.
Даже коленом не поддержав его,
Сразу понес к властелину держав его.
Грозных богатырей началось торжество.
Тут виночерпии, Менген Герел - исполин,
В бочку с арзой опустил огромный кувшин.
Чаши певцов наполнил он в первый черед.
Звались певцы, услаждавшие свой народ:
Звонкий, семигодовалый Дуун Герел, -
Блеск серебра в песнопеньях его горел.
Нежный, пятигодовалый Тангсан Герел, -
Каждый напев его жаром любви горел.
Круглые исполинские чаши певцов
Восемьдесят не могло бы поднять бойцов,
Но сладкопевцы чаши свои без труда
Только двумя перстами держали всегда!
Первое слово песни хвалебной воздав
Джангру, владыке семидесяти держав,
Дети проделали песенных пять кругов.
И когда, как плоды, покрылись росой
Жаркие, желтые лбы хмельных смельчаков,
Жажду свою утолявших черной арзой,
Снова проделали песенных пять кругов.
Слева сидящих богатырей полукруг
Славу нойону и храбрым сынам воздал.
Справа сидящих богатырей полукруг
Честь Аранзалу и всем скакунам воздал.
Превознесли и ханшу-супругу бойцы,
Крепкую клятву дали друг другу бойцы:
"Жизни свои острию копья предадим,
Страсти свои державе родной посвятим;
Да отрешимся от зависти, от похвальбы,
От затаенной вражды, от измен, от алчбы;
Груди свои обнажим, и вынем сердца,
И за народ отдадим свою кровь до конца;
Верными Джангру, едиными будем вовек
И на земле будем жить, как один человек;
Да никогда богатырь не кинется вспять,
Вражью завидев неисчислимую рать;
И да не будет коня у него, чтоб не мог
Вихрем взлететь на самый высокий отрог;
Да никогда никому бы страшна не была
Сила железа, каленного добела;
И да не будет страшна никому никогда -
Рассвирепевшего океана вода;
И да не сыщется никогда силача,
Что убоялся бы ледяного меча;
И да пребудем бойцами правдивыми мы,
И да пребудем всегда справедливыми мы;
Да не содеем поступка другому во вред;
Трех избежим чудовищ, трех страшных бед:
Выполним клятву, чтоб совершенства достичь,
Высшего светлого круга блаженства достичь!"
Так повторяли, полны отваги святой,
Заповеди великой присяги святой.
Так пировали семьдесят ханов Богдо.
И тридцать пять стальных великанов Богдо.
От изобилья арзы и дыханья весны
Сваливались исполины в темные сны,
Спали тогда, не на ложах покоясь, они:
Друг другу на ноги головы положив,
Образовали железный пояс они.
День засыпал, могучие веки смежив,
Благостный вечер уже по земле шагал.
Прекрасноликая ханша Ага Шавдал
Тысячеструнные в нежные руки свои
Гусли взяла о восьмидесяти ладах.
Желтые гусли собрали звуки свои,
И зазвенели на нижних семи ладах
Звонкие шастры - сказанья древней поры.
Славный владелец тысячезубой горы,
Самый прекрасный воин вселенной Мингйан,
Свет и краса державы нетленной - Мингйан
Следовал гуслям серебряным юных певцов,
На золотой дуде повторяя лады,
Словно ручьи, что сливаются с разных концов,
Пение гуслей с пеньем сливалось дуды.
Голосом, смешанным с пламенем и грозой,
Хонгор им подпевал, насытясь арзой.
Звонкий, семигодовалый Дуун Герел,
Нежный, пятигодовалый Тангсан Герел
Дюжины дивноголосых певцов во главе
Славили мир в своей золотой бумбулве.
Желтое солнце верхи деревьев зажгло,
Желтое солнце мира над миром взошло.
Джангар проснулся под пенье и говор тогда.
И быстроногий дебелый повар тогда
Сочные, жаркие блюда поднес ему.
Но равнодушен был властелин ко всему,
Ни к одному не притронулся блюду Богдо!
Этот нойон, прославленный всюду Богдо,
Видно, давал отстояться думам своим.
Всех поразил он видом угрюмым своим!
Так обратился к владыке Алтан Цеджи,
Мудрый провидец великий Алтан Цеджи,
Правых бойцов возглавляющий полукруг:
"Джангар Богдо! Что с вами случилось вдруг?
Враг ополчился могучий на ваш народ?
Или большой предстоит и трудный поход?
Или предатель таит измену в тиши?
Так осчастливьте, Богдо, наградою нас,
С нами скорей поделитесь, радуя нас,
Мудрыми думами вашей белой души!"
Но властелина остался сомкнутым рот.
Храбрый Джилган тогда выступает вперед:
"О мой нойон, мой Джангар, мой брат, мой герой,
Выситесь вы над миром Сумеру-горой,
Сумеречны почему вы ныне, Богдо?
И почему в таком вы унынье, Богдо?
Может быть, месяцеликая ваша жена,
Дочь Зандан-хана, недугом поражена?
Будда свидетель: верные воины мы,
Будем ли наконец удостоены мы
Знать о причине вашей тревоги, нойон?"
Вновь ничего не ответил строгий нойон.
"Так и быть, повиновенье нарушу я, -
Молвил Джилган, - а продолжу, не струшу я!
Что доложу я вам, слушайте, не дыша,
И да пристыжена будет ваша душа.
Джангар! Хитрыми ханами Желтой реки
Некогда - помните - вызван был я на спор.
Суд оправдал меня клевете вопреки.
Был мне, Богдо, наградою ваш приговор:
"Выполню я тридцать три пожеланья твои,
И тридцать три я прощу злодеянья твои!"
Был бедняком - не просил я как будто у вас.
Был сиротой - не искал я приюта у вас.
С просьбой теперь обращаюсь к вам в первый раз:
Всех осчастливьте, Богдо, наградою пас,
С пами скорей поделитесь, радуя нас,
Мудрыми думами вашей белой души!"
Джангар Богдо ничего не ответил опять.
Крикнул тогда Джилгап в напряженной тиши:
"Что же, ты славою вздумал всех запугать?
Так мы за Хонгром славным, великим пойдем!
Что же, ты вздумал всех красотой запугать?
Так за Мингйаном прекрасноликим пойдем!
Если ты силою вздумал всех запугать, -
Кто же сильнее Савра стального, скажи?
Если ты мудростью вздумал всех запугать, -
Кто же умнее провидца Алтана Цеджи?
Барсов таких немало на свете, как ты.
Все мы такие же ханские дети, как ты!"
С этим горячий Джилган покинул вождя,
Вышел из башни, вслед за собой уводя
Семьдесят ханов и тридцать пять силачей.
Молвил великий нойон, не подняв очей:
"Рыжего моего приготовь, коневод!"
По луговой мураве скакун Аранзал
Бегал, играя, у холода чистых вод.
Там коневод недоуздком его привязал
К дереву, что сиротой росло вдалеке.
Так Аранзала на нежном красном песке
Три недели подряд коневод продержал...
Был наконец к походу готов Аранзал.
Если же спрошено будет теперь: из чего
Так заключаем? - ответствуем: "Прежде всего
Жир, отложившийся на животе скакуна,
Был к пузырю мочевому подтянут сполна;
Стала, как заячья, мягкой и нежной спина;
Конь подтянулся от головы до хвоста;
Стала величественной головы красота;
Стала траве-неувяде подобна сейчас
Челка, достигшая зорких, прекрасных глаз;
В гладком крестце собрал красоту свою;
В круглых глазах собрал остроту свою;
В стройных ногах собрал быстроту свою;
Опередить быстролетных птиц он бы мог,
Ожеребить семьсот кобылиц он бы мог!"
Вот он оседлан уже по законам страны.
В блеске предстал Аранзал пред нойоном страны,
Вышел из башни своей в это время нойон.
Ногу вдевает в левое стремя нойон, -
К небу подпрыгнул скакун с подъятым хвостом
И опустился на прежнее место потом,
Голову спрятал под грудь, понесся вперед.
Ловкого всадника - Джангра - страх не берет,
Джангар понесся, грозный, как целая рать.
Острая пика могла бы до неба достать.
Берегом Сладкого моря помчался нойон.
К башне могучего Хонгра подъехал он.
"Здесь ли ты, Хонгор?" Хонгор услышал тогда.
"Здесь!" - он ответил и к Джангру вышел тогда.
Молвил Богдо: "Неведомо мне до поры,
Где же пролиться крови моей суждено!
Хонгор, не знаю, на скате какой горы
Высохнуть горстке моих костей суждено!
Хонгор, не знаю, ада какого на дно
Быстрой душе моей опуститься дано!
Хонгор мой, управляй же нашей страной,
Хонгор мой, укрепляй же наш край родной!"
И распростился нойон, как будто навек
Бумбу покинул. Помчался во весь опор
И переправился через семьдесят рек,
Бывших ему неизвестными до сих пор;
Видит нойон: с Алтаном Цеджи во главе,
Справа сидевшие в золотой бумбулве,
Скачут семнадцать бойцов навстречу ему.
Старый Цеджи обратился с речью к нему:
"Остановитесь на миг, великий нойон!
Выслушайте меня, луноликий нойон!
Вздоха надменных уст вы пожалели мне,
Вот почему, во-первых, обижен я.
И подчиниться вы повелели мне
Хонгру, мне равному, - вами унижен я, -
Вот почему, во-вторых, обижен я.
В-третьих, - когда не нужна вам, в расцвете дней,
Бумбы страна, то и я не нуждаюсь в ней!"
"Что ж, пребывайте в счастье", - владыка сказал.
И поскакал восхода правей Аранзал.
Мчался куда - неизвестно, во весь опор,
Ветра быстрее был Аранзала бег.
И, переправившись через семьдесят рек,
Бывших ему неизвестными до сих пор,
Джангар увидел: с Ггозаном Гюмбе во главе,
Слева сидевшие в золотой бумбулве,
Скачут семнадцать бойцов навстречу ему.
Смелый Гюмбе обратился с речью к нему:
"Остановитесь на миг, великий нойон!
Выслушайте мепя, луноликий нойон!
Вздоха надменных уст вы пожалели мне,
Вот почему, во-первых, обижен я.
И подчиниться вы повелели мне
Хонгру, мне равному, - вами унижен я, -
Вот почему, во-вторых, обижен я,
В-третьих, - когда не нужна вам, в расцвете дней
Бумбы страна, то и я не нуждаюсь в ней!"
"В счастье пребудьте", - нойон отвечал тогда.
Перевалив через гору Гандиг-Алтай,
Он поскакал на восток, неизвестно куда -
Травки повыше, пониже пернатых стай.