В майский день, порой чудес,

Обновивших луг и лес,

В ясный полдень мая

Я гулял, мечтая.

Я бродил без цели

Там, где птицы пели,

Где звенит, журчит струя

Говорливого ручья,

Слушал пенье соловья.

И под липой над ручьем

Я уснул счастливым сном,

Я в тени прохладной

Мир вкусил отрадный

В неге и покое,

Где забыл о зное,

Где развеял в забытьи,

Близ играющей струи

Злые горести свои.

И увидел я во сне,

Что король я в той стране,

Что, блаженствам рая

Душу предавая,

Чем угодно тело

Услаждаю смело.

Нет заботы, тишь да гладь,

В сердце божья благодать,—

Сон был — только спать да спать!

Я и спал, но — мерзкий звук! —

В сон мой «карр» ворвалось вдруг

Из вороньей глотки.

Человек я кроткий,

Но ворон за это

Сжил бы я со света.

Спать еще б хоть пять минут!

Попадись мне камень тут,

Был бы твари той канут.

Но попалась мне зато

Только бабка лет под сто

И мне очень мило

Сон мой объяснила.

Если вы в сомненье,

Это объясненье

Я могу пересказать:

Два да три в итоге пять,

А мамаша — та же мать. 

Я в двух отношеньях отзывчив, хоть в общем не знаю пощады.

Был я таким еще в детстве, таким я буду всегда.

Радоваться умею, если другие рады,

И уж не стану смеяться, когда у другого беда.

Радуюсь ради людей,

Из-за людей озабочен бываю.

Если печаль душою владеет моей —

Что из того? Я свое настроенье скрываю.

Я — как другие, но лишь для того,

Чтоб не задеть никого.

Многим весьма безразличны чужие печали.

Что ж, окружающим это приятно? Едва ли.

Было пристойно, любезно общество в прежние годы,

Вот почему воспевал я радость, бывало.

Прежде любимым служили, но это вышло из моды,

Вот отчего у меня и песен прежних не стало.

Песня знает свой час,

Она — как ее окруженье.

Если исчезнет грубость у нас,

Вновь по-придворному будет звучать мое пенье.

Радости вслед и для песен время придет.

Тот, кто его дождется, увидит счастья приход.

Пусть же никто надо мной не смеется.

Я-то уж знаю, когда какая песня поется.

Прямо скажу вам, что обществу только во вред:

Женщины слишком хотят с мужчинами быть наравне.

Худшим из нас, как и лучшим, у них любовь и привет,

Равенством радость и честь убиты в нашей стране.

Если б дамы ценили по-разному нас,

К ним относились различно и мы бы тем самым.

Это полезнее в тысячу раз

Было бы и мужчинам и дамам.

Если для них между нами различия нет,

Кто же плохой, кто хороший — дайте ответ.

Каждой скажу благородной даме:

Кой-что мы в женщинах смыслим, будь вы для нас одинаковы,

вы обижались бы сами.

«Женщина» — лучшее имя для женщин, и нет им причины

Думать, будто почетнее дамой родиться.

Если ей стыдно быть женщиной — вот ей слово мужчины:

Пусть прослушает все и больше не будет стыдиться.

Дамы есть и не женщины, я говорю это смело.

Но среди женщин — откуда неженщине быть?

Женщину — женскую душу и тело —

Любим, любили и будем любить.

Дама, как ни знатна,

Женщиной быть все равно должна.

«Дама» — двуликое слово. Эта хвала

Может подчас и хулой обернуться.

«Женщина»—это корона достойного славы чела.

Встарь воспевал я женщин за их мимолетный привет,

Песне моей награду я находил даже в этом.

Там, где теперь для меня и простой благодарности нет

Пусть другие поют, радуясь их приветам.

Где мне за песню хотя бы один

Признательный взгляд не пошлют ненароком,

Их слуга, но и сам — господин,

К ним я спиной повернусь или боком.

Это значит: «Мне до тебя

Столько же, сколько тебе до меня».

Женщин лишь тех я люблю воспевать,

Которым свойственна благодарность.

Что мне спесивая дамская знать! 

Сидел я, брови сдвинув

И ногу на ногу закинув,

А щеку подперев рукой,

И обсуждал вопрос такой:

Как надо жить на свете.

Но кто решит задачи эти?

Нам надобно достичь трех благ.

И ни одно не обойти никак.

Два первые — богатство и почет.

Они друг другу часто портят счет.

А третье — божья благодать,—

Ее превыше тех должны мы почитать.

Все три хотел бы я собрать в одно,

Но, к сожаленью, людям не дано,

Чтобы почета, божьей благодати,

Да и богатства, кстати,

Один был удостоен в полной мере.

Судьба пред нами закрывает двери,

Предательство в засаде ждет,

Насилье сторожит и выход наш, и вход.

Забыли мы о праве и покое.

Покуда эти двое так больны, не могут быть здоровыми те трое. 

В ручье среди лужайки

Я видел рыбок стайки,

Видал огромный мир чудес,

Траву, камыш, и луг, и лес,

Ползущих, и летящих,

И по земле ходящих,

И знаю, что везде, всегда

Царит жестокая вражда.

И червь, и зверь, и птица

Должны с врагами биться,

И, чтоб в ничтожество не впасть,

Они установили власть.

Поскольку без правленья

Терзают граждан тренья,

Там избран царь, там каждый род

И слуг имеет и господ.

А с вами, немцы, горе,

Вам любо жить в раздоре.

Порядок есть у мух, у пчел,

А немец дрязги предпочел.

Народ мой! Не впервые

Хотят князьки чужие

Твои разрушить рубежи.

Отдай имперский трон Филиппу, а тем их место укажи!